Кодекс пидараса

Без футболок они оказываются самым идиотским образом: Слава решает показать Мирону, что пузом он может изобразить рожу, а Мирона он заставляет раздеться просто так, за компанию. На контрасте с тощим Окси он, может быть, и стеснялся бы своего пузца, но в его легких за этот вечер осело столько ароматного дыма, что Слава пребывает в своем привычном состоянии — ему похуй. Он пытается объяснить, что смешного в пузе, но как-то не получается. Слава спрашивает: — У тебя ручка есть? — хрен его знает, есть ли в Мироновой квартире простые человеческие ручки, или он держит у себя исключительно «Паркеры» для подписывания миллионных контрактов. — Маркер есть, — Мирон достает жестом фокусника маркер из кармана штанов. — Зачем тебе? — Слава снимает колпачок, и примеривается, пытаясь сообразить, как получше нарисовать рожу, и не попросить ли об этом Окси. — Меня узнают часто, подходят, автограф просят. Вот и ношу маркер на всякий случай. — Хера ты чсвшный, носить с собой маркер на случай внезапных автограф-сессий! — На хуй иди, — откликается Мирон. — Это ты должен говорить тем, кто автограф просит, а не мне, — Слава, решившись, быстро рисует рожу, зажимает кожу на животе так, чтобы образовалась складка, разворачивается к Мирону и тонким голосом говорит, то сжимая, то растягивая складки живота, тем самым имитируя движение губ: — Привет, Окси, дай автограф! Мирон хохочет так, что пополам сгибается, валится на кровать на спину и продолжает ржать, и Слава присоединяется к нему, падая рядом. Наконец, Мирона отпускает, он утирает навернувшиеся от хохота слезы, и Слава тянется к нему. Они лениво целуются, Слава лезет к шее Мирона, при первой же попытке оставить засос получает тычок в плечо — нельзя. — Ну я немножечко! Ну малюсенький засосик, никто не заметит! — Ты пиздишь и не краснеешь, — запрещает Мирон, — а я потом любуйся сотнями фанатских домыслов о том, кто моя девушка. — А правы окажутся девки, пишущие слэшные фанфики, я кому-нибудь из них даже твит с домыслами лайкну, — говорит Слава. Мирон картинно закатывает глаза и качает головой — мол, старый добрый Гнойный вечно несет какую-то хуйню. Слава наклоняется над грудью Окси, проводит по соску языком, прикусывает. Он получает еще один удар по плечу и поднимает голову: — Чего? — Нахер ты меня слюнявишь? Молока надеешься насосать? — Ага, молочка очень хочется, буду буквально вскормленным сиськой крестного отца отечественного баттл-рэпа, — огрызается Слава. — Могу предложить отсосать молочка из другого места, — предлагает Мирон. — Спасибо, что не подзалупного творожка отведать, — отвечает Слава. Ему кажется, они могут пререкаться вечно, отыгрываясь за все месяцы односторонних подколов, когда Слава доебывался, а Окси игнорил. Мирон ржет так, что его грудь ходуном ходит под Славиным подбородком, и Слава хохочет вместе с ним. Не то чтобы это было очень смешно, но когда ты раскурился, даже незатейливые шутки становятся весьма забавными. — Короче, у меня соски не эрогенная зона, — говорит Мирон, отсмеявшись. — Ничего не чувствую, только мокро и щекотно. — Бля, ну извини, я понятия не имею, что там по эрогенным зонам у мужиков, — отвечает Слава, — не то чтобы я до тебя вообще имел дело с мужскими эрогенными зонами. — Я думал, у всех так, — говорит Мирон. — Да хуй знает, как там у всех. Хочешь, позвоним кому-нибудь, например, Замаю, и спросим: «Андрей, чувствительные ли у тебя соски?» Мирон снова ржет: — А давай! Он протягивает Славе кулак, Слава отбивает по нему своим, и тянется за телефоном. Андрей долго не берет трубку, взяв, отвечать не желает, а почему-то говорит очень недовольным голосом, что сейчас четыре часа ночи, и что Славе надо идти на хуй, после чего вешает трубку и, видимо, отключает телефон — Слава не может ему дозвониться, абонент вне зоны доступа. Букер к телефону просто не подходит. Зато Ваня отвечает быстро и выдает целую речь: «Чувствительные ли у меня соски? Это очень хороший вопрос, на который нельзя ответить однозначно. Если приложить к моей груди младенца, я не почувствую ничего, кроме материнского инстинкта, но если мой сосок обхватит морщинистыми губами беззубая старуха, мне будет очень приятно. Ласки безусого юнца не вызовут во мне ничего, кроме скуки, но если уже не мальчик, но муж, пощекочет своими постриженными в щеточку усами мой сосок…» — Слава нажимает на отбой, Фаллен, видимо, тоже раскурился и может продолжать нести чушь до конца времен. Мирон перебирает свои контакты: Порчи отметает Слава, потому что на английском же, непонятно, Женя — девушка, так что не в счет. Они звонят Евстигнееву, он долго не отвечает, потом в трубке раздается хриплое со сна: «Да?» Мирон спрашивает, чувствительные ли у него соски, Рудбой отвечает: «Да. Что-то еще?» Мирон кладет трубку. — Ну вот, мы узнали, что у наших Вань чувствительные соски, — говорит Слава. — Я бы не был так уверен, — отвечает Мирон, — Фаллен, как всегда, троллил, а Ваня, кажется, спросонья даже не понял, что у него спросили. — ФаллЭн ЭмСи, — ржет Слава. Мирон сперва хмурится, что его снова подъебывают на эту тему, но потом тоже начинает смеяться. Такова сила плюх, даже серьезного Мирона Яновича делают похуистом, хотя тут как посмотреть — к тому, чтобы накуриться, Мирон тоже подошел очень серьезно и ответственно, и убрался в полный кал. — Можем Дэна набрать или Джарахова, — лениво предлагает Слава, хотя ему уже надоело. — Да ну нахуй, — отвечает Мирон, — это один из топ-десятки пранков, которые зашли слишком далеко. Чего мы вообще до мужских сосков доебались? Вот у тебя они чувствительные? — Ну да, — отвечает Слава, — иначе нахуй бы я полез делать что-то, что априори неприятно. — Да ладно, дай проверю, — Окси толкает его в плечо, заставляя улечься на спину, нависает сверху и проводит языком по соску, потом очень осторожно прикусывает его. Слава шумно выдыхает. — Очень приятно, как мефедроном под коленочку, — отзывается он. — Заебал ты своим мефедроном, — говорит Мирон, — придумай что-нибудь новенькое. Следующий десяток секунд он вылизывает и покусывает Славин сосок, теребит его языком, и Слава не выдерживает и стонет. — Это у тебя все от пива, — говорит Мирон, отстраняясь, — пузо, повышенная чувствительность груди, сиськи скоро вырастут пивные. — Хуй твой буду между сисек зажимать и дрочить, а ты мне будешь лифчики красивые покупать, — отвечает Слава и кладет руку Мирону на затылок. Он говорит это, прикалываясь, но Мирон щурится, раздувает ноздри, Слава сперва думает, что он бесится, но слышит: — Как скажешь, Сонечка, — и снова принимается обрабатывать Славин сосок, и Слава делает вывод, что скорее эта хуйня заводит Окси, чем бесит. Мирон теребит второй сосок пальцами, мнет и пощипывает, и Слава дышит все громче и чаще — очень умелый язык у Окси, небось, на фанатках натренировался. — Тут есть еще кое-что, что требует твоего чудо-языка, — говорит Слава и кивает на свой пах. — А что мне за это будет? — спрашивает Мирон. Руку он все-таки кладет Славе на член, мнет стояк через штаны — как хорошо, что Слава в последнее время не вылезает из спортивок, с джинсами было бы неудобно. — Вот ты жидяра алчный! — возмущается Слава. — А что ты хочешь? — Твою анальную девственность, — говорит Мирон. На лице Окси улыбка, но Слава чувствует, что этот запрос совершенно серьезный. — А хуй тебе не пососать? — негодует Слава. — Это тоже можно, — соглашается Окси. Слава до сих пор не может поверить, что вся эта болтовня про хуи и анал с мужиком может заводить, но пожалуйста, дожили: ему кажется, что это звучит горячо; Гнойный скатился. Слава приподнимает бедра, спускает с себя штаны, высвобождая член, и тут Мирон вдруг начинает ржать. — Извини, — говорит он, отсмеявшись, в ответ на возмущенный Славин взгляд, — когда ты штаны снимал, у тебя на животе складка была, как будто пузо снова говорит. Слава фыркает: блин, реально смешно. Мирон берет Славин член в руку, большим пальцем проводит по головке, двигает рукой вверх-вниз по стволу. — У меня от хохота все упало, — жалуется он. — Проблемы индейцев вождя не ебут, — говорит Слава. — Продолжай, пожалуйста. — Тоже мне, вождь Чингачгук Большой Член, — говорит Мирон, наклоняется и берет в рот. Не то чтобы обычно он халтурил с минетами, но в этот раз как-то особенно старается, берет глубоко, даже пытается насадиться горлом, но не получается, и Мирон, кашляя, выпускает член изо рта. — Эй, не напрягайся так, — Слава гладит его по голове, — мне и так хорошо, вовсе не обязательно тут Линду Лавлейс из себя корчить. Прежде чем снова взять в рот, Мирон объясняет: — Да мне самому интересно, как это. Это же как челлендж, смогу или нет. Слава честно старается сдержаться и промолчать, но это попросту выше его сил: — Я не трахаюсь с тобой, а пытаюсь перепрыгнуть свои достижения из прошлого секса! — Сука ты, — Мирон выпускает член изо рта и отодвигается. — Не сука, а автор пророческих панчей! — поясняет Слава, продолжая хихикать. — Помнишь, я говорил про «обоссаного гуманитария» — ну и кто на съемках «Фата Морганы» в багажнике обоссался? — Ха-ха, очень смешно, — говорит Мирон. — Додрачивать будешь сам, мудила. Он встает и выходит из комнаты. Слава, полежав немного и осознав, что никто к нему не вернется, натягивает штаны и футболку, подбирает футболку Окси и тащится на кухню. Мирон курит, открыв створку окна. Слава протягивает ему одежду: — Надень, замерзнешь. Мирон оставляет сигарету в пепельнице, одевается, потом снова берет ее и глубоко затягивается. — Извини, я неправ, — говорит Слава. — Я просто… ладно, я неправ безо всяких оправданий. — Да, мне тоже кажется, что кодекс пидараса запрещает подъебывать мужика, который тебе отсасывает, — откликается Мирон с непередаваемым ехидством в голосе. — Я тупой, — покаянно говорит Слава. — Да, ты тупой, и поэтому ты будешь печально додрачивать, а не спускать мне в рот, — кивает Мирон, мстительно улыбаясь. — Справедливо, — вздыхает Слава и уходит в комнату додрачивать. Осознание того, что он проебал очередной минет от Окси — вещь, за которую какой-нибудь Шокк продал бы свою почку — по собственной тупости, ни капли не способствуют разрядке, мысли, блин, пачкают мозги. Слава уже готов сдаться и просто подождать, пока стояк пройдет, может, в душ сходить. Но тут в дверях комнаты появляется Окси, прислоняется к косяку плечом и оттуда смотрит на Славу, Слава глядит на него, искра, буря, безумие — возбуждение усиливается, но Слава уже и сам не торопится кончить — снимает с себя штаны и трусы, оставаясь в одной футболке, устраивается поудобнее, разводит ноги, чтобы Мирону хорошо было видно, и нарочито медленно двигает рукой по члену. — Вебкам-моделью себя возомнила, Сонечка? — спрашивает Мирон. — За донат я тебе еще и сиськи покажу, — отвечает Славик. — Сколько задонатить, чтобы ты в себя что-нибудь вставила? — интересуется Мирон. Слава прикусывает губу, чтобы не сболтнуть снова что-нибудь лишнее. Хрена с два он признается жиду, но он уже не смотрит на перспективу того, что Мирон когда-нибудь трахнет его, как на какой-то ужасающий кошмар, которому, к счастью, никогда не сбыться, скорее он видит это, как что-то неизбежное, и даже иногда находит это возбуждающим. — Мы тут тестируем новую технологию передачи данных, передаем тактильные ощущения. Хочешь испытать? — предлагает Слава. — Нет, давай сам, я полюбуюсь, — отвечает Мирон. Славе много не надо, он смотрит на Окси, вспоминает, как его губы, искривленные натужной улыбкой, обхватывали Славин член. Буквально через минуту он кончает, ловя сперму в подставленную ладонь, встает и идет в ванную. Проходя мимо Окси, Слава получает увесистый шлепок по заднице. Он останавливается и спрашивает, оборачиваясь к Окси: — Я прощен? Мирон кивает.