Клон

Вполне хорошо, что люди называют ее смешной. В этом, ясное дело, есть доля логики. Но кто назовет ее прекрасной? Она лежит на холодном столе, завернутая в плотную серую пленку. Рядом я разложила по отдельности ее конечности – все до единого пальцы закрашены черной краской, а на красивые изгибы ног натянута серебристая фольга. Люди, похоже, любят блистать. И если при жизни им это удается, то после смерти даже в гробу их лица принимают бледную матовость, а глаза смотрят вовнутрь, изувеченные тяжестями современных песен. Вы слышите? У нее их восемь. И я одна из них. Проще искать в нас схожести, чем отличия. Но это занятие, спешу предупредить, быстро надоест незадачливому канцеляристу. Здесь ситуация сложнее, чем с документами. Длинные ресницы накрашены серой тушью. С ней они почему-то смотрятся даже длиннее, чем то есть на самом деле. Мы завидуем – этой баночки не хватит на всех, а если даже и хватит, то опять нет смысла стремится к индивидуальности. Я аккуратно приподнимаю ее веки и вглядываюсь в мутные, едва заметные зрачки. Теперь у нас есть хоть одно превосходство – восемь пар глаз еще блестят, в то время как одна вышла из строя. Я совсем не жалею, но понимаю, что даже это не мешает человеку оставаться красивым. Даже холодным и окоченевшим, сухим и рыхлым. И чем же мы думали? Джули надулась; теперь она отличается от нас, и я с упорством строю такую же мину, стремясь обмануть их, в то время как остальные пять медленно косят глазами и кривят рты. Этого, увы, мало. Даже если мы все попробуем использовать полученный опыт, то его определенно не хватит, но Эдит, похоже, с этим не согласна. ─ Лезем обратно, ─ ее голос слабеет. ─ Надо зашить, ─ советует Лора и ищет глазами иголку. ─ Я могу, ─ бодро отвечает Вивьен, поднимая с пола окровавленные инструменты. ─ Глупая! Кому-то одному надо остаться, чтобы зашить. Ты хочешь? Вивьен опускает глаза, имитируя те эмоции и движения, что выучила в ходе многолетней работы. Мы стоим, освещаемые тусклым светом настольной лампы, но наши тени все никак не отражаются на хрупких стенах, измазанных белилами. Восемь копий начинают спорить, но их голоса, раздавленные и сломленные, звучат все менее четче. Надо лезть. ─ Я зашью, ─ мой голос звучит уверенно, из-за чего все их глаза мигом обращаются в мою сторону. Нашу сторону. ─ Тогда мы полезем, ─ Лора серьезно поднимает брови, и все мы делаем что-то похожее. Не получается. Они начинают испуганно шуметь, и, распоров брюхо, без очереди лезут внутрь, не сбавляя темпа. Первой там я вижу Шаю и Вивьен, которую чудесным образом затолкали в липкий чемодан. За ней лезет Джули и Лора, потом заскакивает Эдит, обгоняя Рози и Квинт. Я остаюсь снаружи, и, взяв иглу, быстрым движением зашиваю иссушенную кожу. Они, казалось бы, успокоились. Слышится шум и вопль. Чудище открывает мутные глаза и делает беспорядочный вдох, дергая локтями. ─ Нечем дышать, ─ шипит, видимо, Лора. Хотя как их отличить? ─ Выпусти нас назад, ─ корчась, хрипят они. ─ Выпусти, выпусти, выпусти! На белой стене слабо проявляется темное очертание, колышется от неспокойного движения и сквозняка, что сдувает его куда-то вверх. Я стою, сжав в руке иглу, внезапно ощущая, как ладонь наливается кровью. Моей кровью. Чудище затихает, хотя локти и коленки в фольге еще двигаются. Потом с грохотом падает со стола. Звук получился каким-то мокрым. Отражение превращается в четкий контур. В мою собственную тень, которую уже не надо делить.