Вспомни меня

Первой муггла замечает Прише. Тот висит в воздухе в небольшой долинке между двумя невысокими горными цепями, и, кажется, рассматривает возвышающиеся неподалеку ворота. – О! Экипировка! – радуется Прише. На самом деле куда больше, чем товары, ее интересуют новости: мугглы обычно не секретничают, выдавая самые последние известия – те, которые не приносят побежденные товарищи. Он идет за ней, настороженно озираясь. Но ни воинов Хаоса, ни манекенов неподалеку незаметно, и он отпускает рукоять меча. – Чем порадуешь? – спрашивает Прише у муггла. – Камнями призыва и защитными кольцами, купо! – тот взмахивает коротенькой лапкой, и в воздухе перед ними появляются товары. Муггл тут же грустнеет. – А вот новостями, боюсь, порадовать не получится. Тифа больше не в бою, купо. Она столкнулась с Сефиротом Хаоса… Прише подавляет вздох, хочет спросить об обстоятельствах битвы. Она не представляет, зачем ей знать эти обстоятельства – все проклятые воины Хаоса всегда действуют по однажды отработанной схеме, они нападают со спины или из засады, или призывают манекенов, но заканчивается все всегда одинаково. – Мы возьмем вот это кольцо и камень Кракена, – произносит спокойный голос за ее спиной, и Прише кожей чувствует стоящую за ним надежность. И медленно выдыхает. Она все же возвращается к этой теме – на привале. Чахлый костерок из сухой травы прогорает так быстро, что Прише устала уже подкармливать его, но все равно делает это. Второй рукой она гладит по волосам спящего у нее на коленях мужчину, перебирает тонкие серебристые пряди. Вряд ли это любовь, думает Прише, да и не имеем мы права влюбляться – только не в этом мире. Но от мысли о том, что воины Хаоса могут настигнуть его, как настигли Тифу, она, кажется, замерзает. – Космос не слабее Хаоса, – произносит она вслух. – Тогда почему же мы все время проигрываем? – Может, нам чего-то не хватает? Оказывается, он давно уже не спит. Но и вставать не торопится: ловит ее за руку, за ту, которой она гладила его по голове, осторожно, нежно сжимает ладонь. – Может, они, все время побеждая, сохраняют какие-то знания, которые мы забываем, а эти знания нужны для победы? Мы ведь даже друг друга в новом цикле не помним… Прише смотрит на свою ладонь – смуглую, крепкую, со сбитыми костяшками – в его руке. Становится так горько, что на глаза наворачиваются слезы. – А ты будешь меня помнить? – спрашивает шепотом. – А ты меня? – после молчания отвечает он. Прише закусывает губу. Она не может, не имеет права сказать ему правду – ту правду, которая убьет его вернее, чем мечи воинов Хаоса. Как она нашла его, кто он такой и откуда появился – то, что знают только она, Космос и Профессор, навеки похоронено между ними тремя. Прише вообще не уверена, что итог поражения от рук воинов Хаоса для него будет таким же, как для нее. В конце концов, манекены ведь не возвращаются для следующего цикла. – А ты выживи, – просит она вместо ответа и сжимает его ладонь теперь уже двумя руками. – Выживи, во что бы то ни стало, и вспомни меня! Он молчит. Забытый костерок медленно умирает у ее ног. Кристалл согревает ладонь: Воин Света смотрит в его глубины, но не может найти там ни следа того, что ищет. Космос говорила, эти кристаллы укажут им путь; путь того, кто не помнит даже собственного имени, скрыт во мраке. – Давай мы придумаем тебе имя? – предлагает Бартц, но Воин Света качает головой. – Я хочу вспомнить. У каждого из них есть обрывки памяти о родном мире. У него нет даже этого. Как будто он был рожден из этого изломанного, чужого мира, без имени, без прошлого – лишь для того, чтобы защищать Космос. Это больно. Несмотря на то, что он не видит себя никем, кроме защитника Космос, быть только им – невыносимо. Воин Света всматривается в глубины кристалла, надеясь нащупать хоть тень, хоть нить, хоть краешек воспоминания – что-то, что доказало бы ему, что он по-настоящему жив. (Смуглая ладонь со сбитыми костяшками в его руке. «А имя твое будет…» «Выживи и вспомни меня…») Воин Света зажмуривается и трет глаза. Чужой образ развеивается, как дым. Наверное, это полузабытый сон, думает он и опускает кристалл.