***
— Осаму, что ты делаешь? Я настороженно слежу за тем, как ты подносишь к запястью маленькое лезвие, изо всех сил стараясь выглядеть равнодушным, параллельно с этим чувствуя, как по спине липким холодком ползет страх, заставляя сердце пропустить удар. Естественно, я знаю ответ заранее. Ты поднимаешь голову и я встречаюсь с равнодушным взглядом. — Хочу вскрыть себе вены. Меня бросает в холод от спокойного и даже немного ленивого тона в тихом голосе, а по виску незаметно стекает холодная капля пота. Карие глаза, что смотрят на меня, излучают спокойствие и даже, казалось, веселье. Собрав остатки душевных сил, я постарался придать голосу раздраженный тон, в котором не было бы места для тревоги: — Кончай маяться дурью, болван, у нас есть дело. Ты тоскливо вздыхаешь, отбрасывая лезвие в сторону, и непринужденно следуешь за мной, в то время как меня колотит крупная дрожь.***
Дрожащими руками откупориваю бутылку и делаю судорожный глоток виски, всеми силами сдерживая рвущуюся наружу истерику и не позволяя себе расплакаться. Ты ушел. Черт тебя подери, ты действительно ушел. Сколько раз я слышал, что ты собираешься покинуть портовую мафию, но никогда не придавал этим словам должного значения. Просто не думал о том, что это действительно может случиться. Сердце жгло каленым железом. Чувствуя подступающие рыдания, я вновь приложился к бутылке, пытаясь утопить в алкоголе свою боль и заполнить звенящую пустоту в душе, не замечая льющихся из глаз слёз. Я думал, что мне будет легче, если ты уйдешь. Не придется видеть, как ты собственными руками столь упорно загоняешь себя в могилу. Не придется прятать страх и отчаяние, прикрываясь фальшью. Надеялся, что смогу забыть тебя, перестану так сильно любить. Но не видя тебя, не имея ни малейшего понятия, где ты и что с тобой, мне становилось лишь хуже. Всё моё естество вопило от ужаса, каждую секунду хотелось сорваться с места в карьер, отыскать тебя, притащить обратно в мафию, запереть и ни под каким предлогом не выпускать из помещения. Я никогда не показывал тебе своих эмоций по причине того, что считал это лишним и ненужным для тебя. Скрывал тоску в глазах и прятал страдания за привычными упреками. Какой смысл показывать свою боль человеку, которому нет до неё никакого дела? Лишь когда ты находился без сознания из-за почти удавшихся попыток самоубийства, я позволял себе судорожно метаться по комнате, попутно объясняя "скорой" каких именно таблеток ты опять наглотался и зачем, после чего ехал вместе с тобой в больницу, крепко сжимая теплую ладонь в своих холодных от страха руках, и молился всем Богам, чтобы и в этот раз не стало слишком поздно, и ты не умер вот так, прямо у меня на глазах. Я не раз, и не два навещал тебя в больнице, подолгу засиживаясь в палате, и наблюдал за твоим умиротворенным лицом и спокойным, размеренным дыханием под кислородной маской, пока ты спишь. Но стоило тебе прийти в сознание, как мои появления тут же сводились на ноль, а врачи молчали о моих посещениях по моей же просьбе. Но со временем держать маску равнодушия становилось все сложнее. Я дергался к тебе не в силах сдержаться, когда видел, что ты выдавливаешь из упаковки все пилюли, собираясь отправить их в рот, после чего одергивал себя и старался наплести что-то раздражительное, что угодно, лишь бы ты не сделал задуманного. Я начал чаще выпивать, порой приходя на работу не особо трезвым, от чего иногда получал нагоняй от босса, но, кажется, он понимал в чем дело, из-за чего лишь просил пить меньше, на что я кивал, понимая, что на следующий день, скорее всего, напьюсь еще сильнее. Мне не раз снилось, что я нахожу тебя слишком поздно. Будь то твоё повешенное тело, медленно покачивающееся в петле, или же ванна с алой от крови водой. В таких снах я терял голову от ужаса, хотелось проснуться больше всего на свете, но после пробуждения в пустой постели, страх накрывал с новой силой, от невозможности в эту же секунду увидеть тебя и узнать, что всё в порядке.***
Из воспоминаний меня вырвал твой голос: — Мне кажется, нам стоит поговорить. — Нет. Я устал. От всего этого. И от тебя. — Ты пьян. — Какая поразительная новость, без тебя бы я никогда об этом не додумался. — Зло пробормотал я, потирая пальцами лоб и едва сдерживая желание высказать тебе всё, что накопилось. Язык немного заплетался, а в голове начало шуметь. — Уходи. — Я не уйду, пока ты не объяснишься. Внезапно что-то щелкнуло в голове. Меня охватила злость, будто кто-то переключил моё состояние с печального на дикое. Остатки терпения и самоконтроля лопнули, как мыльный пузырь, оставив после себя лишь агрессию. Я чувствовал закипающий в груди вулкан, который был готов взорваться. Меня понесло. — Ты... Руки начали дрожать, а по щеке покатилась не первая за сегодняшний день слеза. Краем глаза я увидел, что твоё лицо приобрело слегка взволнованный вид. Нет, даже не взволнованный. Скорее любопытный с нотками удивления. Ещё бы, не каждый день Чуя Накахара вот так просто может разрыдаться перед своим бывшим напарником. — Чуя, с тобой всё в поряд... — Ты когда-нибудь думал о том, что будет со мной, если твои жалкие попытки убить себя сработают? — я перебил тебя, не желая слушать. Выпитое дало о себе знать, вылившись в злость. — Думал ли ты о том, какого мне будет, если ты умрешь? Ты, ублюдок, хоть на минуту задумывался ли ты, что я чувствовал каждый раз, вытаскивая тебя из петли?! Что я чувствовал, узнав о том, что ты ушел, смылся, как крыса, из мафии? ЧТО я, черти тебя раздери, чувствовал, не имея ни малейшей возможности узнать, что с тобой?! Под конец монолога я сорвался на крик. Дико, срывая голос, я выплёскивал всю боль, что накопилась за годы страданий и отчаяния, все те чувства, истязающие меня, которые почему-то назывались любовью. Ты пытался что-то сказать, но я не позволил этого сделать. Я кричал в голос, потеряв над собой всякий контроль, уже не следя за тем, что несу. Мне никогда прежде не было так больно. Будто лавина эмоций и переживаний вдруг обрушилась на меня, оставив барахтаться в ней одному, а я никак не мог из неё выбраться. Чертов придурок Дазай, чтоб ты провалился. Я же знал, что тебе плевать на меня, плевать абсолютно на всех, но всё равно полюбил, как ни старался не делать этого. Попытки, кажется, перевалили за сотню, но мне так и не удалось задушить свои чувства, за которые я расплачивался исключительно болью. Я чувствовал покалывание и жар в теле, видел, как на моих руках алым узором начала виться Порча. Ну и пусть. Плевать, что будет дальше. Плевать, даже есть ты не остановишь и не спасешь меня, а просто развернешься и уйдешь, оставив сгорать от собственной неконтролируемой силы. Внезапно я почувствовал, как моё запястье сжимают крепкие тонкие пальцы. Наваждение растворилось, вернув мне сознание и оставив после себя свинцовую слабость. Слёзы кончились, силы орать тоже. Я мимоходом скользнул взглядом по зеркалу. Рыжие растрепанные кудри, красные опухшие глаза, под которыми залегли тени, бледная кожа. Я чувствовал себя полностью опустошенным. Хотелось напиться ещё сильнее и сдохнуть. Даже не знаю, чего из этого хотелось больше. Поэтому я глубоко вздохнул и просто вырвал руку из цепкого захвата. — Уходи. Сейчас же. — Но... — Я сказал сейчас же! Ты поджал губы и нахмурился. — Я уйду, но прежде скажи почему ты так реагируешь на моё желание умереть. — Да потому что я люблю тебя, придурок! Мой голос вновь сорвался, оставив после себя звенящую пустоту. Я прикусил губу, понимая, что сказал лишнего, но исправить уже ничего не мог. Браво, Чуя, ты даже не способен уследить за собственными словами. Глубоко вдохнув, я прикрыл глаза. Сказанного не воротишь. — Я люблю тебя. — Уже тише повторил я, всё еще не веря, что смог признаться. — И я боюсь... тебя потерять. Я замолчал, смотря куда угодно, но только не тебе в глаза. Щеки алели. Было страшно услышать насмешку в ответ. Еще страшнее было не услышать ничего. Пауза затянулась, вводя в замешательство и послевкусие сожаления о сказанных словах. Хотелось вернуть время назад и просто выпнуть тебя из квартиры, чтобы никогда не было этого глупого признания. Теплый, но серьёзный голос, пропитанный заботой, был явно не тем, что я ожидал сейчас услышать: — Я так долго ждал этих слов, Чуя. Я вздрогнул и замер, словно меня окатили ледяной водой. Не двигался и лишь смотрел в карие глаза, пока ты размеренной походкой приближался ко мне. Подходишь непозволительно близко, из-за чего мне приходится высоко задрать голову, чтобы видеть твои глаза. Такие тёмные и бездонные, сейчас серьёзные, как никогда прежде. Такие любимые. Я смотрел в них и не мог оторваться, утопая в их глубине. Неожиданно тихий голос разорвал тишину: — Прости меня. Меня будто ударило током. Два простых слова эхом отдавались в голове, вызывая дрожь по всему телу и гулкий стук сердца. Нежные руки легли на плечи, притягивая к крепкому телу, а я не нашёл сил сопротивляться, уткнувшись лбом в грудную клетку. — Я больше никогда не причиню себе вред. От этих слов мои глаза вновь наполнились слезами, а сам я зажмурился и вжался в твоё плечо, сжимая пальцами мягкую ткань плаща и вдыхая терпкий аромат одеколона, не в силах поверить в реальность ситуации. Столько бессонных ночей я провел в мыслях о твоей смерти. Меня преследовали кошмары ночью, которые не заканчивались и днём, представая передо мной в виде картины того, как ты завязываешь петлю или рассекаешь запястье. Мне казалось, что я не выдержу и однажды сам выпущу себе пулю в висок, не сумев справиться с такой ношей. Лучше смерть, чем жить в постоянном страхе за тебя. Набравшись решительности, дрожащими губами я еле смог произнести то, что так давно хотел сказать: — Не покидай меня. Прошу. Нежные пальцы взяли меня за подбородок и приподняли моё лицо. Смотришь прямо в глаза. Так близко, что кружится голова. Подавшись вперед, ты целуешь меня. Нежно, но настойчиво, не позволяя вырваться из цепких рук. Жадно отвечаю, наплевав на гордость и всякое смущение, судорожно цепляясь пальцами за сильные плечи, словно мне больше никогда не выпадет шанса этого сделать, словно ты вот-вот исчезнешь, растворишься, оставив меня одного в кромешной тьме гнетущего одиночества. Разрываешь поцелуй, проводя большим пальцем по моим припухшим и влажным от слез губам, после чего прижимаешь к себе, гладя по волосам. Стало так тепло и спокойно, что я не выдержал и вновь расплакался, млея от нежных прикосновений к волосам. Если это сон, то я не хочу просыпаться. Сквозь собственный плач я еле расслышал тихий бархатный голос, пробирающий до самых костей: — Никогда.