За самый край карты

Первый шаг самый трудный, даже когда уже не из чего выбирать: здесь, на плоскогорье, где все произошло, больше нет ни кустов, ни деревьев, за которыми можно ждать. Ни клочка одежды, чтобы прикрыть наготу, ни слов, чтобы оправдаться. Когда Ригальдо делает шаг вперед, его длинная тень, нарисованная вечерним солнцем, падает на Исли. Исли поворачивает голову, щурится и молчит. Он сидит на корточках, и обе его руки по локоть находятся в чужом животе. Черные лохмотья на трупе шевелит ветер. Поодаль на камнях виднеются багровые кляксы – все, что осталось от каравана, пробиравшегося по горам так некстати близко от их битвы. Исли утолил ими первый, самый мучительный голод, не забыв и наблюдателя Организации, и теперь просто греет руки в остывающей брюшине. Его молчание – предвкушающее и тяжелое, как и его аура, такая огромная, что она заполняет собой плато. Ригальдо чувствует эту ауру, как что-то живое, все ее колебания, хотя никогда не был хорош в чтении йоки. Аура неспокойна. Неподвижность Исли – обман: он зол и расстроен, и ничто не мешает ему в любой момент снести Ригальдо голову. Ригальдо странно волнует мысль, что Исли, по идее, сейчас должен его ненавидеть. Под испытующим взглядом Исли он делает шаг вперед и опускается на колени. – И что это значит? – говорит Исли. Голос у него все тот же – приятный и мелодичный, не похожий на металлическое звучание речи чудовища, незадолго до этого размазавшего кишки Ригальдо по камням. – Как мы и договорились, – говорит Ригальдо, глядя под ноги. – Я проиграл. Ты можешь делать со мной, что хочешь. Исли хмыкает и, вытащив руку из чужого нутра, облизывает пальцы. – Мне немного не до того, – отворачивается он. – Ты волен идти куда угодно. Ригальдо требуется усилие, чтобы стерпеть и эту пощечину. – Если так, я пойду с тобой, – говорит он. Он думает, что Исли продолжит над ним издеваться, но тот расслабленно молчит, полуприкрыв глаза, и Ригальдо понимает: Исли не испытывает к нему ненависти. Может быть, он вообще ничего не испытывает. Ему все равно. – Ладно, – неожиданно говорит Исли, вытирая прилипшие к щеке волосы. – Можешь пока остаться. Он произносит это настолько естественно, что Ригальдо едва не просит его повторить. Кто научил этому Исли, который был таким же солдатом, как и он сам, совершенно неясно, – как и жуткой грации, с которой он отодвигается, чтобы пустить Ригальдо к своей трапезе. Ригальдо повинуется, торопливо запихивая в рот куски мяса, потому что страшное напряжение последних часов вызывает в нем лютый голод. Он ест человечину, искоса поглядывая на Исли, а тот смотрит в сторону, обшаривая взглядом вьющуюся по скалам дорогу. Исли поднимается на ноги так стремительно, что Ригальдо и моргнуть не успевает. – Если ты уже наелся, идем, – приказывает Исли, и Ригальдо, вытерев руки о черные тряпки прислужника Организации – ни один из них не унизится, чтобы надеть на себя это, уж лучше идти обнаженными, – встает следом. Уже у спуска с плато его посещает мысль, которую он озвучивает в спину Исли: – Наши мечи там остались. Хочешь ли ты, чтобы я подобрал их? Исли думает одно короткое мгновение. – Не вижу смысла. Когда они медленно, с человеческой скоростью бредут по тропе, Ригальдо все думает, не выкинет ли Исли однажды и его, как свой отслуживший клеймор. *** В городе, лежащем на дне долины, они творят что хотят, убивая и потроша жителей направо и налево. Это похоже на скотское опьянение. Горячий летний воздух воняет дерьмом. Сидя на краю фонтана и выковыривая куски местного стражника из дешевых доспехов, Ригальдо смотрит на Исли, деловито вскрывающего мертвую женщину. По его голым рукам стекает густая кровь, и Ригальдо тяжело сглатывает: ему хочется провести языком вверх по худому, жилистому предплечью, собрать кровь и подержать во рту, и если это он еще может объяснить голодом, то как оправдать желание закрыть глаза и прижаться щекой, как собака, к голому бедру. Его щеки горят, он с трудом переводит взгляд на добычу Исли, и обнаженная разметавшаяся женщина вызывает в нем чувства не больше, чем ощипанная индейка с бледными, торчащими в стороны окорочками. Ригальдо сгибается пополам и блюет в фонтан, испытывая тягостное изумление, как пьяница, проснувшийся на ступенях городского собора и не помнящий, как же это так вышло. Он не знает, куда при таких раскладах заведет его верность Исли, но вроде бы у них были какие-то достойные соображения, помимо бесславного набивания брюха?.. Хорошо бы хоть Исли их помнил. – Ну все, – говорит Исли, поравнявшись с ним, вытирая руки о голый живот. – Этого хватит, чтобы они кого-то прислали. Ригальдо смотрит на него с удивлением: Исли надеется, что за ними пришлют охоту? Наверное, так и начнется война, догадывается он, ведь просто так за «пробудившимися» не посылают. Они садятся прямо на городской площади и принимаются ждать. Но первыми к ним приходят соратники. Их пятеро, они все из низших десяток, все «пробудились» давно и уже успели обвыкнуть. Их гонит страх, любопытство, и голод, и что-то еще, сравнимое с тягой хищников следовать за вожаком. Они приближаются осторожно, как стая шакалов, крутятся между трупами, издалека заговаривают с Исли, называя его «командиром». Их ноздри широко раздуваются, когда они толкаются локтями, перешептываясь и поглядывая на Ригальдо. Все знают, что он вызвал Исли на бой и проиграл, и это крест, который он теперь вынужден носить до конца жизни. Наверное, они надеялись посмотреть на «пробужденную» форму Исли, чтобы оценить боевой потенциал вожака, кажется, они даже готовы об этом попросить. В глубине души Ригальдо и сам этого хочет. Еще раз увидеть то, страшное и смертоносное. Он помнит, как разбился о броню Исли, как уворачивался от его ударов – медленно, слишком медленно, – как пялился, открыв рот, будто дурачок, наблюдая очередное изменение пластичного и опасного тела. Он слишком хорошо испытал на своей шкуре мощь рук Исли и его клыков, чтобы провоцировать его прямо сейчас, но знает, что в своем послушании рано или поздно сорвется. Но демонстрировать истинную форму Первого Номера этим ублюдкам? Разделить с ними болезненный восторг, страх и дрожь от предвкушения драки, напоминающие судорогу совокупления? Ригальдо оборачивается и с тревогой всматривается в лицо Исли. Номер Один так и сидит на краю фонтана, болтая голой ногой, с задумчивой улыбкой разглядывая соратников, уже растаскивающих по площади недоеденные тела, как коршуны. А потом говорит Ригальдо: – Убей их. И Ригальдо, счастливый, срывается с места. *** Сухие пустыни сменяются глубокими оврагами, а те, в свою очередь, рощами и холмами, на вершинах которых кто-то выложил круги из камней, и, перелезая через изгородь, Ригальдо все больше убеждается: у Исли нет никакого плана, он просто кружит по землям, которые ранее охранял, присматривается, будто чего-то выбирая. В пути им случается ночевать и в городах, и в деревнях, и под старым дольменом, и под кустом. Просыпаясь среди ночи, Ригальдо иногда видит, как светятся глаза Исли, сидящего где-нибудь под елью. Однажды Ригальдо попытался съязвить насчет того, стоит ли привлекать внимание, постоянно выпуская впустую йоки. Вместо ответа Исли за воротник подтащил его к болотному бочагу, и там, в грязной рыжей воде, Ригальдо впервые увидел свое отражение. Его глаза так и остались серебряными, словно между век ему вставили берас, сплющенный молотом кузнеца. – Бесполезно скрываться, если «пробуждение» наградило такой меткой, – говорит ему Исли почти сочувственно. И еще много дней они не скрываются: напиваются, убивают, крушат города, ложатся с женщинами, а потом поедают их, иногда сражаются с воинами Организации, которые оказываются слишком глупыми, чтобы заступить им путь. Подвернувшихся йома и «пробудившихся» они тоже иногда убивают. Что же до золотого блеска глаз Исли, то, кажется, это просто избыток его слишком большой йоки. Она прямо выплескивается из него. А может быть, это признак его тоски. У Исли до сих пор какое-то двойственное отношение к своей новой сущности. Ригальдо не упускает случая уколоть его этим. Что ж, не ему одному таскать на плечах груз неудовлетворенных амбиций и сожалений. А потом они выходят к Великой реке, и там, среди камышей, Исли медленно раздевается и входит в желтую воду. Он моется обстоятельно, долго, выскребает из-под ногтей грязь и кровь и выполаскивает волосы, а Ригальдо, плавающий неподалеку, не может оторвать взгляд от его плоского белого живота, шов с которого бесследно исчез при пробуждении. Камыши громко шелестят. Мимо плеча Ригальдо проплывает выводок утят. Ниже по течению пастухи загоняют в реку коровье стадо. На другом берегу слышны визги и смех. Девушки, стирающие белье на мостках, перемигиваются и хохочут, показывая на них с Исли пальцами. Ригальдо напрягается, а Исли приветливо машет им. Он набирает полную грудь воздуха и уходит под воду, а когда выныривает, Ригальдо видит: глаза Исли, обращенные к августовскому небу, человеческого цвета. У них тот прозрачный оттенок, который у костра кажется карим, а днем, на свету – голубым. – Все, – говорит Исли, отжимая волосы. И каким-то нутряным чувством Ригальдо понимает: Исли говорит вовсе не о купании. Ему хочется взвыть, но он помалкивает. Вместо этого тоже встает в полный рост, вызывая радостный писк с противоположного берега. – Хватит разбоя, – поясняет Исли, кажется, самую малость удивленный, что Ригальдо не переспрашивает. Он легко обмахивается, сгоняя с живота капли воды. – Пора бы уже взять себя в руки. «Какие-такие руки, – хочет спросить Ригальдо, – ты свои руки-то видел? Которые одновременно меч, лук и топор?» – В этом городишке есть йома, – говорит Исли, нагибаясь за штанами. – Для начала я их прикончу, и за это меня накормят и обиходят. Может, какая-нибудь дева согреет мою постель. На его голой белой спине рельефно выделяются сухие крепкие мышцы, ложбинка вдоль позвоночника сглаживается, когда он наклоняется, а волосы падают вниз, закрывая его лицо белой завесой. Ригальдо думает: если прыгнуть Исли на плечи, одновременно превращаясь, можно запустить когти в эту ложбинку и, поднатужившись, вырвать ему хребет. Так, чтоб ребра топорщились взломанным частоколом и чтоб можно было просунуть руку внутрь грудной клетки и, пошарив там, раздавить горячее сердце. Исли оборачивается, отбрасывает через плечо свои длинные волосы и говорит почти ласково: – Не вздумай, не то я оторву тебе челюсть. Он может, конечно. Он может и не такое. Вчера Ригальдо видел, как Исли походя разорвал сунувшегося к ним на тракте йома. Половинка черепа так и осталась лежать среди васильков, пялясь в небо потухшим взглядом. – Так ты собираешься обосноваться среди речных людей? – спрашивает Ригальдо, потому что дольше оскорбленно молчать и сопеть бессмысленно. – Станешь таким же, как они, рыбоедом? – Не думаю, – серьезно, будто не замечая издевки, ответствует Исли. – Я думаю, что через несколько дней двинусь дальше. Выше реки есть еще города и селения. Есть даже за северным горным кругом. Он делает паузу, а потом – чуть ли не впервые на памяти Ригальдо – говорит проникновенно, точно делится с лучшим другом: – Хочу, чтобы ничего не напоминало мне ни о последних днях, ни о прошлом. – Какое совпадение, – говорит Ригальдо, щурясь на блики на воде. А что он еще может сказать?.. Исли уже полностью собран. На нем чистые штаны, туника и почти новый плащ и меч, который Ригальдо только вчера видел у павшего йома. Ригальдо смотрит на этот меч и понимает: Исли все взвесил и как следует подготовился. Это не случайное решение. – Что ж, дай знать, когда соберешься отомстить нашим врагам, – говорит Ригальдо, дернув плечом. – Непременно, – кивает Исли. И по тому, что он ни слова не спрашивает о том, куда будет лежать путь Ригальдо, тот понимает: они расстаются очень, очень надолго. Он еще самую малость смотрит, как Исли идет к переправе уверенной неторопливой походкой, а потом разворачивается и углубляется в камыши. И когда в его груди лопается огромный горячий шар, он превращается и несется со всей скоростью своего нового тела в ту сторону, куда ветры несут облака, – к океану. *** К северу от Гонала побережье исчерчено узкими кривыми заливами, частыми, как зубья гребенки, а выходы в море усеяны скалами – мелкими, крупными и настоящими островами. В сумерках с берегов фьордов видно, как на противоположной стороне зажигают огни. Там люди, живые, обычные, с красной кровью, садятся за общий стол после тяжелого дня, чтобы потом лечь в постель. До утра их сон никто не потревожит: Ригальдо не чувствует вблизи ни одного йома. Что ж, это хорошо: чем меньше едоков, тем беспечнее пища. Налюбовавшись огнями, он засыпает в яме, выстланной мхом, а утром спускается к морю. У него нет ясной цели, он просто не может находиться на одном месте. В пути, когда вулкан его обиды и ярости немного остыл, он пытался представить, чем еще можно заниматься в этом мире, кроме бесспорно увлекательного избиения соратников, грызни с Первым Номером и поедания людей. Какую-такую роль он мог бы примерить. Бродя между вынесенных на берег коряг, льдин и длинных вонючих водорослей, Ригальдо думает, что, наверное, стоит вернуться в центральные земли. Там можно устроиться стражником или наемником – сопровождать караваны и отбивать нападения разбойников. Драться и убивать, потому что ничего другого он не умеет, да и не хочет уметь. Однако, представив, как на него орет капитан человеческой стражи, Ригальдо хмыкает. Не с его характером снова терпеть муштру от недомерков. Это была бы очень короткая карьера. Полоща руки в холодной воде, он думает: больше всего ему подошла бы роль тролля под мостом. Сидеть у оврага, карауля шарканье ног, выкарабкиваться с рычанием на шум и пугать путников, пропуская тех, кто заплатит мзду, а неимущих пуская на завтрак и сворачивая шеи тем, кто припрется его победить. Ведь единственный «добрый воин», у которого это смогло получиться, сам теперь жрет кишки в северных землях Альфонсо. Эта мысль так веселит Ригальдо, что, встретив на берегу человека, он почти улыбается. В нескольких милях от берега виден островок. Полукруглая скала, на которой кружатся чайки. Мужик, возящийся со своей лодкой, настороженно поднимает голову. Мешок у его ног крутится и пищит. – Добрый день, путник, – мужик щурится. – Куда и зачем держишь путь? – Присматриваю жилье, – сдержанно говорит Ригальдо, приближаясь к нему мягкой походкой. – В подходящей деревне. – В нашей деревне тебе не понравится: жилье есть, а невест нет, – качает головой человек. – Молодому парню жилье без невесты не в радость. Вблизи он оказывается старше, чем сперва показалось. Ригальдо разочарован. Он не особенно жалует пожилых: мясо у них жесткое, больное и отдает мочой, как будто та скопились в них за полжизни. – А где есть? – зачем-то продолжает он разговор. Мужик радостно машет рукой в сторону фьордов: и там, и там, и там есть. – А там? – наугад тычет Ригальдо пальцем в скалу над водой. Мужик смеется: – А там только камни, да гнезда, да ягода-кровяника. Еще пара дней – и можно будет снимать урожай. – И людей нет? – задумчиво спрашивает Ригальдо. – Да кто же там выживет-то? – говорит с чувством мужик. – Кроме птиц? Разве что она, – он встряхивает мешок, разражающийся испуганным мяуканьем. – Всех кур у соседей перетаскала, всех кроликов, стерва. Гнал ее камнями, но всегда возвращается. Решил отвезти на скалу, чтобы стала послушной. Потому что иначе только в мешке в воду. – А что она будет там есть? – неожиданно спрашивает Ригальдо, поигрывая двумя последними монетами в кармане. Мужик задумчиво прислушивается к звону. – А хотите взглянуть самолично? Докину всего за полберас, – говорит он с хитренькой ухмылкой. По ней можно догадаться, что с Ригальдо спросят еще полберас, чтобы доставить его обратно. Видя, что Ригальдо молчит и щурится, мужичок прижимает руку к груди: – Да не бойтесь вы, господин. С вами беды не случится, я не душегуб и не йома. Человек выгребает медленно, потому что без умолку треплется, называя ближайшие хутора и деревни. Ригальдо, подняв бровь, разглядывает острые камни. Со стороны берега к острову пристать невозможно. Лодка огибает скалу, обнаруживая приличный пляж, открывшийся в час отлива. Мужичок выскакивает на мелководье и ведет Ригальдо на вершину. Тычет пальцем в достопримечательности: одинокий менгир, глубокий колодец и покосившийся, ломаный, гнилой сруб. Когда он слишком увлекается, Ригальдо протыкает ему шею когтем, подхватывает упавший труп, аккуратно укладывая на камнях, чтобы не запачкать одежду. Спустившись вниз к лодке, он развязывает мешок и вытряхивает на мокрый песок грязно-серую тварь, шипящую на него, как гадюка. Будучи воином, Ригальдо ни разу не задумывался, чуют ли животные йома. Теперь-то он знает: «пробудившихся» они чувствуют точно. – Кышь, – говорит ей Ригальдо, сверкнув глазами. Без аппетита обедая мужиком, он думает, что на изрезанном берегу полно укромных бухт и островков с ягодой-кровяникой и что в этом водном мирке там да сям может требоваться перевозчик туда и обратно. И что, кажется, это и есть его «место под мостом». *** Он больше никуда не идет. Если ему нужно куда-то добраться, он спускает на воду лодку. Когда ее деревянный нос рассекает волны, а с весел срывается морская пена, Ригальдо думает: чудесное развлечение, жаль, что кроме рук, им нельзя занять голову. Хотя если сконцентрироваться на счете, в мыслях не остается ничего, кроме «вверх-вниз, вверх-вниз», и это его устраивает. Из Ригальдо отменный гребец, он не устает и ему не надоедает. На большом острове с непроизносимым названием весь береговой откос, до самых скал, белеет потеками птичьего помета. Бескрылые гагарки – большие белощекие птицы с черным оперением и клювами, похожими на долото. Когда лодка идет вдоль берега, птицы, как по команде, поворачивают носы в одну сторону, словно говорят: чужак, мы приглядываем за тобой. Выглядит угрожающе, но Ригальдо уже решил, что набьет пару бочек их тушками и продаст на засолку на деревенском базаре. Следующий остров холмистый, с проплешинами покрытых оленьим мхом лугов и темными пучками леса. Редкие камни беспорядочно торчат из земли. Следующий риф – и снова птицы и сопровождающие их ор, крики и стойкий запах помета. В каждой трещине, в каждой расщелине и на уступах маячат гнезда, и из каждого гнезда торчит по птичьей башке. Какие-то из них глупыши, а какие-то – олуши, Ригальдо не собирается запоминать приметы всех этих засранцев. Вчера, когда он устраивался на ночлег на «своем» острове, сделав себе лежанку на стороне, укрытой от ветра, кошка притащила одну такую тварь и забилась между камней в нескольких шагах от Ригальдо, злобно рыча и мотая хвостом. Птица была еще живая, хоть и обессиленная, она била кошку крылом и норовила ударить ее длинным клювом. Кошка не обращала на эти попытки внимания, продолжая рычать и сжимать шею птицы, пока та не хрустнула. И все равно главным объектом ее раздражения оставался Ригальдо. Занятый своими мыслями под ритмичное поднимание весел, он выгребает почти за самую линию шельфа. Небо сегодня ясное, а море абсолютно, даже неестественно спокойное – полнейший штиль. Ригальдо чудится что-то живое в почти безмятежной воде. Он наклоняется через борт и видит в синей толще под лодкой неподвижное продолговатое туловище огромной рыбы. Кит или акула – кто-то греется совсем рядом с ним в верхней, теплой воде, подставив под солнечные лучи покатую спину. Когда на чудовище падает тень от лодки, оно медленно поворачивает огромным хвостом и перемещается в сторону. Ригальдо так же неторопливо отплывает подальше. Ему нравится, как неспешно они расходятся, словно оказав друг другу необходимое уважение. С двуногими хищниками у него никогда так не получалось. Вечером, заработав пару грошей и сухую селедку за перевоз – пьяный мужик, пересекший залив назло законной жене, девушка, торопящаяся домой со свидания, и старый хрыч, у которого не было сил идти до парома пешком, – Ригальдо возвращается на свой остров. Кошка встречает его гнусным воплем от самым прибрежных камней. Вытащив лодку и укрыв ее в скалах повыше, чтоб не унесло на большой воде, Ригальдо утоляет жажду водой из колодца и, прежде чем пойти спать, наполняет водой выемку в камне, усмехаясь внезапному порыву. И все время, пока идет между скал, пачкая сапоги в буром соке раздавленной кровяники, его сопровождает жадное чавканье – это кошка со вкусом лакает холодную воду и при этом урчит так, будто где-то у нее в животе роятся дикие пчелы. Ночью ему снится, что он снова в сухих и ветреных южных землях, снова караулит на плоскогорье, чтобы дать бой Исли. Он вырядился в плащ и доспехи солдата Организации, как будто собираясь сражаться на равных, но это такая же брехня, как и его попытки убедить себя, что этим сражением он поставит в их с Исли истории точку. Мерзавец задерживается, хотя на дороге, ведущей к горам, Ригальдо уже пару раз видел его яркую, чистую ауру – как теплую солнечную вспышку. Теперь-то Ригальдо готов ко всему, он знает, что будет, когда Первый Номер со спокойной улыбочкой выпустит всю свою йоки. Не в силах ждать, он сигает с края обрыва. И там, у подножья гор, он видит, как ветер гоняет по сыпучему склону хрупкую оболочку. Рога, лицевые пластины, нагрудный панцирь, обвислый шипастый хвост, пустая грудная клетка и вспоротый конский живот. Все стало сухое и ломкое, точно выеденное изнутри, будто кто-то растерзал Исли, забрал его жизнь вместе с гнусными улыбками, снисходительностью и приступами благородства. Ригальдо шарит внутри мертвого тела, отказываясь признать, что Исли исчез, исчезла сама его суть, то самое, чего он не мог понять и что так сильно и долго бесило его. А потом что-то мощное железной хваткой впивается ему в плечо, и, обернувшись, Ригальдо видит Исли. Губы того разъезжаются в улыбке, и видно, что лунки крепких белых зубов испачканы кровью. Его нагота ослепляет, и Ригальдо еще успевает пережить вспышку бешеной радости, прежде чем Исли, размахнувшись, со всей силы бьет его по лицу. Ригальдо просыпается, чувствуя во рту соль от прокушенной губы и сжимая через штаны полнокровный член, и видит только черное небо с россыпью северных звезд, а в моховых зарослях раздраженно носится вспугнутая его стоном кошка. *** В то утро он видит на горизонте стадо нарвалов. Морские единороги плывут в искристой воде, выставив пики рогов, все вместе, неутомимо и быстро. Ригальдо провожает их взглядом и вдруг ощущает зависть. Почистив одежду – после «пробуждения» как-то само выходит, что он носит все черное, будто монах, слуга Организации или безутешный вдовец, – он сталкивает на воду лодку. Когда он отплывает от берега, из-под кормы вылезает кошка и, гадливо дергая шкурой на лужу на дне, вскарабкивается на нос. Когда он швартуется в деревне, кошка выпрыгивает на деревянный причал и стрелой несется по пристани. Ригальдо угрюмо усмехается. На ее месте он бы тоже постарался удрать с острова, на котором нет ничего, кроме жестких морских птиц, прилепившихся к скале раковин и голодного «пробудившегося». До темноты он развозит людей. К нему садятся старухи с крынками молока, рыбацкие мальчишки, ворчливые собирательницы устриц, смолокуры, священник островной церкви, большая семья, собирающаяся на крестины, два хмурых мужика с четырьмя бочонками сардин. Позже всех заявляется усталая женщина среднего возраста с выводком малышни. Ригальдо угрюмо ждет, зная, что она не решится – для нее его лодка слишком грязна, а он сам слишком чужак, – пока крошечная девочка не говорит громким шепотом: «Мама, давай к нему, у него кошка!» Когда он оборачивается, тварь сидит у него за спиной, и к ее морде прилипли куриные перья. Не раз и не два поймав на себе взгляды местных, Ригальдо не сомневается, что скоро его попытаются избить, и прикидывает, кто из этих задир исчезнет в море еще до конца месяца, а кого он оставит до холодов. Последний его пассажир, старуха, помогавшая невестке с вечерней дойкой, втюхивает Ригальдо в уплату густое, сливочно-желтое и вонючее теплое молоко. Когда он, запрокинув голову, пьет, кошка прыгает ему на колени. Через штаны он чувствует ритмично сжимающиеся когти и обливается молоком. – Веди себя смирно, – говорит он, держа ее за шкирку на вытянутой руке над водой. – Будешь докучать – съем! Кошка висит длинной серой тряпкой, поджав хвост между задних ног, но в ее круглых зеленых глазах все равно нет ни капли почтения. К ночи ветер усиливается, волны швыряют лодку то вправо, то влево, и Ригальдо всерьез задумывается, успеет ли взять разгон в своей «пробудившейся» форме, если его ветхое судно пойдет ко дну. Кошка болтается у ног, рыча и прижимая уши. Они доплывают до островка живыми и невредимыми, и уже тут их накрывает дождем. Матерясь, Ригальдо выволакивает лодку на самую вершину и прячется под перевернутым бортом. Под боком он чувствует шевеление – живое и мокрое прижимается к ребрам. Кошка мелко трясется, но он безжалостно выкидывает ее прочь. По днищу лодки грохочет секущий ливень, над черным морем разгораются изломанные косы молний. Кошка опять протискивается под борт, пронзительно мяукая, и благодаря необъяснимому звериному чутью Ригальдо понимает: она боится отнюдь не ветра и не воды. Он выпрямляется во весь рост, отбрасывая лодку в сторону, и на стороне пляжа, скрытого сейчас под водой, чувствует искусно подавляемую йоки. Дождь лупит в лицо, сечет по груди и барабанит по спине, сразу во всех направлениях, бросает в лицо сеть из брызг. В этом мокром аду под порывами ветра трудно разобрать хоть что-нибудь. Ригальдо нетерпеливо отбрасывает с глаз волосы и всматривается в буруны. И тогда снизу на гребне очередной волны к нему поднимается женщина. У нее длинное тело, переходящее в сильный изогнутый хвост, впалый живот и щитки чешуи в паху и там, где в человеческой форме находились бы груди. Острые плавники на предплечьях и бедрах трепещут, то схлопываясь, то раскрываясь веером лезвий. Гладкая голова кажется странно маленькой на мощной и гибкой шее, зато черты молодого лица идеальны и будто выточены из китовой кости. Через пелену сплошного дождя за ее спиной угадывается шевеление щупалец. Она нависает над Ригальдо, обвив хвост вокруг каменного клыка. В своей человеческой форме он в два раза ниже нее. – Недурно, – говорит Ригальдо, тряхнув головой, чтобы с длинной челки не текло по лицу. – Но недостаточно хорошо, чтобы заставить меня промокнуть. Ты кто такая? – Я Гелла, – голос молодой, совсем девичий, полный высокомерия, – Номер Четыре. Я здесь, чтобы прогнать тебя с этих земель. Ригальдо криво улыбается. Эти девчушки, пришедшие на смену им с Исли, такие смешные. Так глупо выглядят, пытаясь играть по их правилам в игры мужчин. – Рыбка, – он морщится, – проваливай-ка отсюда. Можешь съесть кого-нибудь из людей на дорожку. Соскучишься – приходи, когда будет посуше. – Ты не избавишься от меня, – говорит женщина, и корона щупалец за ее спиной начинает раздуваться сильнее. – Долгие дни я плыла вдоль побережья, приглядывая себе паству. Мне полюбился этот архипелаг и его просоленные жители. Твоя аура здесь была совершенно лишней. – Девушка, – в последний раз пытается он воззвать к ее разуму, – я Номер Два. – Я знаю, – говорит она, по-змеиному раскачиваясь на хвосте. – Тебя победил тот мужчина, который хозяйничает на севере. Когда он вскидывает руку с когтями, чтобы укоротить ее болтливый язык, на животе у нее раскрывается рыбий рот, оскалившийся частоколом загнутых зубов. Номер Четыре пронзительно, громко шипит, выставив вперед распустившиеся щупальца. Ригальдо рычит ей в ответ. И почти сразу же чувствует, как что-то живое, тяжелое карабкается по его штанине, цепляется за рубаху, задевает когтями по телу. Кошка! Мокрая тварь вся трясется, но, оказавшись на плече у Ригальдо, воет в сторону «пробудившейся», и что-то внутри ее маленького тела будто резонирует с волнами ярости Ригальдо, лишая его привычной злости. Ригальдо теряет видимость, когда кошка норовит влезть ему на макушку. Он яростно трясет головой, пытаясь ее сбросить. – Свали! – орет он, пытаясь ухватить ее за шкуру вместо того, чтобы небрежно смахнуть на землю, и понимание, что он щадит кошку, заставляет его расхохотаться. И, кажется, это злит Номер Четыре еще сильнее, потому что она броском направляет тело вперед и, обвившись вокруг Ригальдо, вместе с ним скатывается в бездну. *** Сражаться в море куда непривычнее, чем на земле: нет видимости, не размахнуться, волны смыкаются над головой, а перед глазами – воронка воды и несущиеся наверх пузырьки, и не на что опереться. И не вдохнуть, потому что грудь сжимают кольца чужого тела. Ригальдо дергается, раздраженный. В голове вертится фраза о том, что он не против объятий, но не таких. Проклятая рыбина тянет его на дно, а пасть на ее брюхе впивается ему в бок. Вода тут же становится лиловой и мутной. Ригальдо выпускает йоки и превращается. Наверное, издалека их битва смотрится как что-то чудесное, как будто глубоко под водой загораются цветные вспышки, морское подобие небесных молний. Тело Ригальдо раздается вверх и вширь, наполненное злой темной силой, движением мускулов он освобождается, сгибается пополам и, ухватив Геллу за лицо, припадает клыками к шее. Она извивается, бьется, уже не таща его в глубину, и лезвия на плечах стараются впиться ему в бок, а щупальца обвивают за шею. Свободной рукой он бьет ее по животу, круша рыбьи зубы в осколки, вокруг другой норовит намотать длинный хвост, глубоко запуская когти в живое тело. Чудовищная девица замирает на миг, а потом с беззвучным воплем напружинивается и взмывает вверх, увлекая его на поверхность. После долгого погружения воздух оглушает, Ригальдо захлебывается им, молотя по воде лапами. Девчонке удается освободиться, и теперь она плавает вокруг, нападая на него в пенящейся, пахнущей «пробужденной» кровью воде. Ригальдо еще раз вдыхает поглубже и успокаивается. Легким движением он разводит кисти в стороны, становясь на миг неподвижным и уязвимым в этой воде, от макушки до кончиков пальцев, – а потом выпускает лезвия, пробивающие все вокруг, и сплетает из них сеть. И слышит беспомощный визг: видно, крупная рыбка попалась. Он выходит из волн в человеческой форме, голый, раненый, волоча свою добычу за хвост, и швыряет ее на камни. – Пощади, – шепчет Номер Четыре, когда он садится над ней на корточки. – Я все поняла. Подчиняюсь тебе… Добычи хватит... Ты мужчина, я – женщина, и мы могли бы… – Дурочка, – говорит ей Ригальдо, погладив по лысой башке, – кто тебе сказал, что мне нужна женщина?.. Кто сказал, что мне вообще кто-то нужен? Он бьет ее в лицо, сминая правильные черты, кроша нос и скулы, разбрызгивая по камням кровь, мозги и осколки черепа. Длинное тело сотрясают конвульсии, Ригальдо лениво смотрит, как бьет по камням рыбий хвост, как беспомощно обвисают щупальца. Облизывает пальцы и в отвращении сплевывает. Кровь «пробудившейся» на вкус хуже недельной падали, да к тому же горчит. Как и его собственная. Дождь наконец прекращается, и ветер тоже стихает. Ригальдо пытается встать, но ноги тут же подкашиваются. Он устал и замерз, и в боку у него зияет дыра, и, кажется, среди внутренностей чего-то не хватает. Он переползает подальше от воды и зажимает рану рукой, направляя туда всю доступную ему йоки. Сбоку слышится шорох – это кошка осторожно ступает по мокрому песку. Она аккуратно обнюхивает мертвую «пробудившуюся», часто дергая шкурой, а потом, ухватив ее за плавник, с урчанием пытается тянуть ее к скалам. – Брось, еще отравишься, – сонно говорит ей Ригальдо. – Не стоит она того. Завтра я куплю нам нормальной рыбы. Когда он устало вытягивается на ковре из мха, подложив руку под голову, в небо бьет красноватый столб его ауры, ярче самого дивного северного сияния, а на ногах у него лежит нахохлившаяся кошка. *** В неделю штормов каждая буря приносит на побережье стволы деревьев, доски, сети с запутавшейся в них рыбой, иногда мертвецов. По примеру других Ригальдо старательно собирает морские дары, и постепенно жалкая развалюха на острове обретает нормальные стены, навес, крышу и дверь. Он стелет доски на пол, обустраивает себе ложе и законопачивает щели мхом. Стук молотка разносится далеко над водой. Раздевшись до пояса и развесив свои выстиранные тряпки на солнце, Ригальдо воюет с сырой древесиной, пытаясь не отбить себе пальцы. Непривычно теплые для северного лета лучи припекают его голую спину. Он не скрывает от местных, где его можно найти, но дает понять, что не будет рад нежданным визитам. Каждый вечер Ригальдо разжигает огонь и варит в котелке рыбный суп. В сумерках его костер на скале светится красным, как око циклопа. Иногда возле его островка шныряют лодки. Не единожды Ригальдо слышит просьбы спуститься, но всегда отрицательно качает головой. – Эй, сосед! – слышит он как-то днем. Три одинаковых с лица мужика – должно быть, отец и сыновья – смотрят из своего корыта, поворачивая головы одновременно, как гагары на скале. – Ты там живой или как? У тебя есть гарпун? Пойдешь с нами на морскую корову? Морских коров Ригальдо уже видел – больших толстобрюхих тварей, ленивых и мирных, дрейфующих вокруг рифов и подъедающих водорослевую капусту. Он как-то подплыл близко к стаду и смотрел, как птицы садятся на спины коров, слышал тихое фырканье, когда звери поднимали тупые добродушные морды на поверхность воды. В тот раз они показались ему совсем безобидными. – Не хочешь – как хочешь! – обиженно кричит старший мужик, правильно расценив его молчание. – Но учти, что без теплых шкур, без запасов жира и мяса ты вряд ли задержишься здесь до зимы! На скале невозможно прокормиться одной кровяникой! Когда они уплывают, Ригальдо легонько вздергивает уголки рта. Он высмотрел направление, в котором и остальные охотники скоро потянутся за стадами, и думает, что подкараулить нескольких невезучих не составит больших проблем. Их исчезновение никого не удивит. Море безжалостно. А Ригальдо добудет себе корм – мясо, кишки и жир, – со вкусом которого не сравнится мясо морских коров. Настроение у него выправляется, и он принимается стучать молотком с прежним пылом. За его спиной что-то легко шуршит, и он оборачивается. Кошка бежит по мху, волоча за вывернутое крыло птицу, и, к удивлению Ригальдо, норовит проскользнуть вместе с ней в дверь. – Эй, – говорит он, едва не проглотив гвозди, которые для удобства держал во рту, – это тебе не курица. Даже не думай, что я стану ее ощипывать! Кошка падает на спину, переворачивается с одного боку на другой. Бахрома на обтрепанных штанах Ригальдо привлекает ее внимание. Она хищно дергает за нее, вытянув серую лапу, отпрыгивает и тут же возвращается, прижимаясь к ногам Ригальдо и поднимая хвост ровной трубой. – Для тебя я кошачий Номер Один, что ли? – с кривой усмешкой говорит Ригальдо. Кошка катается в пыли взад-вперед, и неожиданно Ригальдо ставит ей на живот босую ступню. Кошка замирает, косит на него недоверчивым круглым глазом и прижимает уши, а потом несильно впивается ему в пятку когтями. И при этом – о чудо – она все равно радостно мурлычет. – Да, я тоже рад, что ты есть, подлое ты создание, – признается Ригальдо. Ногой он катает кошку туда-сюда, слушая, как внутри ее горла что-то журчит, будто поет. Куда бы он ни пошел, кошка демонстративно скачет за ним следом. *** Однажды с летнего неба вдруг начинает идти снег. Море, небо и фьорды – все завешено мокрой пеленой. Комья – большие, рыхлые, липкие – мгновенно заплевывают и хижину, и моховые поляны вокруг нее, прячут под собой кострище и островки кровяники. Серая поверхность моря колышется ледяной кашей. – Никуда не пойдем, никто не попросится в лодку в такую погоду, – зевает Ригальдо, ворочаясь под тонким шерстяным одеялом. Кошка бесцеремонно прыгает ему на колени, переминается с лапы на лапу. Он рассеянно гладит ее по круглой башке и ссаживает на пол: – Оттопчешь последнее достоинство, стерва. Нынешней ночью ему снова снилось, как будто они с Исли дерутся. Катаются по земле, вцепившись друг другу в плечи и щелкая зубами в попытке добраться до чужого лица, оба – в странной «полупробудившейся» форме, не поймешь, люди или звери. В память Ригальдо врезалось тонкие человеческие черты Исли, над которыми слоями нарастала броня, почему-то только на лбу и на скулах, и его гладкая белая грудь, сильные мышцы под ранимой кожей. И переплетающиеся витые канаты на месте рук, и чудовищные крюки-когти, впивающиеся ему в ребра, и разворачивающиеся за спиной лезвия крыльев. И как будто он сам фыркал и кусал эту гладкую кожу, и рот наполнялся кровью, а в груди ворочалось что-то горячее и тяжелое, и тогда Исли-из-сна обхватил его талию ногами, прижимая к себе, запустил руки в отросшую звериную гриву и выгнулся дугой. И Ригальдо-из-сна смотрел на него, дурак дураком, прежде чем эти руки сжали его виски и выдавили глаза к черту. Подумав об этом сне, Ригальдо неловко отворачивается лицом к стене: неудобно дрочить на собственную смерть, когда на тебя смотрит женщина, пускай она всего лишь и кошка. Приведя одежду в порядок, он кипятит чай в котелке, размышляя о том, было ли оно у него когда-нибудь, то пресловутое достоинство, и как получилось, что вся его прежняя жизнь – оружие, гордость, неукротимая жажда первенства – стала далеким и смутным сном. И что надо и вправду придумать себе еще какой-нибудь промысел, чтобы успешнее притворяться живым, когда лед скует море. Чтобы не сойти с ума окончательно. Прихлебывая горячий вар, он вдруг замечает на полу полосы света. Кошка бодает лбом дверь и утекает на улицу, и Ригальдо, ворча, как столетний дед, вылезает за ней следом. Снегопад закончился так же внезапно, как и начался, и выкатившееся из-за туч солнце греет скалу, превращая снег в лужи. Над кочками мха стоит теплый пар. Море вокруг островка блестит так, что больно смотреть, а снежная каша тает. А на волнах в какой-то утлой лодчонке в обличье долговязого, скособоченного мужика сидит йома и машет Ригальдо, как потерянный родственник, часто кланяясь и улыбаясь. – Ты еще здесь зачем, мразь? – хмурится Ригальдо, грея ладони о глиняную кружку. – Это мои владения. – Я знаю, я спрашивал, я искал Ненасытного, – прижимая к груди руки, подобострастно скалится йома. – Бепе охотится лишь с разрешения Ненасытных. Молодой господин не должен сердиться. Для молодого господина приказ, Бепе очень к нему торопился... – Приказ? – тупо повторяет Ригальдо, чувствуя, как пересыхают губы. – Господина ждут на берегу. За горным отрогом, в бухте, что севернее Змеиного мыса, – заученно выговаривает йома и быстро облизывается: – Если господин желает, Бепе его отвезет, но тот, кто послал меня, говорил, что господин доберется быстрее. – Господин уже мчится, – кивает Ригальдо, а потом размашистым ударом сносит страшноватую йомину голову – аккуратно, чтобы не расплескать чай. – Но уродам вроде тебя все равно нечего здесь делать. И не смей называть меня Ненасытным. Когда-то их с Исли пугало, что стоит перейти порог – и станешь таким. Людоедом без собственного лица, напяливающим на себя шкуры убитых. Впервые почувствовав в себе силу, Ригальдо блевал: было тошно от мысли, что еще немного – и придется жрать кишки с говном, прятаться за чужими личинами, потерять все, в том числе и себя. Все оказалось враньем. Силы стало навалом, больше, чем у простых йома, себя ему тоже оставили предостаточно, даже сраные серебряные глаза после «пробуждения» оказались прежними. А йома так и остались чужим людоедским родом, непонятно как размножающимся и все таким же премерзким. То, что Исли непринужденно использовал одного из них как слугу, вызывает оторопь пополам с завистью и восхищением. – Кыс-кыс-кыс! – подзывает Ригальдо кошку, подхватывает ее под живот и опускает в свою лодку. – Я тебя ненадолго оставлю в поселке, старуха присмотрит... Кошка взмякивает и выпрыгивает: не хочет сегодня плыть, стерва. Ригальдо нервно бранится. – Ладно же, – бормочет он и сильно трет лоб, чувствуя, как припекает лицо, а в жизненно важной точке пульсирует его сила. – Ты права. Посиди пока здесь. Чем бы все ни кончилось, скалу не зацепит... С севера, со стороны Змеиного мыса, ветер доносит легкую снежную крупу и даже не запах – почти неуловимое притяжение чужой властной йоки. *** – А ты далеко забрался, – Исли говорит без недовольства, просто отмечая факт. – Не вдруг найдешь. Ригальдо пожимает плечами. Он избегает смотреть Исли в лицо, предпочитая разглядывать его одежду. На безымянном пальце простой с виду перстень-печатка, который стоит, как небольшой храм. На плечах неописуемой красоты плащ из крашеной шерсти, белый мех стекает с плеч мягкими волнами, как мантия. При этом Исли бинтует запястья полосками кожи, как наемник, и по-дорожному носит горские башмаки с обмотками до самых колен. Такой себе король-странник. Рыцарь-людоед. Исли обронил, что после их кровавого марша по центральным землям люди Организации торжественно именуют его Порождением Бездны, Исчадием Ада и Тварью из Глубины. Ригальдо считает, что даже для Исли три эпитета – чересчур, и предрекает, что пара из них отвалится через несколько лет. Он переводит взгляд на окно, жалея, что рыбьи пузыри не дают рассмотреть улицу. Здесь, посреди тесного, стылого помещения, вероятно, рыбацкого трактира, куда его привел свет ауры, он чувствует себя в ловушке. Аж по спине бегают мурашки. Аура Исли слишком давит, чтобы так запросто торчать рядом с ним. Очаг не горит, в доме пусто и холодно, не слышно ни звука, кроме свиста ветра в щелях и дребезжания поплавков на развешанных вокруг дома сетях. Так и не дождавшись ответа, Исли обмакивает в пиво соленую рыбу и принимается задумчиво жевать ее хвост. – В доме никого, – наконец говорит Ригальдо, оглядывая трактир. – И на улице тихо. Люди сбежали или ты их?.. Исли качает головой, сосредоточенно протягивает рыбий хребет между зубов. – Я просто заплатил, чтобы не докучали. Больше не допускаю такого безумия, как вначале, – спокойно говорит он. – Стараюсь утолять голод не чаще одного раза в месяц. – Я тоже. – Знаю, – кивает Исли. – Мне рассказали, что люди по ту сторону мыса пропадают лишь в море, да и то редко. Я рад, что ты тоже не буйствуешь. – Пощусь и воздерживаюсь, – огрызается Ригальдо и тут же жалеет: шутка звучит двусмысленно, так что Исли вдруг быстро смотрит на него из-под ресниц. – Ты не представляешь, как меня достала «ненасытность» некоторых наших соратников. – Убей их всех, – пожимает плечами Ригальдо, – и йома тоже. Я, кстати, прикончил твоего посланника. Зачем ты позволяешь этим падальщикам крутиться рядом с тобой? – Я их изучаю, – Исли барабанит пальцами по столешнице. – Пытаюсь понять, откуда они берутся, куда деваются, что думают о нас, какие среди них ходят легенды, что с ними станет, если не давать им убивать людей... – Фу! – с отвращением говорит Ригальдо. – Нашел развлечение! Ты же хотел все забыть, ты же ушел, чтобы не вспоминать ни о чем таком! – Не получается, – смеется Исли. – Скучно. Можно подумать, ты не вспоминаешь. Что ты вообще там делаешь, в этом островном краю?.. – Жду твоих приказаний, – окрысивается на него Ригальдо. – Зачем ты меня вызвал? Просто поговорить? – «Просто», – повторяет за ним Исли и растягивает губы в улыбке. – Как будто для некоторых есть это «просто». Ригальдо не находит, что сказать, и, начиная раздражаться по-настоящему, отворачивается к окну, скоблит ногтем залепляющий щели вар. – Если ты не хочешь даже пива глотнуть, то пошли, – говорит у него за спиной Исли. Слышно, как отодвигается лавка, когда он поднимается на ноги. – Я позвал тебя, чтобы показать кое-что интересное. Это как раз касается йома. – Я готов идти, – сухо говорит Ригальдо. Он одергивает свою черную «вдовью» рубаху и поправляет складки плаща. К плечу прилипли клочья короткой шерсти. Ригальдо внезапно думает, сколько продлится его отсутствие и достаточно ли налито в выемку в камне пресной воды. Он вдруг признается себе, что ему дико вот так полушутливо переругиваться с Исли, как раньше, когда они еще были людьми. После безжалостного боя на плато, после животного безумия первых дней, после ночей на скале и выворачивающих наизнанку снов вот так бездумно трепаться – неправильно. От этой фальши ему так скверно, как будто у него вдруг развилась морская болезнь. Будто желудок наполнили солью и крюком подтянули к самому горлу. Выходя из полутемного трактира на заснеженный двор, Ригальдо мечтает забыть о своей клятве и проснуться в лачуге на острове, с кошкой на животе и закипающим в котелке отваром из листьев кровяники. *** Чем дальше от побережья, тем круче подъем в горы и тем неестественнее холод. Море еще виднеется между сосен, а снег устилает землю толстым покровом. Что-то поломано, думает Ригальдо, карабкаясь вверх по склону, в климате этой проклятой земли: где это видано, чтобы на небольшом клочке суши уживались и снежные горы, и леса, и пустыни. Когда-то они дивились этому до изумления. Сосны скрипят, сильно пахнет хвоей. Синий плащ Исли мелькает далеко впереди. Ригальдо мог бы пройти этот путь не глядя, ориентируясь на свет его ауры, мог бы обогнать Номера Один, но есть что-то извращенно-приятое в том, чтобы незаметно идти по снегу, ставя ноги прямо в глубокие отпечатки его следов. Он догоняет Исли перед обрывом: тот стоит, повернувшись к Ригальдо спиной. Широкие плечи расслаблены, длинные светлые волосы треплет ветер. Пропасть внизу топорщится пиками елей. С каким-то холодком в сердце Ригальдо думает: вот бы столкнуть, чтобы не был таким беспечным. Чтоб грянулся о валуны, разбрызгал по камням мозги, обрывки одежды и клочья белых волос. Ригальдо представляет лицо Исли, когда тот осознает, что падает, и закусывает изнутри щеку. Так и следует поступить. А для надежности – прежде схватить, сжать руками и ногами и шагнуть с края вместе. Чтобы все глупые мысли выбило напрочь из головы. Чтобы уже как следует приложило. – Видишь ту гору за лесом? Это вулкан, – мирно говорит Исли, притянув его за плечо. Ригальдо послушно таращится в белое марево, радуясь, что Исли не смотрит в его полыхающее лицо. – Место, куда мы идем, как раз у его подножья. Я предлагаю немного поторопиться. С человеческой скоростью мы дойдем туда только завтра. Конечно, если охота барахтаться в сугробах, то... – Я не против, – перебивает его Ригальдо. – Закончим эту прогулку как можно скорее. «А то, – мрачно думает он, выдержав любопытный взгляд Исли. – У меня дома кошка не кормлена». И на пристани целая очередь бранящихся в поисках лодки старух. Ветер упруго подхватывает их, когда оба выпускают силу и молниеносно срываются с места. – Далеко еще? – спрашивает Ригальдо, мягко приземлившись среди замерзших стволов. Спрашивает больше для вида – и так чувствует, что они рядом с целью. В этом лесу подозрительно тихо: не цокают белки, не вспархивают птицы. На снегу видны колеи от тележных колес. Пахнет не только морозом, но и жженым углем, и какой-то кислятиной, и еще всяким неприятным, густым, щекочущим ноздри. Лекарствами, горелой костью, свернувшейся кровью, старым сыром, ржавчиной и дерьмом. Пахнет их прошлым, в котором из них делали воинов. – Идем дальше, – велит Исли и ведет его через поляну, мимо приземистых строений, утопающих в снегу, мимо лебедок с цепями и узких железных клеток. Людей не видно, но дома не заброшены. Хозяева прячутся. Ригальдо принюхивается к снегу и думает, что, если Исли не будет против, немного погодя они этих скрытников отыщут. Они, как мальчишки, перелезают через забор, а следующий – три ряда заграждения из странной твердой веревки с шипами – просто небрежно сносят. Ригальдо примерно делает все, что ему велят, не задавая вопросов. – Пришли, – говорит Исли. Перед ними широкая поляна, снег на которой лежит неровным, ячеистым узором. Присмотревшись, Ригальдо понимает, что ячейки – просто решетка над вырытыми в земле камерами. В темноте внизу кто-то ворочается. Через дырку в решетке выстреливает лезвие длинного когтя. – Немного похоже на ту мучильню, в которой делали нас. – Только здесь делают не воинов, – говорит Исли. Ригальдо съезжает по склону, садится над ямой на корточки и вглядывается в темноту. Существо, свернувшееся калачиком на полу, поднимает голову. У него круглый покатый лоб, топорщащиеся уши, впалая грудь и очень длинные руки и ноги. Цепкие пальцы колышутся, как лепестки хищного цветка. В темноте загораются желтые глаза, как у кошки. Темно-коричневая, почти бурая кожа покрывает его только до талии, а ниже можно рассмотреть кривые бледные ноги с разбитыми коленками, съежившийся член. Существо ерзает и почесывает бедро, из которого все еще торчат короткие прозрачные трубки. В темном лазу, соединяющем эту яму с другой, слышится стон. Там корчится мальчик, совсем молоденький, отклячивает голый зад. Он на четвереньках проползает мимо старшего йома к чему-то, похожему на кормушку, а когда «половинчатый» к нему тянется, мальчик вцепляется ему зубами в плечо. – Если нужны еще какие-нибудь доказательства, что йома – не коренные жители этой проклятой земли, то я прямо затрудняюсь, какими бы они могли быть, – говорит за спиной у Ригальдо Исли. – Дерьмо, – Ригальдо трет разболевшийся лоб. Он не чувствует ни гнева, ни изумления, несмотря на то, что нужник из лжи, в котором их с Исли топили последние несколько лет, только что стал еще вонючей и глубже. Только печаль и отвращение. – Давно ты об этом знаешь? – Неделю, с тех пор, как слухи навели на это место, – ровно говорит Исли, присаживаясь рядом. Его колено соприкасается с коленом Ригальдо. Тот делает усилие, чтобы не отодвинуться. Исли едва заметно усмехается и указывает в яму: – Ты посмотри, посмотри. Йома в обличии ребенка стоит над кормушкой, раскачиваясь взад-вперед, принюхиваясь и трясясь, потом опускает голову вниз и хрустит костями. По его худой спине с выпирающими позвонками пробегает дрожь. Он на мгновение замирает, а потом его горло делает несколько рвотных движений. Мальчик хнычет, но прекращает позывы. Его тощие слабые руки удлиняются, спина раздается, темнеет, широкая и бугристая. Когда он поднимает голову, с нее клочьями осыпаются рыжие волосы, а череп сглаживается, становится более круглым. – Вот как-то так это и происходит, – отрешенно говорит Исли, и вот тогда Ригальдо радуется, что все-таки отказался от пива с рыбой, потому что желудок сжимается и норовит выскочить изо рта. – Йома делают из людей. Он выпрямляется и отряхивает ладони, которыми касался решетки, вытирает их снегом. – И что со всем этим теперь делать нам? – спрашивает Ригальдо. Исли смотрит на него сверху вниз и пожимает плечами. – Я не знаю, мой друг. Я правда не знаю, что нам с этим делать. Пахнущий морем ветер сдувает с ячеек снег, раскачивает кроны деревьев. Ригальдо впервые за долгое время спорит. В своем угрюмом бдении на берегу он почти забыл, как отстаивать свою точку зрения не кулаками, особенно когда хочешь убедить, а не запугать собеседника. – Поубиваем их, да и дело с концом. Раз в них зачем-то нуждается Организация, нарушим ее планы. – Я не сомневался, что ты так и скажешь, – Исли рисует носком башмака полосы на снегу. – Прежде стоило бы понять, зачем они делает их, и чего хотят... – Золота, – Ригальдо закатывает глаза. – Йома убивают людей, люди платят, мы убиваем йома... Ну, не мы – эти новые девушки. Новые воины. – Новые воины, – эхом откликается Исли, и на его лице лишь тень от обычной улыбки. – Которые, чуть что, сами становятся чудовищами? Над этой ямой все кажется немного сложнее, чем нам объясняли, ты не находишь? От слов Исли веет какой-то очередной пакостью. Ригальдо хмурится и повторяет вопрос, что они должны делать. – Ничего, – говорит Исли, и мех на его плаще мягко серебрится, когда он пожимает плечами. – Если эту яму разметать, выроют другие. А если немного подождать, можно посмотреть, что будет дальше. Вдруг это поможет нам, а не Организации. Ригальдо набирает полную горсть снега и растирает лоб. На середину подземной камеры сползаются еще пятеро йома. Все твари дрожат и роняют с оскаленных рож длинные слюни, чувствуя над собой угрожающее давление их с Исли йоки. – Зачем ты привел меня, если хочешь оставить как есть! – Потому что мне требовалось поделиться, – говорит Исли так спокойно, точно речь идет о каких-то невинных делах, но, только завидев в его глазах огонек, Ригальдо затыкается. – Я целую неделю прихожу по ночам, смотрю на них и не могу оторвать взгляд. Все время думаю, как удачно сложилось, что из нас сделали тех, кто мы есть, а могли бы загнать крючьями в эту яму. А иногда чувствую себя так, словно все равно сижу там. И тогда мне хочется обрушить в море весь этот чертов остров. Ригальдо втягивает через нос холодный воздух, поднимает взгляд вверх, выше крон сосен. Исли до сих пор поражает его и притягивает почти так же сильно, как бесит. – Как сложно быть тобой, Номер Один. Все никак не задавишь в себе желание быть хорошим. Но я тебе помогу. Избавлю тебя от сомнений. Ригальдо наклоняется и быстрым движением выдирает решетку из пазов вместе с замками и засовами. Он ждет, что Исли одернет его, но тот молчит, и, фыркнув, Ригальдо шагает с края. *** Вначале они шарахаются. Сгибаясь чуть ли не вдвое, ютятся у стен, и их вздернутые носы раздуваются, когда они принюхиваются к Ригальдо – к запаху существа, превосходящего по силе, но близкого им по плоти. Ригальдо изменяет глаза, чтобы лучше видеть в полумраке. Сверху ему на голову сыплется снег. Йома подтягивают к себе руки и ноги, ворчат, будто в самом деле страдают от холода. – Жалкие вы какие, – говорит он, встряхивая кистями, выпуская из пальцев лезвия. – Хоть бы рычали на меня, что ли. Он заносит руку и бьет наотмашь, полосуя тварей когтями и оставляя на стенах борозды. Это просто уборка, хмуро думает он, нарезая твердую плоть йома лентами, он чистит землю от падальщиков, и плевать, что там Исли себе напридумывал, а Организация пусть изойдет на дерьмо. Что это такое вообще за уродство – он сворачивает пару шей, отправляет пинком на землю мальчишку с мутировавшей кожей, ставит сапог ему на затылок и мягко вдавливает череп в пол, пока не захрустит, – ничего не говорят, не бранятся, не молятся о спасении, как будто уже не люди, но и не чудовища, так, просто... больные животные. – К черту, – морщится он, смахивая с плаща кровь и ошметки лиловой плоти, и обращает взгляд к Исли, который стоит на краю и пялится на него. – К черту такую судьбу. Чем меньше их будет бродить наверху, тем лучше, потому что тем больше добычи доста... В лопатку ему что-то втыкается. Ригальдо оборачивается и видит в проеме, ведущем в соседнюю камеру, нового йома – тот стоит на своих двоих, вонзив Ригальдо в плечо пальце-щупальце. – Вот так уже лучше, – он дергает за щупальце, подтаскивая йома к себе, наслаждаясь его испугом, его яростью, последней вспышкой сопротивления перед агонией, и, крепко держа на весу, ломает его хребет о колено. – Много вас прячется?.. – Ригальдо, – подает голос Исли. – Вообще-то их очень много. И пока Ригальдо стирает запястьем чужую кровь с переносицы, думая о том, что, черт возьми, напрасно не снял плащ, где-то совсем рядом, в соседних коридорах, раздается топот почти сотни ног, и йома мгновенно заполняют всю камеру, выскакивая из неприметных и темных ходов, и все сыплются, сыплются из тоннелей. Они странные, грязные, все какие-то недоделанные, совершенно безмозглые и бесстрашные, в отличие от тех, первых – да и от тех, которых он убивал на поверхности. Йома, которых они с Исли встречали раньше, всегда носили на себе отпечаток чужой личности. Они были хитры и коварны, подобострастны или наглы. Эти же существа, атакующие его скопом, пустые – Ригальдо чувствует это по их стеклянным глазам, по скулежу, по выражению слюнявых морд, по тому, как они тянут к нему лапы через трупы убитых сородичей. Они лишились своей первой, исходной личности, а новую еще не успели приобрести. Сверху опять слышится голос Исли – Ригальдо уверен, что тот кротко интересуется, не нужна ли ему помощь. – Сиди там! – успевает рявкнуть Ригальдо до того, как йома все вместе обрушиваются на него. – Не вздумай вмешаться! Не то я... Водоворот голых тел закручивает его, опрокидывает, погребает с головой. Его тянут в разные стороны, впиваются цепкими лапами, грызут и кусают, он чувствует, как рвутся сухожилия на левой ноге, а из бедра вырывают кусок мяса рядом с артерией. Перед глазами мельтешит, над ухом клацает, вонючие оскаленные рожи так и норовят сунуться в лицо. Отряхнувшись от них, как выходящий из воды пес, он глядит вверх. Исли смотрит на него без улыбки, и глаза его горят золотом. Ригальдо рычит и превращается. Мощная волна от его «пробуждения» откидывает их назад, давая небольшую фору, но в камере все равно неудобно, тесно, не размахнуться, а главное преимущество боя Ригальдо – в быстроте и возможности перемещаться. Коротко вздохнув, он решает: да пусть лезут, грызут и кусаются. И когда первая волна со скулежом обрушивается на него, он встречает ее, как утес, а его лапы бьют и крушат, переламывая хребты, разрывая напополам, погружаясь по локти внутрь скользкого и горячего. Потроха у них, недоделанных, тоже странные: у одних есть кишки, у других только пористое пульсирующее месиво, но и то, и другое послушно сжимается, лопается, рвется под ударами его когтей. По ногам и по брюху стекают кровь, грязь и слизь. Трупы валятся ему под ноги, громоздятся вокруг кучами, замуровывая его, и, отрывая очередную руку, Ригальдо думает: будет глупо сдохнуть здесь, потеряв много крови, в этой погребенной под вечным снегом земле, в сраной яме-ловушке. И почти против воли снова глядит вверх, чтобы проверить, что Исли все еще там и не собирается лезть в не касающийся его бой. Плаща Исли над краем не видно. Из-за мельтешения обладающих йоки тел трудно разобраться, но Ригальдо вдруг ощущает: Номера Один нет за краем. Он ушел, его вообще поблизости нет. Он рычит так громко, что с окрестных сосен, должно быть, облетает комьями слежавшийся снег. Когда он выбирается, голый, грязный и окровавленный, оставив за собой только мертвую тишину, следы Исли уже запорошены свежей поземкой. Но аура светится, не скрываясь – искристая, яркая, морозно-белая, – и Ригальдо, пошатываясь и пылая от ненависти, идет на ее свет. Он догоняет Исли у подножья горы. Тот не особо торопится, как пушинку неся на плече труп взрослого мужика: нашел-таки сторожей йомской делянки, позаботился о припасах. Ригальдо на всей скорости врезается в него. Он нападает, разя когтями, и костерит Исли почем зря. Тот некоторое время уклоняется, а потом ему надоедает. *** Пещера, в которой он открывает глаза, оплетена древесными корнями. Когда Ригальдо пытается подняться, то вспоминает, что обе его руки сломаны. Левую сторону лица жжет, будто кожу с нее ободрали. К укусам йома по всему его телу прибавились свежие кровоподтеки. – Я не загонял тебя в ловушку, что бы ты ни орал, – Исли сидит на корнях, образующих у него за спиной причудливое кресло. В его плече торчит обломанный коготь-лезвие. – Ты сам туда забрался. В полумраке его белые волосы будто светятся, а рубаха, пропитанная кровью, темно-лиловая. Через колено Номера Один переброшен труп. Разорвав черный балахон у него на спине, Исли ковыряется в ране, извлекая из нее куски мяса, как будто не чувствуя засевший в плече коготь. Снаружи идет густой снег, а за ним – непроглядная чернота. – Ты даже не остался узнать, чем все кончится. – В тебе я не сомневался, – Исли отщипывает куски «черноробого». – Я хотел разобраться в себе. Ригальдо морщится, придвигается и, подняв руку, с силой дергает коготь. Смотреть, как одна его часть торчит в теле Исли, почти неприлично. Боль прошивает Ригальдо до хребта, и он в своем жесте раскаивается. Ригальдо помнит, как они дрались в лесу: жестоко и жадно. Он располосовал Исли живот и разгрыз ключицу. Потом его будто снесло чужой силой. Ригальдо до сих пор чувствует кору сосны, в которую его тыкали лицом, и хруст костей, когда Исли заламывал ему за спину руки. Ему кажется, что Исли сломал ему даже те кости, о существовании которых Ригальдо не знал. – На сегодня с драками все, – говорит Исли, глядя в сторону. – Ты не можешь удерживать «пробужденную» форму. Сядь и подкрепись. Я… – Долго ли все будет так идти? – холодно перебивает его Ригальдо. – Эти твои игры... «Как кошка с обожранной мышью. Ты оставляешь мне жизнь, выгоняешь за дверь, а потом вызываешь назад», – думает он, сдувая с глаз челку. А вслух произносит: – Я, конечно, нарушил свою клятву, когда напал, но... – Но других способов объясниться мы, похоже, не знаем, – Исли поворачивает голову и смотрит уж слишком внимательно. – Раз от раза наши попытки все более занимательны, – он поднимает ладони, и кожа на них начинает двигаться, а кости изгибаться, норовя принять форму лука. – Ты тогда сказал на плато, что твоя жизнь принадлежит мне. И поэтому я говорю: сядь, черт побери, залечись и поешь. – Знал бы ты, как это бесит! – чувствуя бескрайнюю, как океан, усталость, говорит Ригальдо. Он садится, придерживая себя за плечо, направляет в раны весь запас истощившейся йоки. – Ты ведешь себя так, будто у тебя сотня планов, а на самом деле не делаешь ничего и ничего не решаешь! – Как сложно быть тобой, Номер Два. Тем, кто смело прыгает в бой безо всякого плана, а потом уныло страдает, – насмешливо говорит Исли. Ригальдо аж захлебывается, но, прежде чем ему удается открыть рот, Исли опускает ладонь ему на плечо: – Ты хорошо рассудил с ямой. Я напишу письмо главе Организации и пригрожу, что мы расскажем об этих йома их новым воинам. Пусть почувствует, как припекает под задницей. Ригальдо усмехается и тут же вспыхивает, втягивает воздух ноздрями и отворачивается. В другой руке Исли держит вырезанный из черноробого немалый шмат мяса. Запах щекочет желудок, но Исли, сволочь, мог бы и вспомнить, что Ригальдо сейчас не может поднять руки. – Ешь, – настойчиво говорит Исли, подбрасывая кусок на ладони. – Ты ранен. Тебе нужно. Ригальдо смотрит ему в лицо. Есть с кормящей руки? А что дальше? – Ладно, – говорит Исли. – Ты мне помог, а я помогу тебе. Избавлю от некоторых колебаний. Он кладет мясо в рот и сжимает его зубами. Наклоняется так, что оказывается совсем близко, немного поворачивается. Ригальдо чувствует запахи его кожи, пота, крови и запах пищи. Их лица осторожно соприкасаются – пока Ригальдо рывком не подается вперед и не прикусывает кусок мяса. Исли медлит, не разжимая губ. Вонзив зубы в мясо, Ригальдо чувствует, как рот наполняется слюной, стискивает челюсти и, не разжевывая, проглатывает. Мясо падает в брюхо тяжелым камнем, но Ригальдо тянется снова, потому что Исли уже держит в зубах следующую порцию. Когда рот Ригальдо открывается, язык Исли проталкивает в него новый кусок. И все повторяется. «Наверное, это и есть бездна», – мелькает в голове у Ригальдо. Когда ничего из того, что казалось важным, не остается – ни ненависти, ни морали, ни отвращения, ни стыда. Их зубы сталкиваются с клацаньем, дыхание становится шумным, а в горле зреет тихое ворчание. Йоки поднимается изнутри, Ригальдо чувствует, как сила заполняет его, выпрямляет сломанные кости, сращивает раны. Он сглатывает слюну, видя, как губы Исли довольно изгибаются. А вслед за тем Исли сграбастывает его пятерней за затылок и сильно целует – так, что из лопнувшей нижней губы брызжет кровь, а сердце ухает куда-то в живот и посреди снега и темноты становится очень жарко. – Нет, – сипит Ригальдо, вдруг замечая, что его рука лежит на бедре Исли, и пытается отстраниться. Какой-никакой стыд в нем все же еще остался. – Этого не надо. «Противоестественно, – думает он, чувствуя, как поднимается член. – Неправильно. Позорно». Его опрокидывают на спину, и Исли нависает над ним – и ничего не говорит, только прижимает к полу пещеры его руки и, низко наклонившись, обнюхивает лицо и шею. Когда он вдруг длинно проводит по ней языком, Ригальдо обдает жаром, как будто самый главный вулкан в Альфонсо вдруг проснулся и залил все вокруг своей лавой. Он крутится под Исли и хрипло рычит. Исли трется о него бедрами, прижимаясь каменным стояком прямо к паху Ригальдо. И вдруг переворачивает его и укладывает прямо на чертовы корни лицом. И, конечно, заламывает руки назад – как до этого в жесткой драке. – Я тебя убью, – клацает Ригальдо зубами. – И съем. Отпусти меня. Слышишь, Исли? Не надо. Он не знает, чего ему больше хочется. Вывернуться и бежать к скале, унося клочки своего растерзанного достоинства, переломить Исли хребет, чтобы корчился, хрипел и срал под себя, или вскинуть тело и ерзать друг по другу, пока перед глазами не запляшет цветная радуга. – А мне кажется, давно надо, – Исли говорит серьезно и тихо, но Ригальдо чувствует давление его неспокойной ауры, твердое колено между своих ног и член, упирающийся прямо в задницу. – Может, это как раз то, чего так сильно не хватало. «Господи, пусть он сдохнет, – думает Ригальдо, скрипя зубами. – Пусть я сдохну. Пусть весь мир рухнет в океан, в котором нет этих сложностей, только рыбы, большие и малые, крачки над водой, кочующие льды и нарвалы. Пусть он сделает уже это здесь, в черной холодной норе, потому что, о господи, иначе я просто умру». Он хрипит, придавленный весом Исли, матерится, когда в него грубо вламываются, грызет губы от каждого поцелуя-укуса и чувствует лютую радость, что Исли не отступил, в кои-то веки действительно верно им распоряжаясь. *** Его засасывает в черноту – в ледяную, тесную, почему-то косматую яму, над краем которой торчат клыки, а в дышащей холодом глубине под ногами вспыхивают белые звезды. Чернота рассыпается в руках Ригальдо, как ветхая ткань, пластины чешуи, за которую он пытается ухватиться, режут пальцы, и он закрывает глаза, перестает барахтаться и опускается все ниже и ниже, чувствуя, как по его спине, лицу и плечам ласково прохаживается теплый язык, прежде чем пасть темноты поглощает его целиком. Кто-то зовет его по имени. Ригальдо разлепляет ресницы и тут же зажмуривается: так странно видеть пещеру при свете. Неяркий и серый, он сочится из-за тусклой белой стены, и Ригальдо понимает: буран завалил вход. Они погребены под снегом. Плечам и правому боку почему-то тепло, а ноги мерзнут, и в ухо ударяет какой-то глухой стук, как будто волны бьются в дно лодки. Приподнявшись, он осознает, что лежит, укрытый плащом, головой на груди Исли, чья рука покоится у него на плече, а стук под ухом – биение сердца Исли. – А ну отпусти, – напряженно говорит Ригальдо, и Исли отодвигается и при этом, о чудо, молчит. Может быть, повезет, и он не раскроет рот до тех пор, пока Ригальдо не уберется отсюда. Досадно только, что под плащом сразу же становится холодно. Ригальдо садится – побитый и закоченевший, сам себе напоминая ободранную ворону. Смотрит на синяки на боках, поднимает плащ и любуется царапинами на бедрах. Пока он валялся, умное тело лечило себя, но со всем справиться не успело. Особенно почему-то болит шея. Ригальдо морщится: наверное, придется заговорить. Он помнит многое из того, что тут было, но финал ускользает, будто смазанный сном, в котором его засасывала бездна. – Что произошло? – хрипло спрашивает он, касаясь горла, и осторожно вертит головой. Шея хрустит, а кадык ощущается как яблоко, впихнутое в горло. Ригальдо накладывает ладони на плечи, распределяя йоки для исцеления. – Начало можешь пропустить, – холодно добавляет он, и вдруг испытывает прилив гордости: надо же, как он владеет собой, просто образец спокойствия. – Ты потерял сознание, – после короткой заминки небрежно говорит Исли. Ригальдо бросает на него взгляд: Исли полусидит у стены, вытянув ноги – «Он даже не снял башмаки, – думает Ригальдо, – это отдельный повод его убить», – а лицо странное, не то довольное, не то виноватое, не разберешь. – Что, просто так? – уточняет Ригальдо. Он незаметно трогает себя под плащом. В заднице липко, но, похоже, он так и не кончил. – Ты затрахал меня до смерти? Врешь. Я не барышня, чтобы лишаться под тобой чувств. Все, это произнесено вслух. Ригальдо сам удивляется, насколько легко ему это далось. – Что ты сделал? – Не помню, – вздыхает Исли и смотрит смущенно и насмешливо, ну чисто нашкодивший кот. – Я немного придержал тебя за шею, а ты перестал дышать. Сам знаешь, как это бывает. – О-о-о! – Ригальдо закатывает глаза. Как интересно: оказывается, иногда смаковать унижение так же приятно, как ковырять пальцем корку болячки. – То есть, ты меня придушил? – он громко фыркает и оглядывается по сторонам, избегая смотреть в лицо Исли. Надо бы во что-то одеться, да вот хотя бы труп сторожа раздеть. Когда-то носить тряпки «черных» казалось ему немыслимым, но уж лучше так, чем голышом и в примерзшей конче. – Было такое, да, – соглашается Исли и без паузы говорит: – Будем драться? Ригальдо дергает щекой. – Не сегодня, – сухо говорит он, стаскивая со сторожа сапоги. – Я как-то немного устал. Если вспомнишь, до тебя меня поимела толпа недоделанных йома. И, знаешь, Номер Один, если в следующий раз мне предложат на выбор, ты или они, я, пожалуй, предпочту их. – Злишься? – вдруг спрашивает Исли. – Ненавидишь меня? Хочешь отомстить? «Да, о да, – думает Ригальдо, – еще как хочу. Хочу стереть с твоего лица эту ухмылку, хочу скрутить тебя, сесть сверху и стучать твоим затылком о камни, хочу откусывать от тебя по куску, ты будешь регенерировать, а я буду рвать тебя зубами на части. Хочу поставить тебя раком и ебать, пока ты не заскулишь или пока кишки из задницы не полезут. Ну, а больше всего я хочу просто поставить тебя на колени, полюбоваться – и навсегда о тебе забыть. Зря, что ли, я каждую ночь вижу сны, в которых сражаюсь с тобой – и каждый раз умираю». Наверное, его молчание слишком красноречиво, потому что Исли тихо вздыхает, трет щеку и как-то совсем по-детски морщит нос. – Ясно, – говорит Исли. – Ну, тогда и нет смысла откладывать. Он поднимает руку и манит Ригальдо: – Давай отомсти, что ли. *** Ну вот, дождались, думает Ригальдо, Исли все-таки решил добить его. Он так и сидит на коленях, держа снятый с трупа сапог. Мысли в голове мечутся спятившими белками. – Да положи ты башмак, Номер Два, – говорит Исли почти без насмешки. – Иди сюда. Он ерзает по сосновым корням под своей спиной: то сползает вниз, то приподнимается, пытаясь подобрать положение поудобнее. – Ты все-таки хочешь драться? – медленно говорит Ригальдо, глядя на него исподлобья. – Нет, я хочу, чтобы ты перестал придуриваться. Бери свой хрен и тащи сюда, – отчетливо произносит Исли. – Что?.. – говорит Ригальдо, и собственный голос кажется ему беззвучным, будто он онемел. – Как?! – Так. Не знаю, как тебе там привычнее. – Но зачем? – Ригальдо лихорадочно пытается сообразить, что за ловушку расставил ему Номер Один. В голосе Исли не слышно издевки. Это и страшно. – Ну, я мог бы сказать, что меня расстроило твое брюзжание, – Исли лежит на спине, положив ногу на ногу, болтая своим горяцким башмаком. Он то подкладывает руки за голову, то кладет их на животе, сплетая длинные пальцы, и внезапно Ригальдо чудится за этими жестами обычная человеческая неуверенность. Может ли быть в чем-то неуверенным Исли?.. – На самом деле я сразу решил. Еще когда сидел с твоим паршивым когтем в плече. Он говорит о том, что если что-то саднит и мешает, как заноза, то эту занозу надо вытащить. Ригальдо слушает, и слова Исли доносятся до него будто через снежный занос. – В конце концов, это справедливо, – пожимает плечами Исли. Ты – мне, я – тебе. Попробуй, чего ты. Может, тебе понравится... – Заткнись, – хрипит Ригальдо. Он закрывает глаза, потому что впервые с тех пор, как он перестал считаться ребенком, чувствует, как в них щиплет, и боится, что Исли сумеет подсмотреть что-то важное. И нервно смеется. Господи, Исли только что еще один раз победил его, вообще к нему не прикасаясь. – Насколько мне будет позволено воплотить мои пожелания? – церемонно спрашивает он, а внутри все прямо кипит. Еще не поздно обратить все в свою шутку. Потому что иначе это будет... Исли усмехается, неожиданно криво, без тени обычной снисходительной безмятежности. – Ты вроде бы собирался мне мстить, – довольно резко говорит он. – Значит, можешь особо не сдерживаться. Это тело хорошо регенерирует. Ригальдо тяжело сглатывает, щеки предательски краснеют. Господи, этого просто не может быть. – Однако свою жизнь я тебе не вверяю, – быстро добавляет Исли. – И если почувствую, что могу погибнуть, буду защищаться. – Хватит, – обрывает его Ригальдо, сам не веря, что ведется, как мальчик, на такую ужасную, гнусную ложь. – У меня только одно пожелание. Ты будешь молчать. У Исли раздуваются тонкие ноздри. Он явно хочет что-то сказать – и молчит. Так, в гробовом молчании, он и стаскивает рубаху. *** «Из всех паршивых шуток Номера Один, – почти спокойно думает Ригальдо, – это самая скверная». Он ни на полслова не верит Исли, и слишком измотан, чтобы на что-то рассчитывать. Скорее труп сторожа поднимется на ноги, чем у него сейчас встанет. Наверное, это план Номера Один. Унизить Ригальдо так, чтобы уже не трепыхался. В сером рассеянном свете, проникающем в пещеру, на голых широких плечах Исли видны затягивающиеся шрамы – следы укусов и ран. В холодном воздухе от дыхания поднимается пар. Нет ни огнива, чтобы разжечь костер, ни одеяла, ни глотка водки, чтоб стало не так гадко. «Может быть, – думает Ригальдо, чувствуя, как дергается верхняя губа, – им стоит снова вместе погрызть черноробого? Вряд ли он стух в этом леднике. Окоченевшая мертвечина – что может быть возбуждающей?» – И обувь сними, – вопреки своим мыслям негромко произносит он. Исли носком башмака поддевает второй башмак, коротко усмехается. Ригальдо хмурится. Почему Номер Один и без слов бесит так, что хочется задушить его выпущенными кишками?.. – Теперь ложись, – чувствуя, как спина покрывается ледяными мурашками, приказывает Ригальдо. Исли откладывает в сторону кожаный ремень, оттягивает пояс штанов и приподнимает бровь. – Ложись, я сказал! – настаивает Ригальдо. Он дергает Исли за щиколотку, вынуждая придвинуться ближе, толкает в грудь. Тот успевает выставить локти. Улыбка становится более напряженной. Когда он укладывается на спину, то сплетает пальцы на животе. Длинные белые волосы рассыпаются по земле. Ригальдо не раз мечтал выдрать с их мясом. – На твоем месте я бы не лыбился, – говорит он. Пристраивает у себя на коленях одну ногу Исли и разматывает обмотки. Исли безмолвно смотрит на него, склонив голову влево. Ригальдо меряет его взглядом в ответ. – Пока ты возил меня лицом по корням, я всякое думал. Конечно же, больше всего о том, как оторву тебе член, – объясняет он. – Не дергай ногой. Твоя регенерация – удобная штука. Можно не только прирастить член обратно, но и вырастить из ничего. Можно даже несколько раз повторить. К чести Исли, он слушает, не шелохнувшись, разве что едва заметная рябь на ауре выдает его готовность атаковать, если будет нужда. – Или вот, например, можно тебе что-нибудь загнать в зад, – Ригальдо переходит к другой ноге, тон его дружелюбен и задумчив. Закончив с обмотками, он резким движением сдергивает с бедер Исли штаны, стаскивает их с ног и отбрасывает. – Не хрен, а, скажем, бедренную кость вон того мужика. Чтобы торчала из жопы на фут, а при ходьбе еще и раскачивалась. Исли лишь усмехается. Ригальдо глядит в его лицо сверху и сбоку – в таком ракурсе оно смотрится уязвимее – и мысленно вызывает перед глазами картины из снов. Раздавленные глаза, перемешанные с землей внутренности, разрубленные конечности. Потом отводит взгляд в сторону, обхватывает ладонью ступню и трет холодные пальцы. Ведет вдоль стопы, гладит пятку. Удерживает, когда Номер Один дергает ступней. Исли крутит голым коленом, едва не задевая Ригальдо по носу. – Лежи, – строго говорит Ригальдо. – Ты вроде приказал не стесняться. Наверное, это и есть его распоследний шаг в бездну, приходит ему на ум, и он содрогается от смеха. Ригальдо касается длинных стоп Исли, поглаживает лодыжки, кончиками пальцев рисует на коже круги. Ноги худые и ровные, мышцы крепкие, как у человека, который много ходит пешком. Волосы на ногах светлые, довольно длинные, и на холодном воздухе стоят дыбом, как шерсть у рассерженной кошки. Ригальдо обводит икры, касается гладкого колена. У Исли слишком длинные ноги, почти как у женщины. Хренов великий воин. Ригальдо отчетливо помнит, как первый раз в жизни его увидел. Он трогает Исли легчайшими прикосновениями, гладит по внутренней стороне икр, поднимаясь к бедру. Когда его пальцы доходят до верхней трети, Исли издает сложный вздох. «Главное – не смотреть, как бы он там ни кривлялся, – думает Ригальдо, глядя в сторону, – потому что стоит взглянуть – и я его просто убью». На внутренней стороне бедер кожа нежная, будто шелк, а в самом верху на нее переходят жесткие волосы. Ригальдо почти бездумно пощипывает и гладит эти места, и вдруг его кисть накрывают твердые пальцы. Забывшись, он отводит взгляд от паутины корней и все-таки смотрит на Исли. Тот нетерпеливо ведет рукой по предплечью, пытается притянуть к себе, чтобы поцеловать. – Лежи, тварь, – толкает его в грудь Ригальдо, – сейчас я тебя трахаю. Исли поднимает ладонь: ладно, ладно. Смотрит заинтересованно, глаза блестят. Член выпрямляется, качается над животом – длинный, изогнутый, бабам на радость. У Ригальдо навскидку немного потолще, но по длине отстает. Как всегда. Ригальдо проводит согнутыми пальцами рядом с членом, сжимает мошонку. Исли закусывает губу. Он заводит руки под голову, и его длинное, светящееся белизной худощавое тело вытягивается, напряженное, как струна. Словно во сне, Ригальдо смотрит на поднимающийся от дыхания твердый живот, на темноватую дорожку волос к пупку, на бледные кружки острых сосков. Все это он сто раз видел, видел это тело в крови, как оно трансформируется, как его крючит, ломает, выворачивает, он сто раз его рвал и кусал, но ему никогда не было позволено просто дотрагиваться. И в уверенности, что единственный этот раз должен стать и последним, он содрогается от печали и странной голодной тоски и ныряет, как с лодки, в море силы и безмятежности. Наклоняется низко, скользит ладонями и целует, закрыв глаза, все подряд – как будто приносит присягу, пьет – как пресную воду посреди океана, прижимается лбом и щекой, как истосковавшийся зверь. Исли здесь, на кончиках его пальцев, и одновременно везде, вокруг – его аура идет волнами, йоки мощно пульсирует. Исли вздрагивает, а Ригальдо ласкает, как всегда хотел и боялся, выплескивая нежное, нерастраченное – для невесты, которой у него никогда не было, для сына, которого никогда не будет, для друга, которого так и не захотел завести. Исли все-таки что-то неразборчиво говорит, перебирает зачем-то волосы – тварь, не может заткнуться, не может лежать спокойно. Ригальдо приподнимается, вытирает глаза, сгибает длинную ногу в колене и наваливается сверху. Исли притягивает его к себе, вздыхает, ерзает и направляет рукой, помогая войти. Замирает, когда член Ригальдо оказывается в нем. На верхней губе у него, несмотря на ледяной холод, поблескивает пот. Ригальдо тяжело сглатывает, смотрит вниз и толкается. Выражение лица Исли его завораживает. Черные расширенные зрачки в светлых глазах – как бездонная яма из его сна. Он укладывает ноги Исли себе на плечи, повернув голову, целует лодыжку, и Исли чертыхается, а дальше только постанывает, сжимаясь вокруг Ригальдо и выгибаясь всем телом, едва не становясь на лопатки. Они движутся слитно, как звери в охоте, как мечники в танце, как в общем бою, и, глядя, как Исли бесстыдно дрочит себе, Ригальдо думает, что в жизни не видел ничего красивее. И чувствует огромную, как море, печаль. Он изливается мгновением позже, чем Исли, на самом вершине движения, вскрикивает, содрогается, до синяков вцепляется Исли в бедро. Когда он обмякает, насквозь мокрый, горячий и вздрагивающий, Исли держится за его плечи, обнимает ногами за талию. Сколько-то они так лежат, а потом Ригальдо поднимается. Подцепляет черные тряпки, закидывает их на плечо. – Пить хочу, умираю, – говорит позади него Исли. – Я видел там, снаружи, ручей. – Я схожу, – голос кажется ему вороньим карканьем. – Прямо так. Очень жарко. – Ладно, – Исли возится на полу, одевается, поминает проклятый корень. – Я сейчас подойду. Жди внизу. – Непременно, – легко обещает Ригальдо. Выбирается на заснеженный склон, в холод, горную тишину и запах сосен. И срывается с места чудовищными скачками прочь от этой пещеры, от косых взглядов Исли и своей слабости. *** – Кыс-кыс-кыс! – выкликает Ригальдо, выгрузив на песок тушу огромной копченой камбалы, которую прикупил в рыбачьем поселке. – Вылезай! Это я! Он некоторое время прислушивается к плеску волн, вытаскивает лодку на мох и идет по тропе, вьющейся среди камней, загаженных чайками и облепленных раковинами. Слава всем богам, здесь снега нет. Парит, будто солнце решило вернуть все тепло, которым так скупо делилось этим летом. Ригальдо запрокидывает голову, жмурится от удовольствия. После незабываемого похода в земли Альфонсо его передергивает от мысли о близкой осени. Старики в деревне обещали, что до холодов есть еще пара недель. – Котя? – спрашивает он, озираясь на самой вершине. Отраженное морем солнце слепит. Ригальдо смотрит в наполовину опорожненную ямку с пресной водой, толкает дверь хижины, обозревает постель и отворачивает тощее, в шерсти одеяло. Заглядывает под крыльцо. Проверяет кусты можжевельника. Обходит все разоренные гнезда, глубокие темные расселины, мучительно долго выслушивает эхо в колодце. Дважды спускается к оставленной лодке и подзывает. Ему все время чудится движение за левым плечом, как будто бы маленькая тень крадется за ним следом, но чутье подсказывает: это лишь воспоминания, на самом деле на острове никого, а его кошка пропала. Живи он в деревне, не беспокоился бы, но между скалой и берегом миля морской воды. Возможно, ее смыло с пляжа волной, или она сорвалась с края обрыва, или ее сбросила крачка, или утащил морской кот. И, казалось бы, что ему эта смешная утрата, он не человек, чтобы привязываться к скотине, у него даже дома нет, так, ночлежка, но после всего напряжения последних дней, после споров и драк, приступов ненависти, ярости, самоедства это кажется таким несправедливым дерьмом, что Ригальдо садится на мох и воет от злости. Наверное, ему на роду писано быть бесполезным, если он даже паршивую кошку не смог защитить. Ригальдо смотрит на свою руку, вспоминает прикосновение лобастой кошачьей башки, и вслед за тем почему-то – как его руку сжимают прохладные пальцы Исли. Ему так жаль кошку, жалко всего, просто до ора жаль. Море вокруг скалы на удивление тихое, волны низкие, мелкая зыбь. Ригальдо спускает на воду лодку и гребет, не останавливаясь, ровно и медленно, не сводя глаз с горизонта. Бриз треплет его волосы, играет полами незастегнутой куртки: еще там, в горах, он убил первых встречных путешественников и приоделся в их вещи. Весла мерно погружаются в воду, и в голове пусто, прямо как в открытом море, грести до которого не так уж и далеко. Берег за спиной еще виден как узкая серая полоса, рифы и острова теряются за бликами. Где-то там остались и скалы, и сосны, и норы в горах, и ягоды кровяники, и рыбачьи деревни с бестолково плодящимися людьми, и йома, и черноробые, и дерзкие красотки с мечами, и ищущие власти мудаки. В море ничего этого нет, даже крики чаек становятся тише. Губы запекаются морской солью, весло больно скользит в саднящей ладони: содралась мозоль, но регенерация все поправит. Любая рана на нем заживает. Когда полоса берега превращается в тонкую нитку, он укладывает весла в уключины и ложится на дно лодки. Смотрит прямо вверх, не боясь, что ослепнет. Волны мягко ударяют под спину, постепенно разворачивая нос лодки, брызги соли прилетают в лицо. «Никого и ничего, – думает Ригальдо, – кроме плеска волн, солнца, пустоты, бледно-голубого неба и пропасти под водой». Он не знает, где проходят морские течения и куда может вынести лодку, если не грести. Если к северу, то рано или поздно она вмерзнет в льды, окружающие земли Альфонсо, где некого есть, кроме морских котов, белуг и нарвалов. Если к югу – его унесет в теплые моря, где из-под воды тянутся бурые водоросли, в которых легко увязнуть. Если к западу, то, возможно, он будет плыть, пока не достигнет края мира, там, где, если верить картам, морские волны обрушиваются с высоты прямо в черноту, а еще, по слухам, обитают жуткие изначальные твари. Ригальдо сонно усмехается. Вряд ли они обрадуются еще одной злобной твари, пусть даже совсем молодой. Посмотрим, кто кого. За правым бортом шумно плещет. Лодка тяжело спотыкается на поперечной волне. Ригальдо резко садится, держась за борт, таращится в глубину. Из темноты поднимается что-то светлое, необъятное, скользит длинным серым боком. Одно мгновение Ригальдо видит огромную равнодушную морду, широкую скобу приоткрытой пасти и круглый холодный глаз, и рыба взрезает поверхность воды совсем рядом. Громадная туша непринужденно переворачивается и с гулом уходит обратно, подняв волну едва не до неба и окатив Ригальдо, вцепившегося в борта, с головы до сапог. – Твою мать! – шепчет он с восхищением и злостью и кричит уже громче, отряхиваясь, как мокрый кот: – Да чтоб тебя, мать твою! Его некоторое время болтает на месте, он чуть не теряет весло, а потом, снова оказавшись один на бескрайней равнине, поворачивает к берегу. Его накрывает странным покоем. Путешествовать к краю мира, когда исподнее липнет к заду, не слишком приятно. Он отложит этот путь на потом. *** Аура светится над побережьем, как огромный сигнальный факел. Поняв, что ему не мерещится, Ригальдо сжимает зубы. Он доплывает неспешно, не делая ни одного лишнего гребка. Пристав к берегу, в одиночку выталкивает лодку на пляж. Уже на песке выливает из сапог воду. И шлепает босиком мимо Исли, наблюдающего за ним с гранитного валуна. – А где твой улов? – с интересом спрашивает Исли. Его новая одежда не выглядит тряпками с чужого плеча. – Я похож на человека, который станет рыбачить?.. Он чувствует спиной взгляд и расправляет лопатки. Тянет задать пару вопросов, но проще промолчать. – А что еще можно делать так далеко в море? – Исли спрыгивает со своего насеста, идет следом. – Я было подумал, что ты пытаешься добраться до материка. – Материк на востоке, если верить картам. Ему совершенно не хочется препираться, ему и видеть Исли не хочется – Ригальдо чувствует только огромную усталость. Он не сомневается, что Исли уже сунул свой нос во все углы и потому идет прямо к хижине. Она тонет в зеленовато-серых волнах цветущего мха. – У тебя тут суровый быт, – говорит у него за спиной Исли. – Северо-запад. Я никогда здесь не бывал. Он ходит внаклонку среди валунов, собирает в ладонь ягоды. Кровяника лопается от любого нажатия, пачкает руки соком. С перемазанными кровью руками Исли выглядит, как будто только что кого-то сожрал. – Ты знаешь, что в некоторых легендах страна мертвых лежит на западе?.. – вдруг говорит он, и Ригальдо настораживается. Исли как будто подслушал его недавние мысли. Неужели они иногда думают схоже?.. – Западней Острова ничего нет, – не удерживается он от ответа, – кроме самого Острова. Так что может статься, что страна мертвых – это там, где мы сейчас. Ригальдо пристраивает весла у стены, швыряет сапоги на крыльцо, прямо рядом с брошенной камбалой, которая уже благоухает на солнце на всю округу. Сейчас бы зачерпнуть ледяной воды из колодца, пить, пока не заломит зубы, но вот беда, нет ведра. Ригальдо оглядывается, пытаясь понять, куда его подевал. Разумеется, он ведет себя, как дурак. Надо прямо спросить у Исли, зачем он приперся, но не все, что тот скажет, Ригальдо сумеет переварить. Если разговор свернет к той пещере… – Ты даже не спросишь, как я попал на твою скалу? – Дал денег кому-нибудь из деревни, чтобы тебя отвезли, – фыркает Ригальдо. – Тоже мне, сложность. – Желающих плыть не было, но серебро победило. Ты здорово их запугал. – Еще бы, – говорит Ригальдо. – Я сделал все, чтобы отвадить уродов таскаться сюда. Развесив тряпки у крыльца, прибрав преющую камбалу, он обнаруживает, что насущных дел больше нет. Он смотрит в сторону и все же спрашивает: – Зачем ты здесь, Номер Один? – Мы не закончили наши дела, – невозмутимо говорит Исли, и Ригальдо давит в себе желание застонать. – Осталось решить многое, но... – Послушай, давай сделаем проще, – перебивает его Ригальдо. – Ты будешь сам все решать. Пошлешь за мной, если понадобится кого-нибудь убить. Сотню-другую йома, или девчонок с мечами, или «пробудившегося», который будет посягать на твои права. А сейчас дуй отсюда. Дам тебе запасную посудину – и греби, – он вовремя вспоминает про лодку, в которой к нему приплывал посланец-йома. Ищет ее под навесом и раздражается, что все не на месте. Ему до смерти не хочется катать Исли в лодке. – Черт, где же она... – Ты знаешь, что местные, которых ты презираешь, тебя обобрали? – вдруг огорошивает Исли, наблюдающий за его метаниями. Ригальдо, роющийся в тряпках, поднимает голову. – Что?.. – Я слышал в трактире, – говорит Исли, сев на валун и скрестив ноги. – Пока ждал перевозчика. Несколько человек обсуждали за пивом, как они проучили «спесивого чернявого мудака». Меня они не стеснялись: где тот спесивый мудак и где я?.. Поскольку описание тютелька в тютельку подходит кое-кому, я... – Стой, – Ригальдо поднимает ладонь. Почему он такой слепошарый?! Он окидывает взглядом свое нищее хозяйство и понимает, что Исли прав. Йоминой лодки нет, нет ни глиняной кружки, ни топора, ни ведра, котелок исчез, пропали мешки с репой и пшеном, и... – Где они?! – вскидывается он. – Кто?!. – Понятия не имею, – легко пожимает плечами Исли. – Ты сам должен знать, с кем ты в ссоре. Умеешь ты заводить друзей, Номер Два. Он вдруг улыбается, выдержав взгляд Ригальдо. – Но эти трое были очень похожими. Как яйца из-под одной курицы. Или как три гагары. Должно быть, одна семья... – Жди здесь! – рявкает Ригальдо. Он кубарем скатывается к пляжу, бросает весла в лодку и босиком выталкивает ее на воду. – Да куда же я денусь посреди моря? – почти весело спрашивает Исли с обрыва. – Без воды, без лодки, с начинающей подтухать камбалой?.. Ригальдо машет на него снизу: потом, все потом! *** Через чужой хутор он проходит размашистым шагом – так, что домашняя птица порскает из-под ног. В длинном бревенчатом доме он без лишних слов припирает хозяина к стене. Под визг женской половины семьи встряхивает его, держа за горло, следя, чтобы глаза не стали желтыми. Он дал зарок вести себя по-человечески. – Где она? – ласково спрашивает Ригальдо. Сосед тут же кается, где спрятана лодка, сулит Ригальдо в невесты свою остроносую дочь и только с третьей попытки угадывает правильно: – Ах, эта... В амбаре. Мышей чтобы ловила... Зачем еще нужна такая паршивая тварь... Ригальдо выламывает дверь вместе с засовом. Кошка выметается ему под ноги длинной серой змеей, он с трудом ловит ее и оборачивается к «гагарам». Чувствует, как верхняя губа дергается, как у злобного зверя, и крепче прижимает кошку к груди. Гудение внутри ее невесомого тела успокаивает. – Еще хоть раз такое выкинете – скормлю рыбам в море, – тихо говорит он. – Эй, тетка, неси молока. И пирог! Когда он возвращается на скалу, красный диск солнце уже касается воды нижним краем. Он чувствует себя победителем – главным образом потому, что его руки чисты. Кошка сидит у него на плече, вцепившись когтями в куртку, ни дать ни взять – ястреб-разбойник. Ему так хорошо, что насрать, что обо всем этом может сказать Исли. – Долго тебя не было. Ригальдо поднимает глаза и сбивается с шага. Пока он отсутствовал, Исли выкинул камбалу, развел костер, собрал ягоды и, кажется, подмел хворостиной крыльцо. Кошка совершает могучий прыжок и стрелой летит к своей миске. Юркий красный язык с шумом черпает воду. Исли наклоняется, проводит пальцами по серой шкурке, чешет под горлышком. Кошка прижимает уши и начинает урчать сильнее. – Предательница! – возмущенно ворчит Ригальдо. – Он плохой! Как та рыбья девка, которая чуть нас не съела! – А сам-то хороший, что ли, – под нос произносит Исли. – Не позволяй ему себя трогать! Иди, молока налью. Иди ко мне! – Твоя? – с любопытством говорит Исли, гладя кошку. – Как зовут?.. – Не знаешь, как кошек зовут? – глядя на него, как на идиота, отвечает Ригальдо. – Кыс-кыс-кыс! Исли замирает, а потом покатывается с хохоту. – Не это! Имя у нее есть? Номер Два! Ты даже не дал кошке имени? – Зачем оно ей, она у меня одна, – рявкает Ригальдо. Он тискает кошку, валяет ее по песку, а она падает на спину, с горящими глазами кусает его кулак и тут же зализывает. Ригальдо опасается поднять взгляд на Исли. – Что? – наконец, спрашивает он с вызовом. – Что-то кажется тебе странным?.. – Нет, почему же, – не сразу говорит Номер Один. – Еще недавно я думал, что таким, как мы, нет смысла привязываться к кому-то. Слишком уж долгая и неприятная жизнь предстоит. Но иногда бывает, что и не привязываться невозможно От его голоса у Ригальдо вдоль позвоночника вдруг пробегают мурашки, точно к нему прикоснулись мягкой лапой, втянувшей стальные когти. Тень от высокой фигуры Исли пересекает крыльцо, протягивается через камни и мох. Солнце за его спиной уже тонет в море, и небо расцвечено красными полосами. Кошка срывается с места, носится в зарослях – ловит белесых ночных бабочек. Ригальдо думает о том, что ему все же придется везти Исли на сушу. – Зачем ты пришел? – помолчав, повторяет он свой вопрос. Исли отлепляется от стены хижины, прислонившись к которой стоит, садится рядом и начинает говорить. О том, что мир, в котором они привыкли жить, изменяется, и надо определить, где их новое место. Не просто на севере, западе или на юге. Надо решить, убежденно говорит Исли, и голос его журчит, как весенний поток, кто мы и кем хотим быть. Мы были дураками в железных доспехах, которые делали то, что им приказывали, мы были ненасытными тварями, которые убивали все на своем пути. Теперь-то мы знаем, что можем сдерживать голод, в отличие от простых йома, а значит, мы лучше и сильнее. Мы знаем постыдную тайну Организации, мы можем поспорить с ней и об остальном. – И какое же место ты определил себе, Номер Один? – спрашивает Ригальдо, пристроив подбородок на руки. В ответ Исли улыбается краешком губ. – Для начала было бы хорошо подчинить «земли мертвых», – говорит он спокойно. – А там, чем черт не шутит, замахнуться на «земли живых». «Неслабо, – думает Ригальдо. – Исли хочет захватить материк? Хватит ли у него сил? Хватит ли у нас...» – поправляется он и спохватывается: рано еще говорить о нем самом. Он думает обо всех шагах, которые сделал – сначала навстречу Исли, потом следом за ним, потом прочь от него. Он не знает, в какую теперь сторону идти. – Я тебя понял, – говорит он в тон Исли. И упрямо молчит. Они еще некоторое время сидят на крыльце. Ригальдо чувствует щекой чужой взгляд и давит желание обернуться. Кошка ставит на него лапы, бодает головой в колени, а после просительно трется о дверь. – Что? – наконец не выдерживает Ригальдо. – Ты хочешь еще что-то поведать мне, Номер Один? – Не без того, – невозмутимо говорит Исли. – Есть одна заноза, которая меня беспокоит. Кое-что, что стоило было бы обсудить. Скажем так, я сильно поражен новым жизненным опытом, – он окидывает Ригальдо взглядом и прибавляет этим своим обманчиво мягким голосом: – Но это как ты пожелаешь. Мне будет нетяжело опять помолчать пару часов. – Номер Один! – Ригальдо вскакивает на ноги. Кажется, его уши горят в сгустившихся сумерках ярче, чем угли костра или последний закатный луч. – Сядь! – нетерпеливо приказывает ему Исли. – У меня нет охоты ловить тебя в море, если ты сиганешь со скалы. Он машет рукой. Ригальдо мечтает заткнуть ему рот. И еще думает: придется выставить кошку за дверь. И чувствует перед ней стыд. – Это надо обдумать, – в последней попытке держать лицо ворчит он. Море шумит совсем рядом. Птицы спят в своих гнездах. Даже изначальные твари за краем уже должны спать. Исли хмыкает в темноте и говорит почти без насмешки: – Может быть, ты пока пригласишь меня в дом? – Будь моим гостем, Номер Один, – вздыхает Ригальдо. В голову неотступно лезет дикая мысль: кажется, это первый раз, когда они попытаются шагнуть навстречу без цели убить друг друга. Он склоняет голову и слушает, как Исли в темноте поднимается по ступенькам.