***
Последний глоток был сладок, как стевия, как осадок-яд с самого дна бутылки. Поднесена чаша была не женой — потому что не след ангелам провожать в бой охраняющих чужой покой. Свершиться чья-нибудь воля — а впрочем, он уже знал наперед, что вернется. — Эрэа Удача опять на вашей стороне, — улыбнулся старый привратник и подкинул кости. Дрожала багряная ветка дикого винограда, закатная кошка гляделась в ей одной видимые дали, и выбор казался верным — или и был таким. Пока ничего точно сказать было нельзя. Черный ворон на синем нарамнике хлопал крыльями, доспехи сочились светом в неярком солнце, вокруг полз шум и шепот войны, а внутри герцога бушевала тишина да тонкие пальцы жены ткали музыку из небесных лучей. Цокот копыт растревожил осеннюю муть осажденного города, по шлему полоснул солнечный луч, а потом все стихло. Медленно-медленно отсчитывали минуты положенный песок, твердела молитва на губах синеглазой женщины, — а потом тишь опять разорвал топот, и была цепочка осторожных шагов вниз, ожидание, тишина, облаком света взлетевшая под шагами. Она лила ему воду на руки и одним глазами спрашивала: «Опять что-то было, да?» Он медленно стер с запекшейся на скуле ссадины кровь и, почти не колеблясь, ответил: «Нет."***
Сердце твое — половинка граната в руке моей. Своей ли волей отдал его? Я люблю вонзать пальцы в льдистый шелк вен — тебе уже рассказали, да? — я играю с душой как кошка, что ловит солнечный луч, — тебе уже объяснили, да, — я не люблю любить — ты уже видел, да? Зернами по полу покатится наша судьба — ты согласен, да? Юноша, вы пьяны. Не познавший покоя — в Закате его колыбель, меж фамильных свар и пустой суеты, в черных перьях он спит под гранатовыми деревьями, и ветер закатный алым цветом укутывает уставшее тело. А душу спящий давно уже продал — неужто ты думаешь, что за ненависть? Он продал ее за любовь. Ночь всегда дробится тысячей слов, когда нужно только одно. Кровь играет в бокале, и кружится вокруг меня мир — смотри, на зеленом холме мой старший брат — не видишь? — жаль. «Я никогда никого не любила так», в моем сердце прорехи — протяните пальцы, вы их закроете и мы будем жить долго и счастливо. Ловите лисенят, маленьких лисенят, портящих нам виноградники. Юноша, вы пьяны. Я — тоже.***
— Вот видишь, если бы не я, ты бы бросался в омут, очертя голову, и кому лучше было бы? — она искристо улыбалась, сложив руки на широких складках рубашки. Месяц — серебряная монета — заглядывал в окно. — Если бы не ты, меня б тут уже не было… — темные брови на мгновенье сошлись, а потом лицо вновь разгладилось. — И никакие внучатые племянницы алвасетстких медуз ничего бы не изменили. Она заливисто рассмеялась. Вечер был тих и свеж — словно и не было ни войны, ни приносимых ею забот и печалей. — Правда, что Закатную Стену кошки охраняют от крыс? — Это предмет веры. — Свеча позволяла видеть смеющиеся глаза. — На кэналлийском «el raton» — мышь, а дальше решай сама. У ног женщины неодобрительно завозилась маленькая серая кошка. За окном, в тянущейся словно патока, ночи начало бить одиннадцать. С кошачьей грацией он наклонился и мягко поцеловал жену в губы, та взяла его руку в свои и тихо и серьезно спросила: «Вернешься?» Он сжал ее пальцы и в тон ответил: «Обещаю.» За окном било одиннадцать.***
Сердце твое – половинка граната в руке моей. Я застыл силуэтом на злой дороге меж двух зеркал, — протяни руку, я не ударю, о нет, сегодня вечером не ударю. Как долго ты учился меня ненавидеть, как быстро ненависть уступила место любви. Качается ночь, плывет ночь, — кабаньи головы нас не видят, юноша, — давным-давно, не для нас, жила святая Октавия, — кабаньи головы нас не слышат, юноша, — пью в память тех, о ком вы ничего не знаете, но считаете своим долгом ненавидеть. Переменчиво лицо свободы и судьбы переменчив лик — один герцог Алва никогда не меняется! Бьется темное вино о стенки бокала – знаете, а на черном бархате кровь не заметна. Запомните, юноша, запомните… Ветер блуждающих башен, ветер, что треплет золотые гривы коней Охоты, ветер, играя, несется над миром — и не остановить его, не оседлать, можно лишь разделить. Что выберешь ты — мертвую ненависть или бьющий в лицо поющий холодный огонь? В закате билось рубиновое пламя, когда ваш предок оказался святым, мой — предателем, да только так ли было, ай-яй, так ли? Не знаю, что делать с вами, не знаю, что делать с собой — я так долго искал того себя, каким захочу умереть, а теперь хочу жить — страшно, неправильно и нелепо. Вы не умеете любить, юноша. Как ни странно, я и это могу исправить…***
Знаки плыли в воздухе дымом четырех свечей, запахом настоек на травах, и она легко читала их, но верить не было сил. За все пришлось заплатить — мерой за меру, и вкус расплаты был сладок, как глоток стевии, как осадок-яд на дне бокала с лекарством. — Эрэа, выпейте. — Эрэа, вам принесли сына. — Эрэа, к вам король. Кого зовут они? Она стала тенью своей любви, синеглазой и вечной тенью, и грядущая жизнь — не в счет, если гладит и жжет руку обручальный браслет, надетый в прошлой жизни. Истекала кровью половинка разрезанного граната, сочилось время песком сквозь пальцы — ловите его, любите его, оно скоротечно, оно не дремлет, оно не ждет. Женщина закрыла глаза — ветер кружился в ветвях цветущих деревьев, доносил запах жасмина, белым дождем устилал путь.***
Сердце твое — половинка граната в руке моей. Шаг, и другой, и третий — а вы слепы, юноша, не отпущу ведь. Глухой полночный час за окном, шипя, гаснет последняя свеча, и не знать идущему, что он не вернется, не знать. Когда я умру, ай-яй! — а это будет нескоро, — исполни просьбу мою, — темны глаза твои, чего же ты хочешь от меня? — вынь ленту из черных своих волос и руки мне повяжи… Шаг — пока мы не стали тенями своей любви, шаг — пока синеглазая сестра смерти видит сны, шаг — пока небеса не разрезал рассвет, шаг — пока кровь граната сбегает вниз по руке, шаг — и еще ближе ты стал ко мне — не боишься ли ты? Раз в жизни ворон сбрасывает перья и становится человеком — лови, делай выбор, шаг, а камни подскажут, споют за тебя, но что выбираешь ты? Мечется ветер в сапфировых гранях, стремится душу свою разрушить, выплеснуть, выйти, стать недобрым болотным огнем, но пока я — это я, камни будут гореть в лунном серебре как отметины выбора; впрочем, хочешь попытаться – сними. Шаг — и летит в камин перечеркнутая судьба, никогда не стать жизни прежней, подменная колода карт вытащена из рукава — отныне игра будет идти по моим правилам. Я делаю шаг вперед — сердце твое — половинка граната в руке моей. Какие же у вас горько-сладкие губы, юноша…