***
Застыв у двери из комнаты, Лора только сейчас поняла, что косметика, костюм — это всё цветочки. Даже алый блеск, которым она мазнула по губам в порыве злости, ничто по сравнению с туфлями. Отец её точно убьет. Но не идти же босиком, в самом деле. А за обычные сандалии показательную казнь устроит Лиз... Была не была. Пока с трудом покорялись ступени, в голове прокручивался неминуемый диалог. За две недели она, казалось, рассмотрела все возможные варианты. В гостиной, как всегда в это время, горел свет. Господи, помоги. Отец, раскинувшись в своем кресле, не отрывался от самой главной книги в доме. Эта картина была знакома с детства: вся разница лишь в количестве морщин на обветренном лице да потертостях на обложке. Мама тоже сидела неподалеку, увлеченно и ловко собирая петли спицами. Новый шарф не заставит себя долго ждать. Живи они на побережье, наверняка ей удалось бы открыть свое дело. — Мам, не подбросишь меня до кампуса? Уже одним своим появлением она словно нарушила все возможные правила. Первыми неуклюже ударились друг о друга спицы. Потом резкий вдох и тихий призыв к Богу. К тому времени как ей удалось оторвать взгляд от начищенных до блеска половиц, отец, заложив страницу, опустил Библию на столик. Из-под очков обжигал недовольный взгляд. — Бет, ты не говорила, что у тебя есть еще одна дочь, — выверенные слова хлестнули, и потрескивание камина только добавило им жару. — Пап. — Ты ошиблась, девочка. Это дом честных христиан. Знал бы, где притон, подсказал бы адрес. Она могла многое предвидеть, но такая реакция и в кошмаре не приснится. — Пап. Пожалуйста, не начинай. — Бет, ты слышишь? — Пап... — Никак не уймется! Как думаешь, всё дело в наркотиках? Алкоголе? Это же бред чистой воды: мы — да её родители. — Папа! Хватит! — она не хотела кричать, Господь свидетель — не хотела. Этот дом никогда не слышал её крика, раннее детство не в счет. Сами стены, казалось, с удивлением вздохнули, и все замерли. Только с боем старинных часов жизнь захлестнула родной дом. Отец — всегда сдержанный и скупой на эмоции — вздрогнул. Лицо пошло новыми морщинами в маске праведного гнева. — Да как ты смеешь? Порочить нашу семью? — слова летели ей навстречу так же стремительно, как и сам отец. — Лора бы никогда. Что это? Она не ожидала. Не знала, как реагировать. Что делать. Секунда, и вот он уже перед ней. Еще секунда, и бедро зажгло болью от щипка, а чулки лопнули. — Что это, я спрашиваю? Блузка лишилась верхних пуговиц и теперь держалась только благодаря полукорсету на поясе. Телефон, спрятанный в лифчике, едва не выскочил. А огрубелая кожа ладони уже шаркнула по губам, размазывая блеск по щеке и подбородку. — Абрахам! Остановись! Лора не знала, почему до сих пор стоит. Почему не грохнулась, не пошатнулась. Но еще больше не понимала, почему она до сих пор здесь. Да, отец был прав — она бы никогда. Её не так воспитывали, не этому учили. Всю свою жизнь Лора Соммерс была послушной дочерью. Прилежной. Терпимой. Боязненной. Всю свою жизнь Лора Соммерс не жила. — Иди к черту, — выпалила она, и десятый удар часов поглотил испуганный всхлип матери.***
Если бы она могла это сделать, то пулей вылетела бы из дома. Но нет. Не вышло. Всё казалось текучим. Смазанным. Мир вокруг расплывался пятнами. Звук как с зажеванной пленки. Бой часов запомнился эхом. Крик матери — несвязным бредом. Ноги разве ватой не набиты. Порог. Грохот двери. Шорох гравия под ногами. Каблуки вязли, но она куда-то плыла. Куда — всё равно, лишь бы отсюда подальше. Мороз закусал не сразу. Лора опомнилась только на подходе к перелеску, отделяющую их ферму от окраины города живой стеной. По клубам пара, что вырывались из легких, как из-под крышки кипящего чайника, она поняла, что задыхалась. И ладно. Плевать. Нервно пройдясь рукой по щеке в попытке стереть размазанный блеск, она ощутила слезы. И на них плевать. Праздник удался. Теперь она точно похожа на ведьму. — К черту... К черту! К черту! — она взвилась на густое непроглядное небо. — Ты слышишь?! Я сказала: катись всё к черту! Сказала. Вот... Лора поежилась. Так не пойдет. Домой нельзя. И до кампуса не добраться. Трясущимися пальцами удалось выудить мобильник. Осталось собраться и позвонить Лиз. С попытки третьей попасть на маленькую иконку всё-таки вышло. Гудок и... сброс. Нет сети. — Отлично! Просто прекрасно. Спасибо, Господи. Ты воистину милосерден. Но Лора не сдавалась. Раз не сдавалась. Второй. На пятый сдалась. Делать нечего. Придется выйти к шоссе. Эта затея её не сильно пугала. Скорее раздражал факт, что по грунтовой дороге не удастся это сделать быстро. А хотелось. Даже шарф не схватила, не то что пальто. И о чем она только думала? Права была Лиз, надо было лезть через окно. Ушибленная пятая точка — ничто по сравнению с реакцией отца. Огни дома остались далеко позади. За ней никто не шел, хотя мать просила отца одуматься. Мозг на автомате проигрывал события раз за разом, подмечая то одну деталь, то другую. Ей не хотелось об этом думать. Но разве кто-то когда-нибудь интересовался её мнением? Чтобы отвлечься, она подсвечивала знакомую до каждой ямки, каждой кочки дорогу телефоном, то и дело проверяя сигнал. Еще одна мысль никак не шла из головы: если есть на свете Бог, он точно взял отпуск. Или просто она оказалась в черном списке. За что — не очень понятно, но пути его, как говорится. Впереди на пригорке мрачнело дерево. Отлично! Старый и когда-то поверженный молнией истукан ничуть не пугал. Это добрый знак — до шоссе рукой подать. Лора прибавила шаг: от холода зуб на зуб не попадал. *** Тело зудело, так хотелось вырваться. В нос бил запах крови. Живой. Тягучей. Горячей от холода и пряной от злости. Час почти пробил. Терпеть осталось недолго. Не хватало одного. Мелочи. Сущей ерунды. Троекратного проклятья. Но этой ночью услышать можно всё что угодно. Надо только прислушаться.***
Телефон счастливо ожил, когда за спиной хрустнула ветка. Лора, машинально стараясь попасть озябшим пальцем на значок вызова, отрешенно мотнула головой в сторону странного шума. Дикий зверь тут не водится уже лет сто, да и в таком виде её кто угодно испугается. До соседей еще где-то километр, а значит, это мать пришла мириться за отца. Не сам же он пойдет, в самом деле. — Домой я не вернусь. С меня хватит. Дурацкий телефон! Это еще у неё пальцы маленькие, а толку всё равно ноль. — Я еще даже не начал, а ты уже сдаешься? Ай! Она так резко дернула головой, что шея больно хрустнула. — Кто здесь? Мобильника не хватало. Мерцающий кокон не освещал ничего дальше вытянутой руки. — Я слышал, как ты ругалась, — ответа она так и не получила. — Мы слышали. Густые тени, что она раньше принимала за почти оторванные ветки мертвого дерева, плавно двинулись вперед. Прямо к ней. Каблук увяз в земле, и Лора пошатнулась. Она одновременно попыталась ткнуть в телефон, поймать равновесие и приготовиться к удару. Ничего не вышло. Пальцы схватились за предплечья за секунду до самого падения. Облегчение смешалось со страхом. И болью. Это были очень костлявые пальцы, и держали они крепко. А главное — не отпускали. — Кто вы? Это частная территория. — Разве так благодарят за помощь? Это всё холод виноват, решила Лора. Иначе почему было так больно? — Благодарю. — Уверен, что так и будет. Ситуация нервировала. Она не видела ничего, кроме силуэтов. Двое других молчаливыми тенями покачивались неподалеку. Даже лицо собеседника она не видела. Он по-прежнему держал её руки. По-прежнему отказывался отвечать. Изогнув шею, чтобы хоть что-то разглядеть, она почувствовала, как бешено пульсировала кровь в венах. Холод отступил. Страх потек по жилам, поджигая каждую клеточку тела. Лора сглотнула. — Имя. Скажешь его? — Только после того, как ты назовешь свое. Она не уступит. Больше никому не уступит. Смех раскинулся по округе. Холодный. Звонкий. Дикий. И резко оборвался. — Не подскажешь, сколько времени? От происходящего голова шла кругом. Лора заозиралась. Тени оставались на местах. Диалог заводил в тупик с каждым новым вопросом. Её до сих пор не отпустили, и пальцы рук снова начали неметь, наливаясь холодом. — Почти полночь, наверное, — на автомате ответила она. — Да, ты права. Теперь я чувствую. Тишина опустилась на округу. Зыбкая, как песок, и тяжелая, как свинец. С неё хватит, решила Лора. И в тот момент, когда уже было дернулась, мобильник у ног заиграл красками и раздался веселой мелодией. Календарь. Полночь. Хэллоуин. Деревья взвыли от пронесшегося по кронам ветра. Стоило экрану потухнуть, как из мглы её вырвал совсем новый свет. Незнакомцы открыли глаза и расплылись в звериных оскалах. Теперь Лора увидела. И закричала.***
Она не хотела кричать, но иначе не могла. Это можно было принять за удачный розыгрыш, если бы собственными глазами не увидела очевидное. Даже не верь она своим глазам, тело не обманывало. Есть одно чувство, которое почти невозможно провести. Оно заставляет дышать, когда не можется. Заставляет двигаться, когда не хочется. Самое ненавистное, но самое необходимое. И чувство это — боль. Что в темноте она приняла за костлявые пальцы, в искристом свечении неземных глаз оказалось когтями. И именно когти заставили её поверить, разбудив боль. — Стой. Нет. Хватит! Блеснув напоследок серебром, последний коготь погрузился в плоть, срывая её голос новым криком. — Ты сказала «благодарю», и единственное благо, что ты можешь мне сейчас подарить, это кровь. Так же резко, как существо — это не человек, точно не человек — вонзилось в тело когтями, оно рвануло ими назад. Лора ощутила скрежет металла о кости, слышала их хруст, на ошпаренной кровью коже почувствовала надрыв, но подходящего крика не нашлось. Горло разорвал хрипящий, захлебывающийся вой. В глаза ударило белым. Желудок, скрутившись узлом, вытолкнул в глотку ужин, и она едва не подавилась. Руки повисли безвольными плетьми. Хотелось упасть. Умереть. Или проснуться. Мозг отключился. Глаза не видели. Уши не слышали. Только новая боль заставила очнуться. Тени больше не стояли поодаль. Нагрянув, они обрушились на тело, оторвали его от земли, растянули в воздухе. Её тело. За её руки. Сломанные кости выгнулись, дырявя еще целые лоскуты плоти и кожи. Лора распахнула глаза, в немом вопле надорвав губы. Существо довольно полировало языком каждый палец, слизывая её кровь насухо, забираясь под каждый коготь, добывая каждую каплю. Она видела, как, оцарапавшись, тот секунду кровоточил и снова затягивался. — Еще! Его глаза полыхали. Радужки переливались ртутью, отражая свет каждой звезды на небе. Этого света разливалось так много, что невозможно было разглядеть черты лица. Щеки чернели впадинами. Волосы не имели цвета вовсе. — Нет! — Тогда предложи что-то взамен. Назови мне свое имя. Лора не думала. Не могла думать. Сил не хватало. Кровь сочилась, питая землю, а не тело. Вера улетучивалась с каждой секундой, пока её отравлял немигающий взгляд обжигающих глаз. Но что-то подсказывало, что назови она имя, то лишится чего-то большего, чем жизнь. Лора побежденно повесила голову. И тут же готова была выпалить чье угодно имя, когда по лицу полоснуло острым металлом когтей. — Ты сама пришла ко мне и моим слугам. Сама позвала. Сама решилась благодарить. Смотри же. «Отец наш небесный! Да святится имя Твоё...» Она не поняла, что в отчаянии прибегла к пути отца. Она знала, что больше не увидит его. Никогда не услышит его слова. Не обнимет мать, не закутается в тепло связанных ею вещей. Не дав ей даже начать, глумливый смех заполнил округу до отказа, даже лес покачнулся, заскрипев стволами. — Я старше твоего бога, девочка. Он тебе не поможет. Никто не поможет. И всё же Лора, давясь слезами, глотая их вместе с кровью, решила идти до конца. Другой надежды не было. Её учили верить. «...да придёт Царствие Твоё; да будет воля Твоя...» Она хотела всё исправить. Хотела домой. Хотела услышать в последний раз, как её зовут. — Лора? Лора! Да, так. Отец. — Лора! Мама. — Лора, значит. Отлично. Нет! — Вы, разберитесь с ними. Охота состоялась. Возвращаемся. — Нет! — О да, благодарю тебя, дорогая моя. Это больше чем, кровь. Слаще крови может быть только душа.***
Лора уже почти не чувствовала впивающихся в тело когтей. Не обращала внимания, как, вонзаясь, они сдирали кожу полоску за полоской. Глаза заволокло. Она ничего не видела. Существо отвернулось, потащив её куда-то, и свет отвернулся вместе с ним. Она не понимала одного. Всю жизнь её учили... бояться. Отец, пастырь. Даже мать. Бойся желаний, говорили ей с детства, ибо Бог всё видит. Бойся гневных слов, ибо Бог всё слышит. Бойся Бога. Бойся. Вот только бояться следовало далеко не Бога.