you told us we'd never survive

1. — Чертовски больно, — роняет лейтенант Форд и с улыбкой проваливается в неизвестность. Для того, кто услышал о Звёздных Вратах всего несколько недель назад, Шепард держится достойно. О'Нилл предупреждал — в первый раз страшно, в первый раз в неизвестность устрашает, но "лужа" Врат растекается приятным голубым, и бояться почему-то не получается. Элизабет говорила, что портал односторонний, но послать сигнал можно и при таких условиях — только проблема в том, что сигнал отправлять должны военные. И Джону становится страшно. Совсем чуточку, но оправдания вроде "настоящие мужчины ничего не боятся" перед действиями такого масштаба вообще не имеют никакой логики — впереди либо всё, либо смерть. Джон надеется, что на второе они наткнутся нескоро. Родни — самый ворчливый из всей экспедиции, стоит рядом с Элизабет, и его, кажется, это нисколько не волнует, — ворчит так громко, что хочется не бояться, а рассмеяться. Джон пытается представить, как они будут выживать там, за "лужей", и это кажется таким нелепым, потому что впереди всё, что угодно, а они знают лишь адрес Врат. О, Господи, Звёздные Врата. Другая галактика. Это не в Азии отвоёвывать территории, и даже не в Африке — и мороз Антарктиды сперва устрашал не так страшно, как любое предложение, содержащее в себе "галактика" и "Пегас" без "Млечный Путь" между теми двумя словами. Он не разрешает себе додумать и ныряет — резко и зажмурив глаза. Как только он — о, Господи, его, что, только что разорвало на атомы и соединило снова? — материализуется с другой стороны, в голове раздаётся тихое гудение. Джон осматривается — свет бледный и плохо освещает их ближайшее будущее, но зонд, отправленный во Врата первым, не издаёт ни звука; Джон осматривается ещё раз — и кроме военных и тихих переговоров ничего нет. Никаких источников шума. Но в голове медленно и плавно раздаётся не то жужжание, не то гудение — как у кулера под его домашним ноутбуком, но чуть более плавное и, кажется, связное. Он не рискует спросить, слышит ли кто это ещё. Но никто из прошедших в Атлантиду в панике не крутит головами, и поэтому он молчит — не хватало ещё сказаться за безумца, с его-то послужным списком они не пожалеют энергии, чтобы выслать его обратно на Землю. В психушку. С полковником-то Самнером. Он послушно молчит, даже когда гул не прекращается с закрытием Врат — это чувство не неудобное и не мешает думать, ничего не болит, и он чувствует себя замечательно, но это гудение немного отвлекает Джона от основных мыслей. Когда они решают отправиться в путешествие по, — о. Господи. — галактике Пегас, гудение в голове усиливается, и слабая боль сдавливает виски. Он беспокойно оборачивается на Элизабет, но та кивает — мол, иди, мы справимся. Когда ему приходится убить Самнера, он не думает, что кто-то или что-то пыталось его предупредить. Шепард думает, что это просто и физическое, и психологическое состояние, когда всё, что имеется в резервах, резко обостряется, чтобы быстрее привыкнуть к новой обстановке и адаптироваться для дальнейшего выживания. Джон списывает это на плохое предчувствие, и когда ему, в роли главного, майору, приходится писать письмо о смерти родным Самнера, это теория не кажется совсем уж странной. 2. Когда они расселяются — с еле остановленной паникой по всем фронтам, — по комнатам, Джону кажется, что он вторгается в чьё-то личное пространство; да, комната кажется необжитой, как никак, последний её владелец был здесь десять тысяч лет назад, и всё жутко пыльное и грязное, что первое, за что хочется схватиться — половая тряпка, но это чувство всё равно сидит где-то в подкорке. Особенно когда он находит кусок бумаги — чистой, иначе бы это чувство съело его заживо, — оно проявляется снова. Зачем бумага Древним? Они же такие развитые, что у них город самостоятельно со дна океана поднимается, и, как говорят легенды, умеет летать. Шепард старается не думать об этом. В голове всё равно шумит — но шум больше не похож на жужжание кулера или роя ос; он такой... родной, словно всегда был в голове, и Джон не старается его больше глушить, потому что его очень легко игнорировать, пока не случается чего-то ужасного. Когда он заканчивает вычищать комнату, следующее, на что падает его взгляд, ванная комната с санузлом — и не то чтобы военным не привыкать драить сортиры, правда же. Здесь, кажется, всё, как на Земле — и душ такой же, и даже ванна такая же белая, как дома, и то ли чугунная, то ли какая ещё, возможно, из какого-то неизвестного — как и куча всего в Атлантиде для их экспедиции, — металла, похожего на чугун, и это создаёт какой-то эффект... Странный эффект, которому Шепард не может подобрать названия; это место отличается лишь техническим прогрессом, но Джон почему-то не сомневается, что воды тут достаточно, чтобы не париться из-за этого, как приходилось дома, в Америке, или в отдалённых уголках мира. Когда он заканчивает уборку и лениво раскладывает свои вещи, Шепард кое-как доползает до ванной комнаты — и в его голове звучит мелодия, одна из тех, под которые принято петь в душе. И когда он раздевается и встаёт на площадку с ливнёвкой в полу, вместо воды его окатывает... звуком? Джон на секунду паникует, едва ли сумев устоять на месте, и это чувство... непривычное, и звук громкий, режущий уши, но не смертельный — как только Шепард молит на то, чтобы это прекратилось, звуковой душ отключается, оставляя его почти блестящим и скрипящим от чистоты. И, ого. Он впопыхах одевается и по коммуникатору вызывает Родни. — Эй, МакКей, у меня для тебя научное открытие очень важной важности. — Что, где? Изъясняйтесь нормально, майор, куда мне бежать с кучей исследовательской техники? — Ко мне в ванную, — с той стороны, кажется, давятся кофе. — Ч-чего? Это помехи или вы сказали "ко мне в ванн... — Именно это я и сказал, Родни! Не заставляй меня повторять, чтобы через пять минут был у меня, допивай эту дрянь и сразу сюда, — Джон бы, на самом деле, тоже не отказался от кофе, но от кофе высока вероятность стать зависимым, а это не то, что нужно военному, да ещё главному и отвечающему за все семьсот душ в этом городе. — Это будет весело, МакКей, шевелись. Родни оказывается на пороге через пару минут, и Джон не хочет узнавать, откуда он знает, где находится его комната, ведь они не успели обсудить этот вопрос по связи. Он очевидно бежал, но при нём одна странная штука, зажатая в ладони, и Джон опознаёт в ней какую-то научную херню Древних. Маловато он знает об этом, конечно. — Я надеюсь, что не просто так пробежал пол-этажа, майор! Джон дёргает его в сторону ванной и руками машет, указывая на душ. — И что с ним не так? — Он вымыл меня звуком, Родни. Не водой, чёрт тебя дери, и это жутко, — Родни скептически поднимает бровь. — Я серьёзно. Джон подставляет руку примерно в то место, куда бы могла бить струя, но вместо звука льётся вода, и Родни жалостливо улыбается. — И ради этого ты оторвал меня от кофе? — Чёрт, ты же не думаешь, что у меня настолько хреновое чувство юмора? — Или настолько хреновые методы пикапа, — Родни откровенно насмехается. Вот невыносимый. Джон подставляет ладонь снова — и снова льёт вода; и он проделывает это с десяток раз, и Родни собирается уходить. В голове почему-то звучит смех, и это... странно. Словно кто-то смеётся в его голове над тем, что у него ни черта не получается, но стоило шикнуть на этот звук, как вместо воды появилась...лось...лся... как бы это ни называлось. Родни ошарашенно раскрывает рот. Джон победно усмехается. Шум в голове снижается до тихого шёпота, в котором Джон точно опознаёт радость. 3. Только привитому АТД-гену нужно некоторое время, чтобы вшиться в ряды нуклеотидов — Беккет убеждает, что генная терапия принесёт плоды, просто нужно быть терпеливым и не ломиться во все двери сразу. Ни Шепард, ни Беккет не понимают усилившейся гиперактивности МакКея — ну и что, привили ген, ничего особенного. На базе из семи сотен человек имеет гены лишь сотня человек, включая искусственно привитых, — и у Джона, чего уж стыдиться, определённо самый сильный. Это не то, чем он хочет гордиться, но двери открываются перед ним быстрее, консоли загораются под его пальцами ярче, и Родни шипит, потому что у него нет этой особенности. Так это назвала Элизабет. Джон не считает это особенностью или привилегией. Это не больше, чем просто совпадение, коих случается слишком много, чтобы вести точный подсчёт — и Шепард даже не пытается, хоть разбирается в высшей математике лучше, чем Родни или Зеленка в физике. И продолжающийся гул в его голове — совпадение тоже. Гудение резко усиливается — и Шепард замечает закономерность: когда беды не избежать. Виски режет резкой болью, когда МакКей хватает зелёную штуку без инструкции — и на несколько дней он оказывается заперт в герметичной камере из какого-то статичного поля; зато Родни радуется, что ген есть и ген работает, но всё равно не в его сторону. Родни тот ещё дурак, хоть и имеет кучу научных степеней. Джон не жалуется, просто смеётся и — немного, — переживает, потому что к этому моменту учится ценить жизнь каждого из экспедиции. Голова готова лопнуть за несколько минут до того, как Элизабет вызывает их — какая-то энергетическая тварь из научных лабораторий Древних выбралась и теперь пожирает всё, что хоть как-то способно его прокормить — от древних лампочек в самых заброшенных помещениях до их генераторов, которых мало. Так мало, что все в городе могут умереть, сожри существо их на один больше — и это кажется охренеть какой дерьмовой перспективой. Впервые за две недели на базе в голове тишина, и хоть Шепард привыкает к тому, что приходится делить собственный мозг с каким-то шумом, мысли проясняются тоже — и тогда его охватывает паника, потому что Родни МакКею захотелось поиграть в героя. Когда Врата закрываются, а МакКей обнаруживается лежащим на полу без сознания, Джон реагирует быстрее, чем шум возвращается — защитный механизм отключен, снова, и Шепард скользит пальцами по чужой шее — сонная мерно отбивает пятьдесят восемь ударов в минуту, и Беккет говорит, что это нормально для того, кто падает в обморок. Джон подозревает, что у него самого пульс наберёт не больше сорока ударов — Беккет просит пройти в медотсек тоже, потому что ты выглядишь слишком бледным, сынок. Джон не то чтобы очень любит врачей или лечение, но мысль выпросить пару блистеров обезболивающего ему нравится. — Но зачем вам так много лекарств, майор? — Карсон волнуется, и это слишком хорошо заметно не только по его лицу, но и по голосу, — Я должен знать о чём-то, как ваш доктор, или вы будете хитрить и скроете от меня возможную патологию? Шепард вздыхает. — Да слышится всякое, — Беккет выгибает бровь. — Постоянный шум в голове, ничего страшного, док, честно. Организм просто ещё не привык к... — Шепард запинается, — такому. — Но никто не жаловался ни на головные боли, ни на странные звуки в голове, — Карсон вдруг замирает. — Это... разве не системы города так громко работают? МакКей на соседней койке кашляет. — Ладно, не хочу разводить панику, но я тоже слышу какую-то фигню в своей голове! — Беккет серьёзно кивает. — К концу смены чтобы оба подошли сюда, ясно? Возьмём всевозможные анализы и сделаем МРТ, — Джон не успевает вставить ни слова, — и, майор, будьте добры попросить Вейр по общему каналу сообщить о том, что все личности с подобными симптомами ожидаются в объятиях этих стерильных стен и моих объятий со сканером подмышкой. Когда Джон поднимается и тянет за руку уже отдохнувшего МакКея, тот разражается возмущением: — И что, мы ничего не сделаем с этим? А вдруг эта галактика несёт лишь болезни и смерть? О, Господи, мы умрём, и никто об этом не узнает! Умрём в другой галактике от шума в голове, и зачем я вообще согласился отправиться с этой экспедицией к чёрту в зад... — Родни, заткнись. Для того, чтобы паниковать, у нас недостаточно данных — единственное, что очевидно, это то, что мы все участвовали в высадках на другие планеты, — лицо Родни искажает натуральная паника, — и то, что у нас всех есть ген Древних. И, нет, Родни, заткнись! МакКей послушно затыкается, но по его канадским щёчкам заметно, что они излишне надулись. Джон тащит его к Элизабет — хотя логично было бы закрыть их в карантине, чтобы, в случае угрозы вирусной инфекции, не поперезаражать всех вокруг. Он замечает, что шум какой-то галантно тихий и будто благодарный лишь когда возвращается в свою комнату. 4. — Ладно, что у нас есть? — МакКей нервно дёргает руками. — Странный шум появился лишь у нескольких человек после входа во Врата, — Карсон хмурится. — И у всех есть ген Древних. У остальных носителей ген либо слишком слабый, либо привитый искусственно, и это несколько сужает вероятный круг проблем. — Но почему Родни слышит это? Он ведь был привит после перехода за Врата, и, хватит ворчать, Родни! Когда ты начал слышать это? — Как только достаточно отлежался, чтобы снова улавливать гениальный ход моих мыслей, конечно, и шума среди них никогда не должно было появиться, — Родни хмурится тоже. А Джон, кажется, что-то понимает. — Если даже предположить, что это не вирус и не какое-либо заболевание мозга, раз МРТ показало, что никаких изменений в структуре и строении нет, то... — Шепард откашливается, — как ещё можно объяснить то, что лишь люди с геном Древних слышат это? — Карсон и МакКей смотрят на Джона, как на первооткрывателя. — Какова вероятность, что это Атлантида? Родни смеётся. Карсон воздерживается от какой-либо эмоциональной реакции. — Слушайте, майор, я доктор, а не любитель конспирологических теорий, я... — Если бы Атлантида была разумной, я бы узнал это среди первых! Джон трёт глаза. — Я не говорил про разумность Атлантиды, мы просто можем предположить, что город таким образом общается со своими обитателями. Хотя разумность исключать нельзя тоже, зная Древних, они же всё делали с размахом. Гул в голове становится приятным и обволакивающим; думать не хочется, хочется просто спрятаться за ним и отдохнуть ото всех проблем, но... — Майор? — Шум поменялся, вы не заметили? Оба отрицательно качают головами. — Я думаю, я лучше пойду. Раз в карантине нет необходимости. Родни, подумайте об этом с Радеком, когда выдастся свободная минутка. Когда за спиной Джона с плавным шипением закрывается дверь медотсека, он открывает глаза. Что за чёрт? Когда он тонко намекает обоим докторам о разговоре, они странно на него косятся. Ладно. Джон просто сходит с ума, это легко принять. В такой-то обстановке. Но гул в голове всё ещё есть — и он толкает его куда-то к центру. К центру Атлантиды, где они через несколько недель находят кресло управления. 5. Когда дженаи захватывают город, у Джона словно включаются все чувства разом — и все пять чувств, и шестое, и двадцать восьмое, потому что он перемещается со скоростью, с которой никогда не был способен бежать, ориентируются в лабиринтах быстрее, чем в голове всплывают планы секторов. Потому что он единственный, кто может защитить это всё. Беккет говорит, подхватывая его, почти упавшего лицом в пол, что его держал лишь адреналин; Шепард ни разу не слышал, чтобы адреналин держал на ногах человека целые сутки. Когда Родни говорит, что генераторы больше не испытывают проблем с перенаправлением энергии, Джон впервые падает в обморок. Беккет говорит, что от истощения. В голове нет ни одной мысли. Лишь жуткий голод. Джон почему-то уверен, что он не его. 6. Джон не скучает по Земле. Не скучает по тупым земным правилам в армии и при службе, не скучает по фастфуду и холодному пиву — он запросто может прожить на странных травках с планеты атозианцев и плохих репликах земных растений с материка. И без интернета живётся тоже хорошо; всё равно у него на фейсбуке в друзьях было лишь три друга, которые точно фейки. Он их не знает, но он знает множество человек на Земле — и ни по кому не скучает. Разве что по О'Ниллу, хоть они и провели вместе всего пару дней — Джек классный и особенно очень крутой для военного, а ещё он шутит про то же дерьмо, про которое привык шутить сам Джон, и это их сближает сильнее, чем необходимо для "я пилот, и я просто рулю вертолётом, чтобы доставить вас на дно, сэр". Наверное, всё, больше ни по чему не скучает точно. Ни по отцу, ни по брату — а математикой можно и здесь заняться, хоть и якобы обязательное чтение Войны и Мира слегла отвлекает от поставленных задач в развитии в геометрической математике. И записать сообщение на Землю кажется глупым — по крайней мере для Джона. Он понимает, что многие оставили жизни и дома на той стороне Врат, но Шепард находит свой новый дом в запутанных серых коридорах; ему достаточно и этого, чтобы почувствовать, что способность дышать и думать никуда не делась. Когда он в голове называет Атлантиду домом, в голове удивительно красиво — шум всегда рядом с ним, но сейчас он похож на прохладный ветер в степи; и Шепард боится, что скоро настанет пора ураганов. Ураганы — рейфы; каждый из них огромная завитушка воздуха, и это никак не остановить — по Атлантиде разносится горестный выдох. Тот, который обычно вырывается из груди, когда что-то хреновое неизбежно. Вместо видеосообщения своим родным Джон пишет несколько десятков минут сообщения родственникам умерших во время их путешествия; он знает, что они не последние, ещё многие умрут, но они должны сделать так, чтобы никто не умирал напрасно. Или не в таких количествах. Но чужая галактика — не самое лучшее место для подобных действий. Джон думает, что вместе с домом нужно защищать и его жителей; и Шепард не хочет сдаваться, погружая Атлантиду обратно на дно. Почему-то шум в голове слишком его обнадёживает. Когда они с огромными потерями справляются с атакой, легче почему-то не становится. По крайней мере, дом всё ещё их. Или они — дома. 7. — Ладно, теперь мы уверены, что этот город может полететь, если его правильно заставить, — Шепард закидывает ногу на ногу. Проще простого. — Майор, то, что мы обнаружили системы, отвечающие за двигатели, ещё не значит, что двигатели исправны в той степени, чтобы позволить хотя бы попытаться подняться над уровнем океана, — шипит Родни, и это чем-то смахивает на родительскую заботу. "Не отпущу в свободное плавание, пока не буду убеждён, что у птенчика крылья не отвалятся". Это даже забавно. Джон давит в себе такое же ощущение, но по отношению к самому МакКею — главные научные сотрудники, оправдывает он себя, как грибы после дождя не растут, и если отпустить того к двигателям, нельзя будет перестать нервно дёргать рацию, чтобы проверить, всё ли в порядке. — Диагностику возможно провести без нашего присутствия в двигательных отсеках? — Вейр подаёт голос, и звучит она устало. Она единственная, кто спит так же мало, как основные группы высадки, и Шепард её понимает. Волнение до сих пор не проходит, хотя они находятся на корабле несколько недель. — Агенты, загруженные в модули командной комнаты, не имеют никакого отношения к двигателям. Они контролируют весь город и Врата, но двигатели, как маневровый, так и межзвёздный, если за десять тысяч лет они не развалились в пыль, контролируются чем-то другим, и пока мы не найдём панель или комнату, из которой мы можем осуществить контроль и подключение всех остальных систем, мы будем сидеть в незнании, будет ли у нас шанс сбежать в случае чего с насиженного местечка. — А что мешает найти пункт управления? — Масштабы, Шепард. На полное исследование города уйдут месяцы, если не годы, а мы, вместо того, чтобы изучить то, что у нас под носом, лезем в какие-то средневековые дебри, население которых почему-то говорит на английском, и, слушайте, это вообще никого не смущает? — под конец Родни повышает голос, и возмущение окутывает всех в зале совещаний. — Командная комната находится там, где силовое поле сильнее всего — мы выяснили это, когда чуть не потонули с этим кораблём, и мы считали, что именно эта комната самая главная в городе. Не логично ли предположить, что панель управления двигателями, таких же важных частей системы, как и Врата, будет находится в максимально недосягаемом месте? — и почему Джон должен озвучивать такие очевидные вещи? Родни срывается с места, извиняясь. Тейла ведёт бровью, будто удивлена. Элизабет выдыхает — ей бы не помешало отдохнуть, но она здесь главная, и у неё до хрена важных дел. Шепарду хочется попросить всех богов, чтобы хоть сегодня всё было гладко — им всем нужен отдых. Когда Родни по общему каналу кричит, что они нашли кресло, в точности такое же, как в оборонительном аванпосте на Земле, Джон не слушает. Потому что ему не нужна рация, чтобы расслышать восторженные вопли Родни — его давно тянуло в это место, и сейчас он в паре метров от входа в комнату с креслом. Это начинает казаться слишком странным. Потому что тот разговор Джону определённо приснился — обе его части; но в голове всё ещё маячит мысль, что это, возможно, сама Атлантида. Таких совпадений не бывает — и будет слишком глупо пытаться списать это на предчувствие. Джон просто уходит. И через сорок минут оказывается в комнате с креслом — потому что играл дурачка и никак "не мог" понять, где же она находится. Гул в голове на несколько часов замирает. 8. Когда группа высадки номер один оказывается слишком далеко, виски режет тупой болью — Джон определяет это ощущение как тоску, но почему-то ему кажется, что в нём кто-то нуждается. Когда они возвращаются обратно в город, он понимает. Атлантида не желает отпускать своих детей от себя далеко; потому что первые — сбежали, оставив её медленно умирать. 0. Когда Шепард просыпается из-за того, что системы города барахлят, а голова разрывается, он сразу же хватается за коммуникатор — единственное, что напрямую не зависит от электросистем города. На общем канале жуткая неразбериха — Джон выхватывает лишь "нейтронный стабилизатор", "повреждение цепи" и "провода жутко кусаются". Кусаются или жалятся, он выяснять не хочет. — МакКей, это Шепард. Что за хрень происходит? — он уверен, что успеет одеться, пока метафорическая спичка погаснет. — Системы жизнеобеспечения в отсеках семь и двенадцать отключились сами собой, половина дверей между главными отсеками перешли в автоматическую блокировку — ни коды доступа, ни ген не позволяет их открыть, и город не реагирует на наши команды. Ни на одну. Даже Врата не открывает. К слову, где ты был всё это время? — за криками МакКея слышно резкое шипение и треск, характерный для искрящих проводов. — Выдвигаюсь в командную комнату. — Ага, ну попытайся, ты чем меня слушаешь? Двери закрыты, настолько герметично, что свободный электрон не проскочит, но зато бравый майор Шепард, конечно же, как Джим Кирк включит свою фентезийную кнопочку и всё разрулит, так что ли? — Причину выяснить успели? — Ага, прямо из коридора, в котором мы с Зеленкой оказались заперты и в котором всего две панели — дверных, его мать! — Связь с командной? — Отсутствует. Что-то глушит любую попытку достучаться до того сектора — Зеленка даже пытался биться головой об стенку азбукой Морзе, но он не особо в этом силён. — Добраться до зала управления есть шансы? — Ну если только брать двери тараном, что не так уж и просто, как выяснилось экспериментальным путём головой Радека. Можно пойти в обход, но тогда придётся обогнуть четверть города — схема показывает множество неизученных коридоров и помещений, но двери и отсеки в их радиусе не перекрыты. — Стоп. Перекрыто лишь в областях скопления? Город что, вошёл в карантин? — О, а об этом мы не думали. Но с основной электроцепью всё равно что-то не так — научники из лабораторий докладывали, что мини-ускоритель Древних раздолбал всё, что смог, в радиусе одного коридора, но тогда дверь и свет барахлили лишь в их отсеке. — Ясно. Приблизительный маршрут сможешь составить? И, ну, время? Сколько это займёт? — Несколько часов, если транспортаторы вышли из строя. Минут сорок, если наши пташки всё ещё способны творить чудеса, в чём я сильно сомневаюсь! Но ты можешь попытаться, терять нечего. — Не убейте только друг друга там, я скоро буду. — Ох, ну спасибо, рыцарь на белом кон... — Родни! — Да, милый? — Укуси себя за зад, какого хрена дверь передо мной открылась? — Номер? — Стык пятого и тринадцатого, герметичность которого не пропустила бы даже электрон, ага. — Какого чёрта, Джон? Я думал, ты направляешься в командную комнату, а не в противоположную сторону! — Кресло, Родни. Если из зала ещё не устранили неполадки, не связанные напрямую с тем, что твои имбецилы разнесли коридор, значит, те схемы, которые всплывали над моей макушкой, были схемами проводки. И почему самые умные вещи снова говорю я? — Ой, заткнись, и не забудь вместе со своей умной задницей притащить какие-нибудь инструменты, тут кабель пляшет. — Чт... — До нас не дотягивается, но если следующее крепление выбьется — нам, откровенно говоря, будет не очень классно. Джон не может связать слов в предложение — его голова гудит, и, кажется, горит даже позвоночник, и ещё ему приходится волноваться за всех вокруг, и ещё больше за Родни и Радека, и втройне больше за одного Родни, потому что ему мозгов хватит, блин, влезть в какое-нибудь дерьмо. Вдох. Времени возвращаться за таблетками больше нет — он закрывает глаза и несётся лишь на мыслеобразах, возникающих в голове. Он, чёрт дери, был прав. Это и правда Атлантида. И она пытается обезопасить себя и, в первую очередь, свой экипаж — поэтому Джону не мешают волноваться за Родни больше всего. Город — на третьем месте. Сразу после всего его населения. Двери быстро разъезжаются — его глаза до сих пор закрыты, но он слышит шипение и стук военных ботинок о пол; он не откликается на удивленные голоса людей из коридоров, в которые его допускает Атлантида, и по рации слышится удивлённое МакКеево "дверь только что открылась, буквально выкидывая нас в безопасный коридор!" Джон чувствует эту боль. Потому что электрические связки повреждены — словно переломаны руки или все пальцы разом, и Атлантида через жуткую боль пытается помочь так, как только может — к моменту, когда Джон сквозь, кажется, сотни вымученных мигренью и чужой болью дверей, наконец оказывается в комнате с креслом, никто из людей не находится в опасных зонах — даже потенциально опасных, хоть двери всё ещё намертво закрыты. И Шепард, вашу мать, не электрик, чтобы менять данные и изменять алгоритмы. Но почему-то всё равно делает это, хотя ни черта не понимает. В голове гудит "я сделаю всё, просто сиди", и Джон в удивлении распахивает глаза — это первая осмысленная мысль, внедрённая ему в разум. Когда шум в голове успокаивается, снова тихо заседая где-то далеко, где Шепард уже привык не обращать на него внимание, он, снова изображая дурачка, просто отключает все доступные креслу системы, активируя протоколы повторной активации. Когда Родни спрашивает, как, чёрт его дери, Джон справился с этим, Шепард просто пожимает плечами — включил и выключил. Когда Родни со своими работниками доделывают последние штрихи, Атлантида, кажется, радостно пищит. Или это коммуникатор, потому что Родни снова надо поиметь его, Шепарда, мозг. Шепарду легче думать, что второе вероятнее, и плевать, что коммуникаторы не пищат.