Он болен

В каждом миллиметре его тела был этот вирус. Убивающий в нём всё живое. Сжигающий мысли, подвешивая перед этим каждую на виселице. Грохочущий набатом в голове. В каждом сантиметре срывающий нервы. Рвущий кожу изнутри. Нанизывающий на рёбра сердце, которое, он думал, уже не будет так болеть. Никогда. Он думал, что на этом стоит точка. Восклицательный знак или что-то ещё завершающее. Но его писатель просто не довёл хвостик запятой. Взял новые чернила и наставил ещё кучу. Кучу точек с хвостиками. Двоеточий. Вопросительных знаков, но не таких нужных точек. Каждый миг рядом пускал эту мерзость по венам. Заражал каждый атом, каждую молекулу организма. Уничтожал способность к противостоянию. Забирал остатки сил на существование. Всего лишь остатки сил. Все его грёбаные силы. За что? Когда он уже научиться бежать от симптомов? Когда уже забудет, что такое болеть? Когда время сотрёт из памяти все его миры, которые оставлял каждый из полученных им вирусов? Всё просто. Никогда. Никогда не забудет. Он не сможет забыть, всё то, что заставляло его летать и падать. А потом взлетать и снова падать. По привычке, не кривясь от боли, стирая кровь с тела. Но... Почему сейчас больнее? Почему дрожь не устаёт пробираться в его мысли? И столько разных "почему", что хочется выть. Каждый раз, приходя в холодную квартиру, он слышал голос. Нет, голоса. Они были настолько повсюду, что даже резали его изнутри. Они твердили имя. Одно имя, которое заставляло закрыть уши и кричать "ничего не слышу! я ничего не слышу" этим знакомым ноткам сомнения, агрессии и дрожи. Уже такой знакомой, что узнает в миллионе образов. Он боялся закрывать глаза. Под веками всегда оживали другие. Те, что боялись на него смотреть. Те, что в разы светлее его тёмно-карих. Те, что закапывали его заживо. Малейший контакт оставлял рану. Рану на душе. Рану, которая пожирала его рассудок. Он называл себя одержимым. Но, как известно, кто признаёт своё сумасшествие, тот имеет самую здоровую психику. Каждый раз, вспоминая об этом, он горько усмехался и продолжал глушить мартини. А в голове уже проносятся поездами все встречи, все разговоры, все перепалки. Но, наверное, первую встречу – их первую встречу – он будет вспоминать до конца своих тысячелетий. Первый взгляд, первый образ, первая улыбка. Названное имя. Имя. То самое, что он кричит в кошмарах. Или это были самые прекрасные сны за всю его жизнь? Чёрт его знает. Но это имя где-то глубоко в нём. Снова заставляет падать. Но эти падения он не променяет ни на что. Все падения ведут к взлётам. К победам. К покорению высот. К решению. К моментам. Каждый лейкоцит, каждая извилина мозга кричали ему «Болен. Ты болен, Магнус. Болен!». Но он не слушал. Не хотел слушать. И не хотел лечиться. Только всё больше заражался. Только всё больше погибал. Он болен этим именем. Этими ореховыми глазами. Этой грацией стрельбы из лука. Этой руной на шее. Этими губами, что показали ему самую красивую улыбку. Если он скажет "это просто простуда" – не верьте этому наглому лжецу. Где вы видели, чтобы такие как он умирали от простуды? Силой, сравнимой с аневризмой Чёрт. Он так болен, что не в состоянии что-либо понимать. Что-либо анализировать. Что-либо видеть. Просто не в состоянии. Просто вниз. Просто с высотки. Просто к нему. Слишком много. Слишком мало. Это был его апогей. Он переступил черту. Он вышел за пределы. Он окончательно нарушил правила, когда открыл дверь. Когда вошёл и просто ждал своего расстрела. И он дождался. ...Он чертовски болен. Он умирает. Или уже умер? Может быть. Он просто не чувствует ничего, когда нефилим – с прекрасным именем на букву А – снова целует его, обнимая за плечи. Он летит. Впервые так долго летит и не падает. Не чувствует кровь на своём теле, не слышит голоса и дрожь, доводящие его до сумасшествия. Ему не снятся кошмары. А в квартире – той, что была холодной в прошлом – теперь тепло. Потому что он там не один. Потому что каждое утро он видит рядом с собой эту улыбку. Эту руну на шее. Эти ореховые глаза, которые так горят, что хочется смотреть в них вечно. Он чувствует вирус в своих венах. Но он не пытается разбавить его мартини. Он увеличивает концентрацию. Он усугубляет симптомы. Он одержим этими выстрелами из лука. Ему нравятся их ссоры, потому что он любит мирится. Он любит мирится, потому что это позволяет ему лишний раз – хоть такого и не бывает – сказать: «Я люблю тебя, Александр».

Да, он болен. И к чёрту жизнь, где нет этой болезни.