Дочки-матери

— Нет, ну и чего ты от меня еще ожидала? Моринт поджимает губы. — Складывать лапки и лепетать что-нибудь про Богиню — увольте. Можно подумать, матушка, тебе за давностью лет отказала память. Моринт качает головой; сожаление о времени, потраченном зря. — Но знаешь, я не обиделась. Правда. Разве только чуть-чуть. — Моринт поднимает ладонь, малость разведя средний и указательный пальцы. — Я ведь никогда не пыталась отрицать, что ты меня родила и вырастила — только не согласилась, что это вышло у тебя хорошо. Это ты всё время жалела, что нельзя запихнуть меня обратно в лазурь — чтобы не портила твою безупречность. И посмотри, матушка, чем это закончилось. Сидим и разговариваем вот так. Моринт отворачивается, дернув ртом, и потягивается, кидая взгляд на звёзды в широком обзорном окне. Удобно устроилась матушка, что ни говори. Здесь можно было бы свободно разместить парочку-другую скульптур и голо-картин, и ещё осталось бы место для неплохой стерео-системы, но Самара наверняка только тем и занималась целыми днями, что медитировала под унылое классическое старьё. — Знаю, знаю, что ты скажешь: это всё суетное, мирское и не стоит того. Почему я не могу даже попробовать услышать от тебя что-то новенькое? — Моринт тяжело вздыхает. — И вообще, скажи «спасибо» Шепард, что позволила тебе тут остаться. Шепард такая великодушная, в самом деле. Мало кто на её месте не держал бы обид за попытку порабощения — даже с учетом смягчающих обстоятельств, навроде скуки и жажды вызова. Но нет, прислушалась же — и так решительно схватила Самару за руку, как будто только такой возможности и ждала. Так странно: по слухам, Шепард росла в приюте, откуда бы ей знать о невыносимости матерей. Её даже не смутил запах… ну и всё остальное. Трудно было бы справиться с шейными позвонками при помощи всего-то ножа для нарезки льда, но Шепард предложила свой, армейский — да ещё и помогла прижечь омни-инструментом, чтобы не натекло лишней крови. Это было уже после того, как она раздела Самару — все эти крючки и липучки, больше красоты, чем удобства, и зачем только хваленым блюстителям справедливости такие наряды, если они клянутся уже никогда не трахаться? Моринт спросила бы матушку, но ведь знает — тут ей ответа точно не получить. Еще Шепард сказала ей, что на корабле есть доктор — не настоящий доктор, на самом деле бывший саларианский разведчик. Он сможет всё обставить как надо — в смысле хранения. Допустим, Самаре оказался нужен трофей. Доказательство успешной охоты. Моринт понравилась эта шутка: матушка, конечно, ни за что не стала бы употреблять таких слов, но лишний раз напугать посторонних повадками юстицаров — могло выйти забавно. Идея отрезать руку — или хотя бы пальцы, они компактнее — чтобы пересадить кожу, если вдруг возникнет нужда, тоже принадлежала Шепард. Это было интимное занятие, вроде травки или выпивки перед слиянием: одна из них держала скользкую мертвую руку, а другая резала чешую, плоть и кости, стараясь пройти точнехонько по суставу. Моринт стоило большого усилия не дрожать, а то испортила бы всё дело. Но Шепард смотрела на неё так… Моринт достаточно повидала очарованных взглядов, но это было — словно отражение её же собственных глаз. Особенно когда Моринт вдоволь напилась материнской крови — крохотный биотический взрыв под кожей, и всё содержимое артерии летит прямо в рот. Пришлось опереться на грудь Самаре — и даже чуть больше, чем опереться, хотя это Моринт вспоминать уже не слишком приятно. У матери была упругая, почти совершенной формы грудь, и почувствовав между пальцами холодный сосок, сложно было не представить, как этот сосок скользит в рот, или даже… Моринт кривится, вздрагивая. — Ну уж нет, матушка. Я мечтала выжечь тебе мозги, не скрою, но не в том смысле. — Она говорит это особенно громко и отчётливо: чтобы точно не осталось неясностей. Ей тогда показалось, что она чересчур сильно сжала колени. Или чересчур медленно отдёрнула руку. В любом случае, это было… заметно. Но Шепард только прижалась своим плечом к её голому плечу и мазнула пальцами по кровавой ранке. Поднесла к лицу с этаким задумчивым любопытством. «У вас она и пахнет иначе», — вот что она сказала. — «В бою это не поймешь». Шепард — интересная. Моринт даже поухаживала бы за ней, как глупые недозрелые девы в асарийских сериалах. Притащила бы ей… ну, за неимением цветов, сойдет полная упаковка дорогих наркотиков. Шепард, вроде, говорила, что хочет попробовать «Халлекс». Или «Иллиумскую пыль»? А может, разузнать о тех, кто ее раздражает и принести на борт важные части их тел. Перевязать всё это какой-нибудь ленточкой, и готово. Жаль, что у Шепард с этими её миссиями так мало времени на искусство. Но в конце концов, когда заварушка с Коллекционерами кончится… — Раньше ты бы не одобрила, матушка. Я-то знаю. Ты всегда так беспокоилась за нашу нравственность. Не дай Богиня, переспим с кем-то раньше пятидесяти. Неудивительно, что сёстренки так легко отправились в ссылку — просто не понимали, чего лишаются. Моринт могла бы вообразить здесь ещё и сестёр: тихоню Фалере со сложенными на коленях руками, и Рилу-плаксу с бренчащей арфой. Но здесь нет ничего от них, за что можно зацепиться взглядом, — в отличие от очевидного присутствия матери. К тому же, Моринт надеется, что в свое время — когда она доберется (лет через двадцать, может?) до этого гребаного монастыря — с сестрами ей не понадобится доходить до столь… радикальных средств наладить контакт. — Но всё-таки подумай только: у меня наконец-то будет кто-то достойный. Кто-то, кто действительно похож на меня. Разве это не здорово? Порадуйся за меня, хоть раз в жизни. — Моринт опять поворачивается всем телом вправо — к низкому столику, где установлен плоский треножник с защитным полем, продлевающим действие биотического стазиса. Череп, конечно, продавлен на одной стороне — но это такие мелочи. Отрезанная голова Самары немо — наконец-то, немо — и понимающе смотрит на дочь.