Часть 1
18 октября 2017 г. в 14:19
— Ты снова за своё? Мир рушится, а ты взялся за наркотики? — похоже, девушка готова проломить ему череп той самой окровавленной киркой, что покоится в её руке, но парень молча жмёт плечами, закидывая в рот очередное колесо, и, запивая его каким-то алкоголем, закидывает ноги на деревянный стол, кладя их рядом с рюкзаком сестры.
Стол, стул, убитая кровать, рядом небольшая полка с книгами и подвал, забитый консервами и выпивкой — что нужно ещё для саморазрушения.
— Мир уже давно рухнул, а вы с мамой всё идеализируете, но при этом выбираете самые гнусные пути для выживания, — он говорит это слишком буднично и холодно. Обыденно до той степени, что по коже проходит мороз, хотя за окном стоит жара.
— И что теперь? Ты будешь жрать наркотики, упиваться алкоголем и жить в этом доме, с Троем под боком, пока не помрёшь? — её слова пропитаны гневом, отчаянием и нотками обиды, но Нику плевать — он просто кивает головой на эти вопросы.
— Выживание и убийства — по вашу душу, а мне и тут нормально: ограждённая живописная территория, что забыта самим Богом, несколько личностей, которые не врываются ко мне без стука, и, конечно же, как ты сказала: наркотики, алкоголь и Трой, — имя он произносит как-то по-особенному, с определённом оттенком теплоты.
— Ты помрёшь, как и . . .— Кларк обрывает свою сестру грохотом стула, который падает из-за того, что он резко встал и, кинув ей рюкзак, указывает рукой на дверь.
— Я буду рад с тобой повидаться, когда ты перестанешь принимать сторону матери. В ином случае больше не приходи.
Собственно, парень знает, что это последний её приход к нему. Она больше не вернётся. Он потерян для неё, как и для самого себя.
***
Волосы вновь прилипли ко лбу от пота, а сердце стучит в районе глотки, перекрывая доступ кислорода — очередной кошмар и очередное напоминание о том, сколько всего было утрачено. И для чего?
Эти кошмары, как укол совести, которую парень так усердно пытался пропить и заглушить всеми ему известными способами, но в этот раз, после прихода Алисии, он не остаётся в раздолбанной от времени постели, с рваными простынями, которые сгодились скорее на половые тряпки, чем на постельное бельё. В этот раз, не отойдя от вечерней попойки в одно лицо, он срывается прочь. Туда, где его ждёт Трой. Пусть десять минут, но поговорит с ним.
— Давай поговорим, Трой. Хотя бы чуть-чуть, — Ник падает задницей в какую-то грязь из-за дождя, который не так давно закончился, и, упираясь спиной в дерево, поднимает мутный взгляд на тёмное небо; кажется, у него вошло в привычку не спать по ночам.
Ночь — время для историй, воспоминаний и мудового душевного терзания.
— Я знаю, что до этого приходил к тебе редко, — голос парня сипнет, то ли от холода, то ли от алкоголя, смешанного с таблетками, то ли от собственного вранья. Кларк кривит душой: он приходил не редко, он вообще не приходил; его трусость ему мешала. Он столько раз пытался понять, чего именно боится, что сбился со счёту, так как понимания не находил. И даже сейчас он набрался смелости только, после психотропных веществ, которые вызывали новый кошмар.
Первые несколько месяцев он надеялся, что вскоре это пройдёт, утихнет и испарится, словно никогда не было. Игры со смертью, в лице ходячих, имели кратковременный эффект. И в итоге испарилась надежда, а не кошмары.
"Я выжил, Трой, выжил, представляешь?" — мелькает в голове у парня с очередным глотком виски, что тут же бежит по венам, и чувство презрения к самому себе возрастает ещё больше: ведь он даже не смог нормально провернуть миссию со своим суицидом на дамбе. Его ставки и надежда на реализацию данного плана были высоки, они не имели бреши или осечек, но всё исчезло в ту секунду, когда его тело принялось откашливать воду. Стоило лишь сесть и увидеть остатки от мира, как солнце принялось бить в глаза, а мальчишка, стоявший рядом, стал расспрашивать о его самочувствии. Тогда нахлынуло осознание, что это не конец. Это начало тернистого пути.
— Знаешь, что я подумал про тебя, когда увидел тебя первый раз в жизни? — Ник отчётливо помнит те мысли, что посетили его голову в тот момент, как и чувства.
— Что ты отбитый на всю голову и то, что я бы с удовольствием вскрыл твой череп, — Кларк криво усмехается, ощущая прилив ностальгии, и, он готов поклясться, что Трой разделяет его чувства, что на его губах блуждает намёк на улыбку-усмешку. Он точно знает, что прав, несмотря на то, что сидит спиной к нему.
— Я это видел в глазах ходячих — полное безумство и отсутствие всего человеческого, но никогда не видел это в глазах живых. В твоих глазах это было, — струйка дыма от сигареты тянется куда-то вверх, к кроне дерева, исчезая в воздухе, и парень делает новую затяжку, продолжая монолог, — И, чёрт возьми, это пугало. Жутко пугало. До того момента я и не думал, что могу бояться так сильно.
В голову назойливо, до одури приставуче, лезет фраза Троя, брошенная в машине о том, что они похожи и, Ник оставляет попытки отогнать её; пора принять факты, пора принять то, что Отто был прав. Он был прав от самого начала и до конца.
Кларк задумчиво облизывает свои губы, слизывая с уголков рта капли виски, и, смотря куда-то вдаль, позволяет себе утонуть в прошлом, которое съедало его изнутри каждую ночь.
Принимаясь перечислять всё, что ему приходило в голову, Ник словно просматривает фильм, где обрывки воспоминаний из разбитой психики всплывают в хаотичном порядке: мгновение — и вот Трой просит его убить, а Ник отказывает ему в жёсткой форме, кидая фразу:"Убей себя сам"; ещё вспышка — выстрел рядом с Троем, безумный хохот и рваньё писанины; момент — железный карцер, с небольшим отверстием, в котором он видит Троя; секунда — "Это дерьмо тебя убьёт".
Кларк разочарованно смотрит на тлеющую сигарету в собственных пальцах, которые покрыты мозолями, грязью и ещё какой-то дрянью:
— Не убило меня это дерьмо, Трой. Как и ходячие, как и дамба, как и что-то иное.
Отчаянное сожаление вновь накатывает лавиной, снося внутренние преграды, когда в голове Николаса всплывает встреча с матерью, после развала дамбы:
— Она, кажется, надеялась, что я кинусь к ней в объятия, особенно, после цитирования тебя о том, что ты назвал меня братом и лучшим другом, — болезненная ухмылка, выражающая омерзение, смешанное с брезгливостью, касается его лица, и он выпускает дым из лёгких, отправляя бычок куда-то прочь, — Она даже извинялась, мотивируя тем, что я простил тебя за ранчо.
Парень признаётся своему немому собеседнику в самом сокровенном, в том, что он носил в себе столь долгое время. Выворачивает душу наизнанку в первый раз за длительный срок, но не чувствует облегчения. Он ощущает пустоту и капли боли, что соединяются меж собой в причудливый коктейль, который вновь начинает стачивать его изнутри. Кажется, что он пригрел змею на груди, которая медленно, но верно уничтожает его своим ядом. Так медленно, что ещё чуть-чуть и он начнёт просить о смерти.
И в какой-то момент Ник ловит себя на мысли, что он уже не сидит спиной к Трою, их больше не разделяет дерево. Он вновь поборол свой страх; теперь перед его глазами предстал собственноручный крест, сделанный из обычных досок, на котором было выжжено всего два слова — "Трой Отто".
Николас Кларк ненавидел сам себя по многим причинам, одна из них — Трой.
Отто успел запасть в его душу так глубоко и так метко, что не вытряхивался из неё по сей день. Его невозможно было вытравить или излечиться, как от какой-то болезни. Это находилось внутри: в голове, в крови, в сердце.
—Я не приходил к тебе больше полгода, ровно с того момента, как нашёл тебя и похоронил. Надеюсь, ты простишь меня за это, как и за факт того, что я жив, а ты мёртв, — Ник утрировал по поводу того, что он жив. Он был больше похож на типичного мертвеца. Не на ходячего, а на обычный труп из морга: тёмные круги под глазами и бледная кожа, которая не была никогда ему присуща — признаки того, что парень закапывает сам себя в землю.
Закапывает рядом с Троем.