Рассвет над Байонной

      Сильный порыв ветра ворвался в палатку, разметав со стола и закружив в воздухе листы бумаги с начертанными на них законами. Фитиль лампады заплясал в противоборстве с иной стихией. Гроза приближалась.       Ингвару вполне хватило этой игры полутеней, чтобы возбудиться и отдать себя во власть губ и языка, уверенно скользивших по его члену, волнующих, щекочущих, сжимающих, вбирающих в себя, зажигающих, манящих наслаждением, требовательных, наливающих силой, заставляющих раскрывать внутри себя трепещущий огнём цветок страсти, разгоняющий горячую кровь по жилам, и отдаваться желаниям тела двигаться вперёд, усиливая напор.       Пальцы Ингвара ощущали привычную мягкость длинных волос, падающих волной на плечи, напряженный изгиб шеи, округлость плеч с развитыми мышцами, но вкупе с получаемым удовольствием, мысленные образы, рождавшиеся в его голове, обещали утоление мучительной жажды, терзающей тело уже много дней. Сердце начало выстукивать свой ритм в висках, но обещанной боли не было.       Альваро отстранился, снял с себя камизу, отбросив ее в сторону, встал с колен, чуть подтянулся на руках и сел на стол. Достаточно нервно провёл ладонями по волосам, ожидая прикосновений Ингвара, стоящего перед ним, и с некоторой робостью улавливая его взгляд.       — Ты готов? — Ингвар смотрел на младшего мужа, не отрываясь и больше прислушиваясь к себе. — Давай, только осторожно, лекари просили не переусердствовать.       Младший муж потянулся рукой к краю стола, доставая из маленького мешка, принесенного с собой и предусмотрительно оставленного этаром, глиняный сосуд с тонкой горловиной, запечатанной пробкой. Он молча вручил его Ингвару. «Масло?» — Альваро кивнул, отвечая на немой вопрос. «И что там писал Хуго Сатовиторский? Ворота должны быть податливыми и открываться при лёгком надавливании или толчке». Альваро опрокинулся на спину, подтягивая выше разведённые в стороны ноги, согнутые в коленях. Он хорошо смотрелся посреди беспорядочно разбросанных листов с отменёнными законами, когда-то начисто стёршими его личность.       Младший муж с легким стоном дернулся от первого проникновения, слегка отстранился, приподняв таз, но вернулся, расслабился, поддался осторожному движению пальцев Ингвара.       — Всё правильно? — обеспокоился старший муж.       — Да, — Альваро приподнял голову. — Целуй меня и продолжай.       Ощущения пальцев были чем-то похожими на те, которыми он ласкал женское лоно, только большой палец привычно не находил твердеющего бугорка и оглаживал округлость мошонки. Альваро вожделеюще стонал ему в губы при каждом движении вперед, водя ладонью по собственному члену. Другой рукой ласкал грудь Ингвара, слегка прищипывая сосок, заставляя тот твердеть.       Палатку озарила вспышка молнии, где-то невдалеке прогремел гром.       — Уже можно, — шепнул Альваро. Ингвар отстранился, приставляя головку возбужденного члена ко входу. — Давай!       Ингвар толкнулся вперед, сминая сопротивление и вспоминая собственные ощущения от их первой брачной ночи, когда впервые вошел в горячую тесноту тела Альваро. Внезапно в палатку ворвался новый порыв ветра, куда более сильный, листы бумаги вновь разлетелись вокруг, фитиль лампады погас, но над ними разыгрывала свой акт куда более мощная стихия, ослепляя яркими молниями, сотрясая землю раскатистым громом и грохотом тяжелых капель по плотной ткани шатра.       И этот неистовый танец разбушевавшейся стихии стал лишь направляющей и возвышенной музыкой, для двух людей, стремящихся в своей полыхающей страсти стать богами, управляющими миром.       Краткие вспышки света выхватывали из темноты очертания покрытого испариной тела Альваро, мечущегося и выгибающегося навстречу, полыхающего ответным огнем, отвечающего, податливо сплавляющегося с Ингваром в единое целое. И даже появившаяся головная боль сгорала, разливаясь в этом огне, не будучи в силах его потушить. В предчувствии достижения вершины удовольствия, Ингвар перехватил член своего возлюбленного из его рук и почти одновременно довершил божественный акт.       По телу Альваро проходили судороги, одна за другой, он тяжело дышал, со стоном, в глазах блестели слёзы, хорошо различимые в очередной яркой вспышке. Ингвар стоял перед ним прикрыв глаза, с задранным вверх подбородком, пошатываясь и ощущая как волны утолённой страсти и боли, накатывают на него одна за другой. Колени его подломились, заваливая тело на бок.       И очнулся он только в руках лекарей, заботливо разминающих шею и плечи, прикладывающих к губам настои, втирающих в тело пахучие мази. В палатке было зажжено несколько лампад, гроза прошла, Альваро не было рядом и только разбросанные по всему полу листы исписанной бумаги и стоящий на столе сосуд с маслом, указывали на то, что всё произошедшее было не сном, а сладкой явью.

***

      Ингвара разбудили, когда солнце уже взошло и набирало силу. Лекари перевязали его торс тугими кусками ткани. Пришедшие за ним этары облачили в длинную тунику, но уже не надевали на шею тяжелую цепь. Заранее приготовленные носилки внесли внутрь шатра, и Ингвар, согласно придуманной легенде о своей полной беспомощности, возлёг на мягкие расшитые цветными узорами покрывала. Сверху закрепили гибкие прутья, образующие полог носилок, и прикрыли их полупрозрачными тканями, дающими полный обзор находящемуся внутри, но скрывающими его от посторонних глаз.       Под местами заунывные песнопения на местном языке присоединившихся к ним жрецов у стен города, носилки с Ингваром понесли по улицам. Люди радостно, махая ветками деревьев, приветствовали, выкрикивая фразы, совсем не подходящие их торжественному и праздничному виду: «чтоб твой член не встал» или «чтоб твой член отвалился» были еще весьма мягкими. Ингвар улыбнулся про себя. То, чем его пугали Альваро с Примусом, являлось совсем не тем, что нужно было принимать за чистую монету. В своих странствиях Ингвар, любивший поглазеть на всякие церемонии, уже не раз сталкивался с подобной «народной магией».       Люди, боящиеся действия невидимых злых сил или гнева богов за дерзость, зачастую придают важное значение собственным словам, которые, по их мнению, слышимы всем. И чтобы обмануть тех, кто строит злые козни, охотнику желают не приносить домой ни пуха, ни пера, а в колыбельных поминают волчка, что непременно должен утащить дитятко за бочок и под ракитовый кусток, то бишь в потусторонний мир.       Когда его носилки доставили к ступеням храма, Ингвар уже смеялся как безумный, вытирая невольно выступившие слёзы: такого изощрённого народного творчества, отгоняющего злые силы он еще не слышал. Несколько пожеланий можно было бы утащить на анекдоты — его солдатам очень понравятся такие скабрезности, ржать будут долго, особенно, если они «от южан». Он еле успел прикрыть рот рукой, чтобы не рассмеяться в голос, когда увидел алтарь: как он и предполагал — заниматься любовью с Альваро предстояло на толстой прослойке из крупных красных лепестков цветов. Они приятно пахли, наполняя пространство сладковатым, но немного резким ароматом, вдохнув который, Ингвар почувствовал, как потяжелели его яйца и шевельнулся член. «Значит, неплохо жрецы подготовились! Ого… — он заметил, что такие же лепестки разбрасывают и в толпе, — получать удовольствие будем вместе, со всей Энсиной!».       Двери храма не закрывали, наоборот, пооткрывали еще и боковые окна — чтобы больше народу, охочего до зрелищ, смогло прильнуть и наблюдать за действием. Ингвара осторожно вынули из носилок, красиво положили на спину на алтарь и удобно пристроили подушечку под голову — так, что вход в храм и площадь за ним были доступны для обозрения. Складки одеяния старшего мужа были тщательно расправлены жрецами, и только выступающий между ног бугор, становился всё заметнее, натягивая тонкую ткань.       Судя по доносящемуся до Ингвара шуму толпы, приближающемуся подобно грому, Альваро тоже начал свой путь. Фигура младшего мужа вскоре появилась на ступенях, утончённая, в глазах старшего мужа, благодаря яркому свету, бьющему извне в темноту храма. Внезапно Альваро остановился, развернулся лицом к толпе, развел руки в стороны, поднял голову, словно обращаясь к богам за помощью. Толпа притихла.       Альваро медленно расстегнул пояс и позволил ему беспрепятственно упасть по бедрам вниз, затем расстегнул фибулы, придерживающие его тунику на одном плече, затем на другом. Ткань волнами скользнула по его телу, и кожа золотом полыхнула в лучах солнца. Младший муж повернулся к людям Байонны спиной, полностью обнаженным, будто красуясь, прогнулся, сведя лопатки вместе, потом переступил через своё одеяние и направился в храм. Толпа ревела, Альваро счастливо улыбался.       Только когда он приблизился вплотную к алтарю, Ингвар смог разглядеть, что всё тело младшего мужа покрыто витиеватым золотым узором, будто полупрозрачным одеянием или второй кожей, скрывающим наготу, отвлекая на себя посторонний взор от откровенного разглядывания шрамов и ничем не прикрытого полувозбужденного члена. Волосы были распущены, как и просил Ингвар, но в некоторые пряди вплетены тонкие нити прозрачного бисера с нежно-голубыми драгоценными камнями на концах.       Альваро лёг рядом с Ингваром на алтарь, ему под голову тоже положили подушку. Сзади жрецы принялись расчехлять пресветлый образ бога Коатля, сопровождая свои действия ритмичными молитвами и песнопениями.       — Ты куда вчера пропал? — тихо шепнул Ингвар, он поймал руку Альваро, сцепляясь пальцами.       — Ты сознание потерял у меня на глазах! Я сразу позвал лекарей. Пришлось уйти. Мне полночи этот рисунок наносили — удалось поспать урывками.       — Не жалуйся, — умиротворённо ответил Ингвар. — Ты всем очень понравился.       — Ага, — согласился Альваро. — Я точно тебя вот таким возбуждаю?       — После вчерашней ночи ты меня возбуждаешь в любом состоянии! Что за пакость они в лепестки добавили?       Альваро повел носом:       — Что-то вызывающее страсть.       — Не доверяют…       — Наверно, наоборот — хотят, чтобы у нас всё получилось. Я в прошлый раз лежал на белых и так не пахло.       — Когда начнём?       — Когда пожелаешь.       — А почему всё еще лежим и треплемся? Ждём, когда масла нальют?       Альваро тихо рассмеялся, поднимаясь со своего места, и склонился над старшим мужем:       — Меня уже подготовили так, что остаётся только в руках удержать, чтобы я на пол не слетел.       — Неет! — протянул Ингвар, приобнимая за плечи и заставляя младшего мужа перекинуть ногу через тело, встав на четвереньки. — Ты от меня точно никуда не улетишь. Вот, и всему народу голой задницей отсверкал, — он притянул Альваро к себе, встречая ответный поцелуй. Слегка согнул ногу в колене, чтобы прикрыть ей низ своего младшего мужа от откровенных взоров толпы. Его жест вызвал новую волну громкого обсуждения: то ли разочарования, что весь обзор прикрыли, то ли радости, что герцог еще шевелится.       Альваро немного поёрзал на месте, не понимая, что происходит, потом шепнул:       — Муж мой, в любое другое время можешь показывать, что ты — собственник, но во время церемонии — никогда. Ничего не должно смущать или останавливать.       — Прости… — Ингвар чуть не взмахнул рукой с напутственным «поехали», как делал это постоянно, когда утром его войско трогалось в путь. Он постарался отбросить все ненужные мысли и сосредоточиться на чувствах. «Как же трудно! Постоянно отвлекаешься на любую…».       — Я люблю тебя! — услышал он над собой голос Альваро. Открыл глаза, почувствовал, как уплывает вглубь далёкого синего моря, растворяясь в тёплых, почти горячих водах, что всегда его манили своей бескрайней бесконечностью. Альваро повторил эти же слова на коэйне. Красиво, певуче, чарующе-нежно… — Полюби меня!       Фигуры жрецов, своды храма, люди — всё превратилось в зыбкие тени, даже лишний шум отдалился, превращаясь в ритм, будто отбиваемый гулким барабаном, похожим на сердцебиение. Перед глазами почему-то возник образ Коатля: он приближался, сливаясь с Ингваром, и вот — он уже тот самый могучий бык, что вглядывается, не отрываясь, в сапфировые глаза юноши, насаженного на его пульсирующий огнём член. Рот юноши приоткрыт, а из часто вздымающейся груди, вырывается шумное дыхание, вдох-выдох… вдох-выдох… В одной руке юноша держит обоюдоострый меч, направленный остриём в грудь Ингвара, и тот перехватывает его скользя ладонью по лезвию, но не ранит себя, наоборот, управляет своим наездником посредством этого меча.       Священнодействие похоже на танец: страстный, подобно скорпиону, что впрыскивает в кровь расплавленный яд, заставляющий сгорать в огне неутолённого желания; преданный, подобно псу, обладающему бескрайним доверием к тому, кого он любит; мудрый, подобно змею, что пожирает всё старое и никчемное, порождая на свет новое и ещё более прекрасное.       И, когда двое, сливаясь в единое целое, перетекая из одной субстанции в другую, не только телами, но и мыслями, чувствами, грёзами и мечтами, считают друг друга богами — каждый своего возлюбленного для самого себя, тогда и рождается тот благодатный дар, что преподносят им боги.