Первый день из многих

Дверь клетки захлопнулась за спиной. — Это ошибка. Я честная торговка! Сколько раз повторять! Некоторого усилия потребовало удержать руки при себе и не ухватиться за прутья решётки. Факел горел за спиной возившегося с замком стража, так что лица его было не разглядеть. Обыденным голосом он отвечал: — Не поверишь — то же самое твердит каждый в этих клетках. Второй страж добавил: — Мясник, помнится, орал о своей невиновности громче всех. Удостоверившись, что замок закрыт крепко, стражи удалились. Нирания всё же уложила руки на прутья и выглянула в коридор — или, скорее, просторный зал. По одной стене шли клетки — не понятно отсюда было, сколько, но та, что досталась ей, оказалась ближайшей от входа. Пока её заталкивали сюда, было совсем не до того, чтобы глядеть по сторонам. В противоположном углу зала тускло поблёскивала в свете единственного факела пыточная машина, и рядом стояли несколько тюков сена и разномастных бочек. Из стены напротив камер торчали зловеще распахнувшие клювы огромные каменные головы хищных птиц — очень похожие на те, что украшали крепостные стены города и замка, а также многие здешние древние постройки. Свет и тени метались по каменным выступам, колоннам и бежавшим с потолка беспрерывным струйкам воды, под которыми скользко зеленели клочья водорослей. Тихо капала вода, и лужи на полу, кое-где присыпанные соломой, тускло блестели в переменчивом свете. Воняло затхлой сыростью и всякой дрянью. Недолго поглядев на жуткие птичьи головы, Нирания обернулась, чтобы осмотреть своё новое пристанище. Тесная каморка, ни одного окна, ни единого просвета на стенах. Но здесь, в отличие от коридора, хотя бы не лилась с потолка вода, а ворох соломы выглядел почти свежим. На полу обнаружились скомканная звериная шкура, ведро и какие-то ветхие тряпки. Устав вглядываться в полумрак, Нирания зажгла Свет Свечи. Белый магический огонёк загорелся над плечом. Только что у неё отобрали все драгоценности, меховые сапоги с шапкой и почти все вещи — но шубу, которую она втихаря успела залить чернилами и подпалить, оставили. Несколько вещиц, среди которых были кружка, гребень и ещё кое-что, она принесла сюда в переднике, потому что ремень с сумками тоже забрали. Торстен Жестокое Море что-то выяснил о связях Нирании с Саммерсетскими Тенями, так что её не выпустят отсюда, чтобы не гневить его, да и расследование наверняка продлится немало времени — шуба очень понадобится здесь холодными ночами. Она подгребла к стене солому посвежее, накрыла шкурой — кажется, тоже саблезубьей, изрядно свалявшейся, пыльной и порченой молью — и села, прислонившись к стене. Неужели больше ни одного узника в ближних клетках? Тишина прерывалась звуком падения воды и едва различимыми издалека голосами. Довольно скоро те приблизились: — …самое время. Альтмерок у меня ещё не было. — Говорят, они хрупкие, словно стекло. А ещё узкие и нестерпимо горячие внутри. — Не, это данмерки и каджитки горячие — так, что едва вытерпишь. Двое подошли, гремя ключами. Нирания оцепенела. Вообще-то, она ожидала этого с того часа, как её схватили и повели в заключение, но надеялась, что тюремщики решат поразвлечься не так скоро. Не в силах вздохнуть, она наблюдала, как отпирают замок, как распахивается дверь, как двое приближаются. Один из них тряхнул за плечо: — Чего застыла, красотка? Снимай свою шубу и всё остальное, пока мы это не изорвали прямо на тебе. — Говорят, вы, альтмерки, до того тощие, что и пощупать не за что. Нам с Фридлейвом охота поглядеть. Тот, кого назвали Фридлейвом — здоровяк с ярко-рыжей бородой и шрамом на щеке — ухватив её под локти, без малейшего усилия поставил на ноги. Нирания только и прошептала: «Пожалуйста, не надо», когда вдвоём они стаскивали с неё шубу, а когда принялись развязывать передник, не сдержавшись, воскликнула: — Я не сделала ничего плохого! Господин Торстен перепутал меня с кем-то! Нет! Второй страж — со светлыми волосами, безбородый — толкнул её оземь: — Не верещи! Делай, что говорят. С проворностью, которой от себя не ожидала, она перекатилась с бока на колени, села, стащила обе пары чулок, бельё и платье. Потом у Фридлейва иссякло терпение, и он, громко сопя, наклонился и вытряхнул её из рубахи. Придвинулся, развязывая и спуская штаны. Нирания попыталась отвернуться, но он схватил за волосы, и она едва не закричала, когда чужая горячая плоть упёрлась в щёку, затем в губы. Видя сопротивление, зашептал: — Тебя ещё и уговаривать? Она покорно разомкнула рот и зубы, впуская. Поначалу он направлял, двумя руками держал за волосы, затем принялся быстро двигаться сам. Когда рвотные позывы и рвущийся из горла кашель сделались совсем невыносимыми, Нирания невольно застонала и попыталась оттолкнуть его, уперевшись ладонями ему в бёдра. Странно, что второй до сих пор наблюдал, вместо того, чтобы пристроиться у неё между ног. Студёный пол неприятно захолодил кожу, солома остро впивалась с каждым движением. Наконец, Фридлейв разомкнул хватку, и, ожидая, что её тут же придавят к камням, Нирания поспешно переползла на шкуру — там хотя бы будет помягче. — Куда? Он вновь крепко ухватил её за волосы и уткнул лицом в скатанный вонючий мех. Она вскрикнула от боли в затылке, а потом — от первого движения. Часто-часто дыша, попыталась отползти под жёстким напором, но чужая рука держала. Твёрдая плоть в несколько рывков безжалостно протолкнулась внутри на всю глубину, затем не без усилия двинулась обратно. Нирания вцепилась пальцами в край шкуры и прикусила язык, лишь бы не закричать. Потом он ухватил её за бёдра, принялся двигаться быстро и резко, больно впившись пальцами в кожу. Под сильными толчками Нирания заскользила по меху, но скоро её ухватили под мышками и приподняли. Теперь второй толкнулся ей в рот, и, схватив за волосы, по примеру дружка принялся направлять движения. Свет Свечи дрожал над плечом, беззастенчиво выхватывая происходящее и отбрасывая резкие тени. Если кто-нибудь пройдёт мимо этой клетки, то не только пламя внешнего факела поможет ему разглядеть подробности. От частого прерывистого дыхания нос и глотка засаднили, резкая боль поселилась в коленях и пояснице — её безжалостно выгибали, не обращая внимания на вскрики и просьбы. Потом Фридлейв развернул её, отняв у своего дружка, и вновь толкнулся в рот. Скоро излился — почувствовав жгучее семя в горле и на языке, Нирания попыталась вырваться. Живот свело судорогой. Но скоро её, наконец, отпустили. Тогда второй, дождавшись, пока она откашляется, довольно бережно перехватил за плечи и развернул: — Ложись. Она без возражений устроилась на шкуре, и он навалился сверху. С довольным сопением долго вдавливал в пол. Когда Нирания пожаловалась на боль в крестце, даже соизволил налегать помягче. Возможно, он не хотел приходить к ней, но позором перед своими было бы отказаться? В горле совсем пересохло, каждый тихий стон отдавался болью. Под конец страж ускорил и без того резкие движения, так что она не удержалась от вскриков. Когда он замер, придавив её, не сразу сквозь ломоту в спине и саднящее дыхание она почувствовала короткие толчки внутри. Упёрлась ладонями ему в грудь, зашипела: — А если понесу от тебя, что мне тогда делать? Он и не думал отвечать. Поднялся, и Фридлейв хлопнул его по плечу: — И впрямь горячие и узкие. Так ведь, Зигвард? — Ну, мне-то она досталась хорошо растянутой. Фридлейв рассмеялся, и этот смех ужалил больше всего. Острее даже, чем вкус его семени на языке. Осипшим голосом Нирания попросила: — Дайте воды. Найдётся для меня хоть глоток? Зигвард потянулся к фляге на поясе: — Найдётся. Подставляй кружку. Когда они ушли, Нирания завернулась в шубу, привалилась к стене и долго просидела, почти не шевелясь. Громада древнего замка нависала сверху, но оттуда не доносилось никаких звуков. Лишь звон воды о камни, да невнятный шум и приглушенные голоса из соседних помещений. Время спустя, когда она устала вздрагивать от любого похожего на приближающиеся шаги далёкого отзвука, а Свет Свечи истаял, в ближайшем углу зашуршало. Крысы? Или их старшие собратья — крупные, прожорливые — и куда более опасные? Нирания поднялась, зажгла ещё один магический огонёк. В ворохе соломы кто-то копошился. Сжав от злости кулаки и стиснув зубы, она с негодованием почувствовала, как вдруг защипало в носу, а на глазах наконец вскипели постыдные слёзы. Без труда вспомнилось, как призывать Пламя. Придётся выгрести всю солому из углов, чтобы там не осталось, чему гореть. Кроме живой плоти. — Приблизьтесь — и я сожгу вас.