Русалка

В хрустальной воде ее озера плавали рыбы. Открывали круглые рты, шевелили плавниками. Одни — толстые, ленивые, медленные — вечно кружили возле нее. Знали, что это она кормит их, что это она подкинет лакомый кусочек в перерыве между завтраком и обедом, что это она починит порванный плавник, поставит на место выпавшую чешуйку, убережет малька от слишком хищного папаши. Другие — быстрые, острые, легкие — не задерживались рядом, стремглав пролетали мимо, по пути задевали ее узкими тонкими плавниками, будто ласкаясь. Она улыбалась и подставляла им ладонь, и они проскальзывали между ее пальцев, словно птицы меж ветвей — невесомые, упругие и сильные. Их тени стрелой проносились по неровному дну, окруженные ореолом полупрозрачных крыльев-плавников. Хрупкие, нежные, они рассекали воду, словно острый нож, режущий живую плоть. Она учила их простым трюкам и беззвучно смеялась, хлопая в ладоши, когда они по ее жесту крутили двойное сальто, плавали строем, проскакивали в подставленное кольцо и раскланивались, кувыркаясь через голову. Толстые рыбы не любили таких развлечений. Они были молчаливыми и сонными зрителями. В ее озере до самой поверхности тянулись высокие водоросли, распускали веерами пушистые, легкие ветви. В зарослях хорошо было прятаться от слишком яркого света, забираться в самую чащу, ложиться на дно и смотреть вверх — как люди смотрят на небо, лежа посреди луга. Небо озера было зеленым, по небу бежали золотые блики от света, к небу тянулись упругие стволы кувшинок. От течений, от проплывающих мимо рыб легкие ветви над ее головой шевелились, как живые существа, сплетаясь между собой. Она плела венки из кувшинок и делала кольца из водорослей, чьи листья были узкими, длинными и такими мягкими, что собственная кожа казалась ей грубой рядом с ними. Дно ее озера было каменистым, твердым, известняковым, глинистым. От потоков воды над ним иногда вздымались завихрения, вихри, крошечные смерчи. Вздымались — и опадали снова. Она любила валяться на дне, бить хвостом, пропускать сквозь пальцы токи мутной воды, в которых она различала даже самые крохотные элементы — каждый камешек, каждую песчинку, каждый крошечный сияющий на свету кристалл. Любила смотреть, как взмывают они, кружатся в воде — и медленно, медленно оседают на дно, оставляя воду бесконечно чистой. Но больше всего на свете она любила — и оттягивала, насколько только возможно, этот сладкий миг — проплыть через рощу водорослей, через полянку, где играли они с рыбами, и еще чуть-чуть дальше, к самому краю. Там дно поднималось замысловатыми уступами, изгибалось, образуя пещеры, закручивалось каменным кружевом. Там была ее сокровищница. Ее драгоценность. Ее радость. Там в ряд выстроились жемчужницы, приоткрыв свои створки. Они были так доверчивы, так беспомощно-доверительны, открывая перед ней створки все шире, позволяя вынуть самое дорогое — свое сердце — крупный, сияющий жемчуг. Она перекатывала кажущиеся мягкими шарики из руки в руку, подкидывала их — и радовалась их теплому, живому свету. Три белых, две зеленых, две розовых... и еще одна, самая прекрасная, ее гордость — черная. Черная, как ночь, огромная и гладкая — ее она особенно любила крутить в руках, прижиматься щекой, любоваться, как блики света играют в ее гладких боках. Но жемчужницы сердито щелкали створками, и приходила пора возвращать им их драгоценности. Она раскидывалась на дне крестом, смотрела вверх, улыбалась и думала о том, что скоро жемчужницы успокоятся — к счастью, ракушки не привыкли долго помнить, — и можно будет снова аккуратно раздвинуть их створки, снова достать их сокровища. Рыбы кружили вокруг, касались ее плавниками, и хрустальной чистоты вода сияла, как драгоценный кристалл. *** — ...Госпожа Анжелика, ну поймите же Вы меня, — седеющий директор привычным жестом потер висок. — Я ценю Ваш энтузиазм. Наше с Вами сотрудничество получилось на редкость эффективным и плодотворным — именно поэтому я настоятельно предлагаю и даже прошу Вас остаться в новом проекте. Я не думаю, что для такой потрясающей актрисы, как Вы, возникнет проблема с перевоплощением в новый образ. Она молча, теребя ручку простой, потрепанной сумочки, смотрела куда-то вперед, сквозь него, как будто он был прозрачным. Директор выждал паузу, но, видя, что ни его лесть, ни его блестящее предложение не возымели никакого эффекта, продолжил: — Я совершенно уверен, это будет что-то потрясающее. Сценарист выдал нам целую пачку вариантов, и знаете, я думаю, что нам не стоит выбирать только один из них. Зритель устал от аквариума? Пусть! Завтра это будет саванна. Послезавтра — джунгли. Потом — тайга, или прерии, или... или пустыня, например... древние инки, многоглазые божества, навки, сильфиды, да кто угодно... А то и вовсе — Древний Рим, эпоха корсаров, Бродвей! Почему мы должны ограничиваться вымышленными персонажами? Пусть будут реальные исторические личности, наши предки, предки наших соседей! У нас есть замечательная, сработавшаяся, креативная группа. У нас есть таланты и возможности. В конце концов — я готов вложиться, закупить все необходимое, призвать нам на помощь свежие умы, самых лучших инженеров отрасли, лучших постановщиков визуальных эффектов — чтобы имитация была как можно реалистичнее. Мы поймали внимание публики — мы удержим его, мы будем выдавать все новые, все более яркие, волнительные, живые образы. Им хочется оказаться близко к чужой жизни. Им хочется сказки. Мы подарим им ее, мы будем первыми и лучшими! На аквариум можно было только смотреть — в новые сцены можно будет войти. Наши актеры могут выйти на улицы, взорвать сознание обывателя этой живой сказкой, оказавшейся рядом с ним, — он в волнении потер руки, забывая о своей вечной головной боли. — Подумайте сами, Анжелика — джунгли Амазонки, гладиаторы, или этот... — Болото, — тихо прервала она его вдохновенный монолог. — Что? — сбился он. — Предлагаю болото, — пояснила она. — Полный интерактив. Сделал шаг — и провалился по шею. А на кочке сидит кикимора и мерзко хохочет. Зрители будут в восторге. Директор неуверенно хмыкнул, не поняв, шутка ли прозвучала только что. Анжелика аккуратно повесила сумку на плечо и неловко встала. — Простите. Я не могу в этом участвовать. Желаю вам удачи. — Я предлагаю вернуться к этой теме после выходных, — примирительно сказал он, поднимаясь тоже. — Вы много перерабатывали в последнее время, и два дня, когда никто не будет Вас трогать, пойдут на пользу. Или, может быть, Вы хотите в отпуск? Это можно организовать, хотя бы с сегодняшнего... Анжелика покачала головой, не поднимая глаз. — Нет. Не нужно отпуска. Простите. Я...пойду. Подвижная, гибкая, текучая в воде, на земле она чувствовала себя неуверенно и неловко. Подворачивались неуклюжие ноги, оскальзывались невысокие каблуки старых ботинок. Вокруг было слишком легко, слишком просторно... слишком холодно. Без сопротивления воды ее движения становились скованными — то слишком резкими, то слишком слабыми и неуверенными, словно она никак не могла рассчитать силу, которую нужно приложить. Саднила под пластырем шея, залитая антисептиком. Медик, удаляя имплант, сердито цокал языком, вполголоса поминал каких-то чертей, какую-то безответственность, какие-то статьи об административной ответственности и требовал снова зайти к нему не позже понедельника. Она кивала, не особо вслушиваясь. Да, перерождение тканей, да, скорее всего, потребуется еще несколько операций, да, фирма компенсирует... Когда-то она сама согласилась вживить себе эту разработку, тогда новейшую, а сейчас износившуюся за годы работы. Искусственные жабры. То, о чем мечтали многие поколения людей. Кто бы отказался от такой возможности? Сама предложила, сама подписала контракт. Сейчас прибор практически не работал. Да что там — что бы ни думали врачи, на самом-то деле он сломался уже давно. Просто она научилась дышать под водой. Сама. Прибор уже давно не имел значения. Но об этом она никому не скажет. Уже почти подойдя к выходу из торгового центра, она не удержалась и свернула к аквариуму. Раньше она никогда не смотрела на него снаружи — так, может, посмотреть хоть сейчас, напоследок? Но, хотя она точно знала, где расположен аквариум, она так и не смогла его найти. На его месте стоял какой-то огромный стеклянный шар, аляповатый и некрасиво украшенный позолотой. Между стеклянных стенок плескалась мутная зеленоватая вода. Пара сонных и явно больных рыб едва шевелила плавниками. Впереди, в глубине, угадывались очертания пластикового грота. Потянул сквозняк, и ей показалось, что он принес запах зацветающей воды. Она обошла зал первого этажа еще раз, но так и не нашла аквариума. Охранник, топчущийся у входа, недвусмысленно намекнул ей, что в пятницу в районе полуночи на рабочем месте делать нечего — она попрощалась с ним и вышла на улицу. Вокруг тек серый, колючий, холодный мир людей. Машины гудели ей вслед, визжали тормоза, люди пихались локтями и сумками, люди вечно спешили куда-то. Под ногами хлюпала соленая грязная слякоть, забиралась в ботинки, пропитывала старые, много раз штопанные носки. В лицо летел мелкий мокрый снег начала зимы. Мелькала, мерцала резкая, режущая глаза световая реклама. Она думала о рыбах. О прозрачной воде. Об огромных раковинах, доверчиво открывающих свои створки, и их жемчужинах. О высоких зеркальных стенах, в которых она отражалась, прихорашивалась, посылала поцелуи своему отражению, крутилась на хвосте и танцевала. Зеркала скрывали ее от мира вокруг, от людей. А те, как ни были бы ожесточены и состарены жизнью, в своих сердцах все же хранили тени детей, которыми были когда-то. И потому, как бы ни торопились они, хотя бы на секунду замирали они перед невиданным, потрясающим воображение, чудом — самой настоящей русалкой. Русалкой, живущей в аквариуме, в центре современного города. Русалкой, которая смеялась, мечтала, играла с рыбами, дурачилась, танцевала на своем толстом, тяжелом хвосте, словно балерина. И словно знать не знала о людях вокруг. Впереди, в каменном русле, стиснутая жесткими ладонями набережных, текла городская река. Тихая, темная, такая же мутная, как лужи под ногами, плыла куда-то вода. Несла трупы городских крыс, мусор, робкие попытки льда. Она долго стояла у парапета и смотрела прямо перед собой, ничего не видя. Потом она увидела лестницу — еще не перекрытую на зиму, припорошенную белым снегом. Лестница вела прямо к черной поверхности реки, и дальше, и еще дальше, ступенька за ступенькой, уходила под воду. И она пошла вперед.