Молчание

Они стояли перед её домом, но что-то останавливало их, не позволяя пройти дальше. Со стороны казалось, что они статуи, замершие в ступоре. Их обдувал прохладный ночной ветерок, колыхавший волосы. Где-то неподалеку их фигуры освещал тусклый уличный фонарь. У Трента в груди щемило. Он вдруг ощутил одиночество почти физически. Его редко понимали люди, часто обвиняли в том, что он «растрачивает жизнь впустую». И только Дарья помогла ему в его смятении. Он остро почувствовал потребность в ком-то еще. Он взял ее за руку. Ей хотелось вырваться, но его хват оказался слишком сильным. Вообще-то, она не любила излишних физических контактов, но с ним было по-другому. С ним вся ее жизнь пошла по-другому. Ей было слишком хорошо, до тошноты хорошо в его присутствии. Его теплая ладонь согревала ее сердце. Они вроде бы встречались, но Дарья знала, что Трент все еще не может избавиться от своего разгульного полигамного образа жизни. Каждый раз, узнавая от Джейн про очередные похождения ее братца, она лишь тихо вздыхала. Об их отношениях знали только они вдвоем. Это была их маленькая, но очень важная тайна, которая делала их еще ближе, хотя, казалось бы, ближе уже и некуда. Они не смотрели друг на друга, но ощущали каждый оттенок спектра чувств друг друга. И никакой неловкости. Между ними не существовало «неловкой паузы» — любая пауза была нужна. Она скрепляла их еще больше. Им было приятно помолчать друг с другом, подумать каждому о своем, заранее зная, что рядом есть человек, который тут же заметит перемену настроения, который тут же заметит налет одиночества в глазах и поможет избавиться от этой мерзости. Дарья думала, что она не подвластна любви, но их редкие разговоры друг с другом заставляли ее все больше и больше хотеть сблизиться с этим человеком. Ей казалось, что даже Джейн не понимает ее чувства так сильно, как этот взрослый парень, в душе которого все еще глубокое детство.  — Эм… — ей захотелось поговорить, захотелось услышать его голос. Она чувствовала, что если продолжит думать, то расплачется. — Разве мы не должны сейчас… Поцеловаться? Ну, как делают обычные парочки. Она заметила, как Трент ухмыльнулся, и ей стало стыдно. Что за глупые вопросы? Она хотела вырвать руку и убежать домой, чтобы лечь спать. Но он все еще крепко сжимал ее ручку своими тонкими костлявыми пальцами. Ей так нравилась эта худощавость…  — А разве мы «обычная парочка»? — Трент не смотрел на нее, но видел насквозь. Между ними не было глупой романтики, они оба ее отрицали, только по-своему. Трент не рассматривал романтику как способ выражения любви, а Дарья считала ее достаточно противной вещью. Снова воцарилось молчание. И снова никто не смел сдвинуться с места. Этот короткий диалог позволил обоим сделать выводы. Перекидывание редкими, но меткими фразами — это классическая часть их отношений. Каждый день они делают для себя выводы друг о друге, «принюхиваются» к привычкам и мыслям друг друга. А сейчас они почти научились общаться посредством телепатии. Конечно же, речь идет о взаимопонимании, а не о мистике. Трент, наконец, понял, что Дарья для него слишком особенная девушка. Гораздо особеннее, чем другие девчонки, которые частенько сами к нему липли и тащили в постель. Чаще всего они были глупыми и размалеванными куклами, которые пытались его понять лишь на словах. Даже Моник была такой. В итоге, от них он получал только обвинения. «Бездельник», «тебе от девушек только это и нужно», «пользуешься своей популярностью у женщин, не думая о них», и так далее. Он наслушался достаточно клеветы за свою короткую жизнь, и это его порядком доставало. Поэтому он не привык видеть в девушках хоть малейшую тень мысли. Поэтому чаще всего он встречался с девушками только ради беспорядочных половых связей. Поэтому Дарья стала для него самой клёвой школьницей. Поэтому он сам сделал шаг к ней навстречу и предложил попробовать встречаться. Поэтому она для него настолько особенная, что он не смеет опошлять ее поцелуями или чем-либо еще в этом роде. По крайней мере, пока он трезвый и в состоянии отвечать за свои поступки. Дарья не судила из личного опыта, хотя думала о том же — об особенности их взаимоотношений. Сравнивать ей было почти не с кем: разве что с Кевином и Бритни, или Квин и ее дурацкими подкаблучниками. Они казались ей противными, искажали ее представления об искренних чувствах. Раздирали ее скорлупу, в которой царило свое понятие о любви. Трент стал тем, кто склеил хрупкие остатки, укутав Дарью обратно в ее уютную зону комфорта. Её Трент. Никто не заметил ее счастья и облегчения от того, что произошло между ними. Никто не заметил того, как она изменилась. Кроме него, разумеется. «Ты стала светлее», — вдруг сказал он после того, как они вдвоем сходили в пиццерию, пока Джейн в очередной раз гуляла с Томом. Дарья крепко сжала руку Трента, вдруг испугавшись, что в один момент все это окажется сном. А потом она проснется и вновь окажется в этом ужасном и прогнившем мире, где все на свете ее раздражает до глубины души. Она не хотела жить в этом жутком мире в одиночку. О боже, нет. Кажется, она сейчас заплачет. Дарья посмотрела на Трента. Их взгляды встретились. Одни его глаза говорили о том, что она может не переживать насчет этого. Он обязательно будет рядом, даже если весь этот чертов мир сойдет с ума, и в нем не останется ничего святого. Даже «Больного, Безумного мира». Он все равно будет с ней. В этот момент Дарья поняла: их с Трентом отношения слишком крепкие, слишком душевные, слишком бесценные, чтобы размениваться на дешевые мелочи вроде «обязательных» поцелуев, регулярных свиданий и прочего барахла, которым занимаются «обычные парочки». Дарья поняла, что та любовь, которую она видела раньше — дешевая подделка по сравнению с тем, что она чувствует сейчас.  — Мне пора домой. Спасибо, что проводил, — тихонько сказала Дарья, чувствуя, как тяжело ей даются слова. Трент улыбнулся:  — Я позвоню, когда буду дома. Та лишь кивнула и, собравшись переступить порог собственного дома, остолбенела. Ее окутало тепло. Невероятное тепло, бесконечное тепло, теплое тепло. Дарья не знала, какими еще словами можно было описать тот прилив чувств и эмоций, который она ощутила. Она закрыла глаза, не желая избавляться от этих ощущений. Спустя мгновение, она догадалась, что это всего лишь объятие. Хотя нет, не «всего лишь». Это объятие было для нее дороже, чем все то, о чем мечтает ее глупая сестренка.