***
Рон успел снять с себя куртку и уже стоял в одном ботинке, не желая наклоняться и старательно спихивая его замерзшим мыском второй ноги, когда осознал, что в кухне горит свет. Он замер, прислушиваясь. Ботинок сговорчиво соскользнул со ступни и бесшумно опустился рядом с первым. Рон вытащил волшебную палочку и уже собирался наколдовать Гоменум Ревелио (1), когда с кухни послышались звуки: кто-то брал что-то с полки. Рон закусил губу, подавив желание рассмеяться. У них и не было почти ничего! Ничего ценного и ничего съедобного, во всяком случае. К концу недели все наготовленное уже съели, а мать все еще сердилась на него из-за Гермионы и вчера не стала устраивать воскресный ужин. Лишь пробурчала: «Вкусное — только для невестки и внучки», — и посмотрела с осуждением. Крыть было нечем. Рон тоскливо вздохнул, не торопясь кидаться уверять ее, что вернет их и все будет нормально — при всём желании не смог бы, так зачем вселять пустые надежды? Он даже не стал напоминать, что Гермиона ей на самом деле не невестка, и вообще... ничего не стал говорить. Из кухни снова послышался шорох и негромкие шаги: видимо, не обнаружив того, что искал, таинственный вор принялся перемещаться по комнате. Оторвавшись от воспоминаний, Рон затаил дыхание и на цыпочках пошел вперед, но неудачно зацепился за бесхозные, зато... очень знакомые сапоги. Споткнулся, с хлопком оперся о стену и шумно выдохнул. Шаги в кухне моментально стихли. — Рон? Он опустил глаза, таращась на сапоги Гермионы и гадая, как не заметил их в первую же минуту. Снова поднял голову, натыкаясь на пристальный взгляд: выглянув из кухни, Гермиона некоторое время смотрела на него, а потом, не сказав ни слова, качнула головой, призывая к себе. Он почувствовал, как по телу разливаются одновременно липкая паника и домашнее тепло. Корча смешные рожицы и причмокивая во сне, Роза мирно сопела в люльке-коконе, и Рон поневоле остановился возле нее, жадно всматриваясь, впитывая щемящую нежность. В душе его в последнее время царили разрушительные ураганы, но место дочери было рядом с ним — или, во всяком случае, в его доме. — Привет, — сказал он наконец, не отрывая взгляда от крошечного пухлощёкого личика, но обращаясь к Гермионе. — Она спит. — Я вижу, — осторожно отозвался Рон. — Что, эм... Давно вы тут? — Достаточно. Ему очень хотелось спросить, видела ли их мать, но он прикусил язык: не хотел бестактностью вызвать бурю — а в том, что она притаилась где-то, он почти не сомневался. Поэтому просто продолжил смотреть на дочку — та дышала тихо-тихо, почти бесшумно, но в полной тишине было слышно ее безмятежное сопение. Рон вдруг понял, что никогда не задавался всерьез вопросом: на кого она больше похожа? Он знал, что и его родители, и Грейнджеры наверняка не раз влюбленно рассматривали малышку, приписывая ей черты то одного, то другого члена семьи, но сам всегда оставался от этого в стороне. Кроме, пожалуй, одного раза, когда кто-то заявил, что Роза похожа на Джинни в таком же нежном возрасте. Рон тогда пришел в шок: представить эту полностью зависящую от них с Гермионой кроху такой же энергичной задирой, какой была его сестренка, он совершенно не мог. А ведь она вырастет когда-то, не скоро, но станет самостоятельной. Он не мог себе позволить не участвовать в ее жизни. Рон поднял голову с твердым намерением сказать это вслух, но осекся, едва открыв рот: всё это время Гермиона наблюдала за ними, и — он почти мог поклясться! — у нее в глазах стояли слезы. — Гер... — Мы так больше не сможем, Рон, — сказала она тихо, но твердо. С силой потерла один глаз рукой (значит, не показалось) и сделала глубокий вдох. — И я так больше могу, и тебе... И ты тоже вряд ли счастлив. — Все так сложилось, что... — он даже не знал, что хотел сказать. Гермиона подняла ладонь и мотнула головой. — Как мы до такого дошли — это уже другой вопрос. Ничего не изменишь, Рон. Но у нас есть обязательства, на нас ответственность перед всеми — и перед Розой, и перед родителями... Он подумал, что Гермиона сейчас вздохнет и скажет, что смирится со всем и вернется, — и его сковало ужасом. — Но и перед собой тоже! — торопливо вставил он. Собственный голос показался слишком громким и резким, и Рон испуганно покосился на Розу. Ничего. — Я имею в виду... нельзя... насильно. Это будет несправедливо по отношению к нам с тобой. — Я знаю, — ровно кивнула Гермиона и наморщила лоб. — Мы поживем пока у моих родителей, а потом я найду нам с Розой хорошее местечко, — проговорила быстро, почти на одном дыхании. — Ты прав... — она повела рукой, словно не желая повторять его слова. — Ты прав. Нельзя... Все изменилось, Рон, мы сами изменились. Я просто не представляю, как еще можно... разрешить эту ситуацию. Она поджала губы, и Рон, не выдержав, снова отвел взгляд. Обычно прямолинейная, сейчас Гермиона обходилась недомолвками и общими словами. Он знал, что ранил и оттолкнул ее, и она не сможет больше воспринимать его таким же, как раньше, но ему даже не приходило в голову, что ей противно. Тошно. Вот до чего они дошли. — Я тоже не представляю, — пробормотал он, лишь бы не молчать, но слова прозвучали беспомощно и повисли в воздухе. — Гермиона... — Ты ведь обычно знаешь, чего хочешь. Почему ты так долго не был уверен, Рон? Вопрос ударил наотмашь, как пощечина: Гермиона действительно хорошо его знала. И не так уж важно было, о чём именно она спрашивала. Ему не нужно было говорить, кого он выбрал или выбрал бы, или что хочет делать со своей жизнью, или как так вышло, что... Он хотел сказать: он уверен, что любит ее — и он был уверен, но, наверное, все-таки... не был. Гермиона между тем как будто и не ждала ответа: — Я пришла сказать, что... Сначала я думала, что нам нужно попытаться. Рози нужен отец, а я ведь даже... — она почти рассмеялась, не истерично или зло, а действительно фыркнула, — у меня ведь даже не получается тебя по-настоящему ревновать! — Это заявление сбило Рона с толку, но он и слова вставить не успел. — Но мы не можем. Слишком поздно. Он сглотнул. — Спасибо, что сказала это лично, — только и смог произнести. — Я всегда ценил твою решимость и нежелание сдаваться. Помедлив, Гермиона кивнула, будто соглашаясь с его словами, и сделала два неторопливых шага вперед, в сторону детской кроватки. Рон подавил желание попятиться, когда она оказалась слишком близко, но не стал дотрагиваться до нее: Гермиона вовсе не выглядела так, будто нуждалась в том, чтобы он ее обнял или дружески похлопал по плечу. Она подняла Рози, кинула на Рона короткий взгляд и вышла.***
Перед самой дверью запыхавшийся Рон остановился, несколько раз медленно выдыхая. Потоптался, собираясь с духом. Уже неделю Малфой не появлялся в Аврорате, и если поначалу это ещё можно было списать на какую-нибудь простуду или хотя бы желание просто залечь на дно и отсидеться дома, пока всё не утрясётся, то теперь Рон всерьёз забеспокоился. Вообще-то Малфою такое поведение не было свойственно — он не прятался даже когда эта шумиха вокруг его ориентации только поднялась, так с чего бы ему начать делать это теперь? Спрашивать у кого-нибудь о нём Рон опасался, поэтому, как только они с Гермионой окончательно прояснили свои отношения, он бросился по знакомому адресу, решив наведаться лично. По привычке воровато огляделся, но площадка выглядела как обычно, только почему-то казалось, что царящая вокруг мёртвая тишина сегодня особенно сильно давит на уши. Списав всё на волнение и разыгравшееся воображение, Рон отмахнулся от всяких глупостей и громко постучал в дверь, остро жалея, что вернул тогда Малфою ключи: ему срочно, позарез требовалось увидеть его, убедиться, что всё в порядке. А потом сжать в объятиях и говорить-говорить, объяснить наконец всё без утайки и недомолвок, все терзавшие страхи и сомнения... выпросить прощение, ведь он так виноват — струсил, предал, бросив его одного разбираться со всем этим. «Тоже мне, будущий аврор, — с горькой усмешкой подумал он и постучал ещё громче. Нахмурился, когда из-за двери так никто и не отозвался, и заколотил кулаком со всей силы. Пытаться открыть дверь магией было бесполезно, и ему ничего больше не оставалось, кроме как стучать и ждать. — А ещё в Гриффиндоре учился, позорище». — Молодой человек! — раздался вдруг совсем рядом недовольный голос, и Рон от неожиданности подпрыгнул как укушенный, резко разворачиваясь. Справа, в дверном проёме второй на площадке квартиры стояла худосочная старушка в старомодном наряде. Она строго прищурилась сквозь очки и поправила совершенно седые волосы, уложенные в аккуратный пучок. — Почему такой шум? Вы что тут делаете? — Да я это... м-м... — Рон стушевался и неопределённо махнул рукой, вдруг осознавая, что понятия не имеет, был ли знаком Малфой вообще со своими соседями. — Тут вот мой сослуживец живёт, мне бы... — А-а, так вы к мистеру Малфою? — старушка посветлела лицом и широко улыбнулась. — Такой приятный был юноша, — доверительно поделилась она и сентиментально вздохнула. — Вежливый, обходительный, нынешняя молодёжь совсем не такая! Как жаль, что он съехал, я переживаю — вдруг заселится кто-нибудь не... — Как — съехал?! — Рон вытаращил глаза. — Зачем? — Откуда же мне знать? — пожала плечами старушка. — Съехал, ещё три дня назад. Пришёл ко мне, объяснил, что его по службе перевели на другое место — он ведь работал в полиции. Ах, — она закатила глаза, — такой молоденький — и уже полицейский сержант! А может, даже скоро станет инспектором... — Тоскливо вздохнув, Рон нетерпеливо заёрзал на месте, и старушка очнулась от своих хвалебных излияний: — О, простите, что это я! Разумеется, вы и сами всё знаете, раз вы его коллега. Вечно я как начну что-то... — Так куда, вы сказали, Малфой уехал? — очень вежливо и осторожно попытался Рон вернуть разговор в нужное русло. — Ах да, — старушка всплеснула руками. — Так вот, как я уже и говорила — он постучался ко мне три дня назад, сказал, что съезжает и очень-очень торопится; отдал мне ключи от квартиры и попросил вернуть их хозяйке, миссис Глэдис Ридли. Ну, я и согласилась — Глэдис моя близкая подруга, знаете ли, мне не трудно было... — Всё понятно, — выдохнул Рон, чувствуя, как кровь бросается в голову, а в ушах нарастает шум. Покачнулся, привалившись спиной к стене. — Спасибо, вы мне очень помогли. — Боже мой, вам плохо? — всполошилась старушка. — Может быть, вызвать врача? — Нет-нет, не стоит, — нашёл в себе силы выдавить Рон. — Скажите, — спросил без особой надежды, — а он... мистер Малфой никому ничего не велел передать? Ну, может, если кто будет спрашивать... или вроде того?.. — Нет, — удивлённо отозвалась старушка и вдруг подозрительно прищурилась. — Да в чём дело, юноша? Разве вы не должны сами знать, раз, как вы утверждаете, работаете вместе? Что происходит? Вы точно полицейский? — она шагнула в глубину своей квартиры, не отводя настороженного взгляда. — Где ваша форма и удостоверение? Имейте в виду: здесь отличная охранная система! И если вы что-то задумали... Рон глубоко вздохнул, кое-как беря себя в руки и принимая невозмутимый вид. Ему только проблем с магглами не хватало для полного счастья. — Успокойтесь, мэм, — он принужденно улыбнулся и примирительно вскинул руки. — Я действительно полицейский, это правда. Просто был в длительной командировке и пока не в курсе всех дел. Вы позволите взглянуть на эту квартиру? — он скосил глаза на дверь малфоевского жилища. Бывшего жилища. — Пожалуйста, это быстро. Так надо, — добавил веско и запустил руку в задний карман джинсов, доставая завалявшийся там пропуск в тот самый клуб. Незаметно махнул палочкой, наводя иллюзию, протянул старушке. — Вот моё удостоверение. Та взяла «документ», тщательно вгляделась, изучая со всех сторон, разве что не обнюхивая. Вздохнула и протянула обратно — подозрительности в её взгляде значительно поубавилось. — Ну что ж, раз это так необходимо, — неуверенно пробормотала она. — Очень необходимо, — подтвердил Рон, сам не зная, зачем так рвётся в опустевшую квартиру. Но ему казалось важным ещё хоть разок попасть туда — будто слов милейшей старушки-соседки было недостаточно, и необходимо было увидеть всё своими глазами, чтобы убедиться лично. Через полчаса он уже шагал домой под проливным дождём, потерянно глядя перед собой и ничего не видя. Намеренно пренебрегая аппарацией, хотя по пути уже попалось несколько удобных и безлюдных подворотен, он решил пройтись пешком. В брошенной квартире ничего не нашлось, ни единой зацепки, ни единого клочка записки или чего-то подобного — да он, собственно, и не надеялся. И теперь ему требовалось время, чтобы осознать, что Малфой действительно сбежал. Бросил Аврорат, всё и всех и исчез в неизвестном направлении.***
Потерянный Рон сидел один в раздевалке и с тщательным старанием зашнуровывал кроссовки для бега. Через полчаса им предстоял контрольный кросс — общий, для всей группы, — и Рон не мог его пропустить, хотя, видит Мерлин, всё, чего ему хотелось — послать всех, уйти домой, забраться с головой под одеяло и лежать так до самой старости. Впрочем, нет, домой тоже не очень-то хотелось — злясь из-за разрыва сына с невесткой, ни мать, ни отец с ним по-прежнему не общались без крайней нужды, и атмосфера в Норе весьма накалилась. Слава небу, родители хоть не знали, из-за чего произошёл этот разрыв, и про Малфоя тоже не имели представления, а то их бы вообще инфаркт хватил. «Интересно, а родители Драко знают, что он... такой?» — подумал Рон, но тут же махнул рукой, поморщившись: на самом деле, ни капельки не интересно. То, что действительно ему было интересно, это где сейчас Малфой и что с ним. Почему ушёл из Аврората, да ещё вот так, по-тихому? Неужели из-за Рона? Или вот это скрытое всеобщее осуждение и насмешки всё-таки сделали своё дело? Но... Малфой всегда был таким независимым, казалось, ему вообще до одного места все эти сплетни, он на них даже не реагировал. Вспоминая невозмутимую при любых обстоятельствах физиономию, такую знакомую, почти родную усмешку — напряжённую, с чуть сжатыми губами — и пронизывающий до самых костей насмешливый взгляд, Рон слабо улыбнулся, испытывая лёгкую зависть. Малфой никого не боялся, жил, как считал нужным, и плевать ему было на всех. Он был свободным. Рон же... оказался просто глупцом. Он потерял всех, кто ему был дорог в этой жизни, и получил то, чего и заслуживал: полное одиночество. Вот так бы и сдохнуть в нём. Рон горько усмехнулся, в сотый раз перевязывая шнурок. Дверь внезапно хлопнула, и в раздевалку ввалился запыхавшийся Джеккинс. — О, ты тут, — прокомментировал он и протопал к своему шкафчику. — Там Стивенсон рвёт и мечет, — сообщил, роясь на полке и выуживая спортивную форму. Скептически оглядел изрядно потрёпанные и не совсем свежие штаны с футболкой, хмыкнул и принялся деловито натягивать на себя. — А что такое? — безучастно спросил Рон, рассеянно поправляя штанину. — Да говорит, всех опоздавших выебет лично, — Джеккинс вдруг захихикал. — Ха, представляешь! Малфою бы, наверное, понравилось, — и многозначительно поиграл бровями. Рон равнодушно пожал плечами, проигнорировав дурацкую шутку. Со всего курсантского потока почему-то только Джеккинсу сильно жало и припекало с малфоевской ориентации. Остальные парни отнеслись к этому куда спокойнее — не в восторге, конечно, но в целом почти плевать; они просто сторонились Малфоя, да и то не все. Джеккинс же не упускал случая подпустить шпильку или поведать очередной «прикол» по соответствующей теме, не обращая внимания на то, что с его тупого юмора никто не смеялся. Как и сейчас. Но Джеккинс не унимался: — Нет, ну надо же! Повезло нам вообще, я так рад, что этот белобрысый педик больше не маячит тут перед глазами, а то я бы ему рано или поздно всё равно рожу начистил. Сам ушёл, почуял, что ему среди нормальных людей не место. Да же? — Видя, что на его слова по-прежнему не реагируют должным образом, он в упор уставился на Рона, криво ухмыляясь. Как будто знал или подозревал что-то. Впрочем, Рону уже было плевать. Сейчас — да. Всё-таки общение с Малфоем его, несмотря ни на что, кое-чему научило, поэтому он лишь поднял тяжёлый взгляд, скрестив руки на груди: — Слушай, сделай одолжение, — попросил спокойно, — отвали. Заткни свою пасть и не вякай здесь больше никогда — вообще никогда, ты понял? Малфою он рожу начистит! — Рон скептически фыркнул. — Будь реалистом, Джей, хоть раз: столкнись вы с ним, и это Малфой тебя отметелит до кровавых соплей. Так что кончай уже нести херню, ты задолбал, — и отвернулся, намереваясь уйти. В воцарившейся на пару секунд ошеломлённой тишине послышался протяжный удивленный вдох — Джеккинс был явно выбит из колеи этой отповедью. — Что ты сказал, Уизли? — придя в себя, он сжал кулаки. Лицо пошло красными пятнами. — Эй, ты, я к тебе обращаюсь! — он бросился вперёд, хватая Рона за плечо и разворачивая к себе. — Это что сейчас было, а? Ты что, за этого пидора на нормальных парней кидаешься? Или ты... — он сузил глаза, склонив голову набок, — с ним заодно, а? Так, что ли? Тоже заднеприводный, а, Уизли? — и мерзко хмыкнул. — А ты завидуешь, да? — в тон ему выдал Рон. Он чувствовал себя очень странно, отчаянно бесшабашно, как бывает, когда знаешь, что уже нечего терять, и все страхи вдруг уходят, остаются только азарт, злость и лихое безумие. Следовало, наконец, признать: всё давно пошло под откос, так с какого ж хрена ему теперь соблюдать... что там принято соблюдать — приличия? Осторожность? Да нахуй вот. Рон решительно мотнул головой, окончательно избавляясь от последних предрассудков. Что ему теперь — так и жить с вечной оглядкой на всех? Всегда? Прятаться, притворяться, скрывать половину себя только потому, что у каких-то ублюдков вроде Джеккинса с мозгами беда? Да в задницу такую жизнь! Он ведь в случае чего и в морду даст, а надо будет — тоже плюнет на всё и уйдёт из Аврората. Если все здесь такие гомофобные сволочи и никто не захочет принять его таким, какой он есть, то пошли они лесом. Рон ощерился, выразительно глядя на опешившего Джеккинса. Тот выпучил глаза, начиная кое-что соображать. — Вот же дерьмо... — прошептал он и брезгливо передёрнулся, невольно отшатываясь. — Ты? Так ты тоже... такой?.. — выдавил он. — Тоже? Ты всё это время... с Малфоем?! — Что — ревнуешь, что ли? — Рон оскалил зубы, хищно прищурился, чувствуя, как его заносит, и выдержка со здравым смыслом окончательно исчезают — совсем как в старые добрые школьные времена — здравствуй, Хогвартс, блядь. С совершенно безумным видом он скользнул вперёд мягким кошачьим движением. Обхватил оторопело застывшего Джеккинса рукой за шею и внезапно впился ему в губы жёстким поцелуем. Джеккинс бешено затрепыхался, отпихивая его от себя. Вскинул горящие яростью глаза, вытер губы ладонью. — Ты что! Да ты! Ты... Ты охренел, урод гомосячий?! Да я тебя... — он бросился вперёд, вскидывая руки, и от души заехал Рону кулаком в нос. Рон пошатнулся, невольно припадая на колено, но сознание всё же не потерял, хотя перед глазами явственно помутилось. Он был готов к такому повороту, мог в общем-то увернуться и парировать удар, он даже чётко представлял, как это сделать, но не стал: всё-таки он признавал, что перегнул палку с этим поцелуем. Аж самому противно сделалось: целовать этого козла не доставило ни малейшего удовольствия, но надо же было его хоть немного поставить на место. — Это всё, что ты можешь? — криво оскалился он, не отдавая себе отчёта, зачем специально нарывается. Словно пикси за язык дёргали, так и хотелось подразнить и выбесить придурка. — У меня младшая сестра лучше дерётся. — Ах ты су-у... — взревел тот, предсказуемо заводясь и снова кидаясь вперёд, но в следующий момент почему-то споткнулся, словно напоровшись на невидимую стену, и полетел на пол. Сел, потёр ушибленные локти, ничего не понимая. — Какого?.. — Что здесь происходит?! — неожиданно гаркнул от двери рассерженный голос. Они синхронно развернулись: на пороге стоял Стивенсон и уже опускал палочку, пряча в специальное крепление на форме. — Курсант Уизли, курсант Джеккинс! Потрудитесь объяснить, почему вместо кросса, который вот-вот начнётся, вы устраиваете здесь драку? Вы знаете, что это запрещено уставом? За такое положено исключение! Изрядно струхнувший Джеккинс мгновенно растерял весь свой боевой задор. Испуганно подорвался с пола и вытянулся в струнку. — Виноваты! — отрапортовал нарочито бравурно. — Мы не дрались, просто слегка повздорили. Пустяки. — Да что вы? — недоверчиво сощурился Стивенсон. — А почему тогда у курсанта Уизли лицо разбито? — Он сам упал! — не моргнув глазом, заверил Джеккинс наставника. Тот перевёл вопросительный взгляд на так и стоящего с перекошенной гримасой и злорадным оскалом Рона. — Это правда? Тот моргнул, усилием воли беря себя в руки. — Так точно, — подтвердил он, морщась и вытирая кровь тыльной стороной ладони. Стивенсон смерил обоих подопечных пристальным взглядом. — Ладно. Я с вами позже ещё разберусь, и по поводу опоздания тоже. А сейчас — быстро на полигон, из-за вас вся группа задерживается. Бегом марш! — Есть! — принял приказ Джеккинс и бодро порысил к двери. — Мы не договорили, — поравнявшись с Роном на миг, тихо шепнул он ему в ухо и тут же отпрянул, устремляясь вперёд. Весело хмыкнув на дурацкие угрозы, Рон побежал следом, думая о предстоящем кроссе. Неожиданно, но он даже был благодарен Джеккинсу. Зацепившись с ним, он впервые осознал всё как надо, и на душе стало куда легче, словно прорвался долго зревший нарыв.***
Клуб был именно таким, какой Рон искал: шумный, людный и достаточно большой, чтобы легко потеряться в толпе и забыть, что за стенами остался другой мир. Поначалу он еще иногда крутил головой в поисках знакомых спин, но не был уверен — боится, что его засекут в неподобающем месте, или так устал прятаться, что почти хочет, чтобы его заметили. Он не увидел ни знакомых макушек, ни лиц, ни спин, зато, пока разглядывал посетителей, успел привлечь к себе внимание: магглы устанавливали зрительный контакт охотнее, чем волшебники, — или, может, ему это только казалось, в конце концов, он никогда не бывал в клубах для магов и не мог сравнить. Как ведут себя маги, оказавшиеся в публичном месте и пытающиеся проявить знаки внимания, он не представлял. Вряд ли они так уж сильно отличались от тех пристальных взглядов, которыми его несколько раз одаривал невысокий темноволосый парень в яркой футболке... или вон тот худосочный блондин с перевязанными лентой волосами до плеч... или... Рон чувствовал одновременно неловкость — он не привык к тому, чтобы на него смотрели так — и восхищение. Он внезапно оказался в новом, неопознанном мире: до этого в гей-клубе он был только с Драко и даже при желании не мог сфокусировать внимание на ком-то другом. А сейчас... Но он с удивлением понял, что не может заставить себя подойти к кому-то, присоединиться к танцующим, завести разговор — вообще ничего. В теории эта идея казалась привлекательной, но он не мог заставить себя подняться, отойти от барной стойки и влиться в толпу. Не он один оставался в стороне от всеобщего действия, да он и не ощущал себя в стороне: ему было комфортно. Быть может, и слишком шумно, но он не был здесь чужаком. Правда, наблюдать за людьми оказалось гораздо проще и спокойнее, и как он ни клял себя за нерешительность, ни один результат не казался достойным цели. Завести знакомство, перепихнуться в туалете, уйти отсюда не в одиночку? Как-нибудь в другой раз. Поверхность подозрительного коктейля была очень ровной, без намека на пену. Рон рассеянно принялся водить пальцами по прохладному стеклу. Мысли в голове текли вяло и беспорядочно, но в кои-то веки он не чувствовал их тягость: несмотря ни на что, ему сейчас было очень легко, хотя усталость после тяжелого дня уже проявлялась. — Почему не пьешь? — спросили слева. Он моргнул и обернулся. Подошедший был метра под два ростом. Уверенно опустив одну руку на барную стойку, он нависал чересчур близко, нарушая личное пространство, и, хотя выглядел дружелюбно, не мог не напрягать. Чего он, интересно, добивался, держась вот так? — Жду, пока появится кто-то достойный того, чтобы плеснуть ему это, — Рон показал глазами на коктейль, — в лицо. Он сам не знал, что дёрнуло его за язык, он еще не выпил, но чувствовал себя так, словно его нехило вело. Здоровяк вскинул брови, усмехнулся и, не отвечая на этот недовыпад, вольготно развалился на соседнем стуле. Невооружённым глазом было заметно, что чувствует он себя в этой атмосфере как рыба в воде. «Завсегдатай», — определил Рон и поерзал, пытаясь чуть отодвинуться в сторону, но высокие стулья в ряд почти не давали свободы движений. — Интересный подход, — после паузы сказал здоровяк. — Кого-то конкретного? Рон еще раз оглядел его и даже не смутился, когда понял, что тот наблюдает в ответ. — Думаю, большая часть местной тусовки предпочтет получить в лицо какими-нибудь другими жидкостями. Именно этого Рону и не хватало, ну да! — Не сомневаюсь, — буркнул собеседник, резко вскинул руку, делая небольшой глоток, и встал. — Хорошего вечера, — бросил через плечо и пошёл прочь. Собственное поведение обдумывать не хотелось, Рон знал, что успеет пожалеть, но ему было некомфортно, и пусть он не сомневался, что в крайнем случае сможет уложить всех в этом клубе на лопатки, на такие категоричные поступки был не готов. Во всяком случае, здоровяк подтолкнул его к тому, на что самому Рону пока не достало смелости: выгнал на танцпол. Рон не танцевал — совсем, и Святочный Бал тут был не при чём, — но сейчас вовсе не чувствовал скованности. Он знал, что пришел расслабиться, понимал это не только на уровне идеи, но и чувствовал. Влившись в толпу, он попытался подстроиться под темп музыки и отпустить себя. Какая-то часть сознания подсказывала, что он, возможно, выглядит нелепо, но сейчас его это не волновало: рядом не было никого, кто бы припомнил ему это. Рядом не было никого, кто знал бы его или хоть что-то о нём, и это почти открывало второе дыхание. Что бы он ни сделал, на кого бы ни положил глаз, у этого не будет никаких долгосрочных последствий, только сиюминутное удовольствие; это знание раскрепощало. Рон на мгновение задался вопросом, почему же он раньше не пытался выбраться в люди сам, но тут же отринул эту мысль: не время для сожалений. Он не мог изменить того, что уже было сделано, у него не было никаких срочных дел, а значит, оставалось только жить — прямо здесь и сейчас. Кто-то пристроился сзади — Рон почувствовал чужое тепло. В душе не поднялась волна паники, как это бывало в таких случаях на тренировках или только что, со здоровяком у барной стойки, и он просто продолжил двигаться. Потом всё же обернулся, оказываясь лицом к лицу с рыжеволосым парнем. Тот подмигнул ему и вильнул бедрами. Короткая стрижка, синие джинсы и простая чёрная футболка выгодно отличали его от толпы парней вокруг, выглядевших порой весьма экзотично. Единственное, что придавало некоторую незаурядность — тускло мерцающая в правом ухе маленькая серёжка-гвоздик. Но хотя бы никаких малиновых волос или блестящих клетчатых лосин в облипку. Рон улыбнулся уголками губ, не поощряя, но и не отталкивая. В ушах гремела музыка, и ему внезапно показалось, что он наблюдает за собой со стороны, словно был не в своем теле, а может, только-только осознал, что находится в этой телесной оболочке, а до этого и не подозревал, что такое бывает. Ощущение было странным, но не неприятным. Он сделал шаг ближе и попытался подстроиться под движения незнакомца. Тот приободрился: тоже приблизился и даже шевельнул рукой, как будто собирался дотронуться до Рона, но в последний миг отказался от этой мысли. Запретив себе думать, Рон хмыкнул и коснулся парня сам, просто задел предплечье, проследил за реакцией и, когда её не последовало, развернулся спиной и шагнул ещё ближе. Чужие руки скользнули по талии, погладили бёдра и задержались на этом уровне, и они оба принялись синхронно покачиваться. Рон подавил желание откинуть голову назад — может, это и было бы здорово, но казалось гораздо более интимным, он не любил, когда незнакомцы касались его шеи. Он прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Партнёр по их странному танцу вжимался пахом ему в ягодицы, и это напрягало и интересовало одновременно. Если чуть-чуть податься назад... Рону в голову даже никогда не приходило, что он ни с того ни с сего задастся вопросом — а каково это, снизу? Даже с Драко, которому он доверял, и даже... а больше и не с кем было. Он тряхнул головой, отгоняя дурацкие мысли, и взгляд вдруг зацепился за копну очень светлых волос в толпе. Не так уж мало в Лондоне таких белобрысых, и это было просто совпадением, но он вдруг застыл, возвращаясь к реальности. Сложись всё по-другому, и ноги бы его здесь, тем более, в таком положении, не было, но теперь... А вдруг?.. Стараясь унять невесть откуда взявшееся волнение, Рон беспокойно завертелся. Снова вслушался в музыку, как в спасительное забытье, но одна песня как раз закончилась, началась другая, и ощущение закономерности происходящего резко пропало. Рон крутанулся в руках у незнакомца, уставился ему в лицо — у того на щеках тоже мелькала россыпь веснушек; он поднял брови, так что они почти слились с волосами, и Рон вдруг подумал, что практически смотрится в зеркало. Черты лица у парня были совсем другими, но самый главный признак — ярко-рыжие волосы — казался настолько «своим», что ему стало неловко. Он предпочитал совсем другой тип. До этого ему и в голову не приходило, что у него вообще могут быть предпочтения в этом плане. Рон моргнул. Чушь какая-то! О чем он вообще думает? Какая разница, что этот потенциальный... что этот напарник по танцам тоже рыжий? Он не ждал увидеть на его месте никого конкретного (ждал, ждал) и... не должен был удивляться. Все внутри буквально вопило, что что-то не так. Рон вдруг отчётливо ощутил на себе чужой внимательный взгляд со стороны и повернул голову, сосредоточенно всматриваясь в беснующуюся толпу. Жёсткие пальцы настойчиво потеребили его за плечо, Рон вздрогнул, осознавая, что перестал танцевать. Наткнулся на недоуменно-вопросительный взгляд рыжего. Тот, едва встретившись с ним глазами, потянулся вперед — Рон резко отшатнулся и выдавил виноватую улыбку. Не настолько ему не хватало человеческого тепла, чтобы целоваться с первым встречным. Осознать он это успел, но слишком поздно, тело отреагировало раньше — он схватил рыжего за руку и потянул в сторону, прочь из центра, где они неведомо как оказались, и сам не знал, куда идёт. Он постоянно натыкался на танцующих, неловко тащил парня на буксире, иногда довольно грубо дергая бедолагу, и все было не так, как нужно. Перед глазами снова мелькнула белобрысая шевелюра — где-то в отдалении, а затем ближе, ближе, но Рон так и не видел лица её обладателя. Наваждение? Он остановился. Выпустил руку рыжего, повернулся (никакого зеркала!) и уверенно произнес: — Извини, может, в другой раз, — и пошёл прочь, даже не взглянув на него и нисколько не чувствуя угрызений совести. Ему нужно было проверить кое-что... убедиться... Белобрысая шевелюра, словно дразня, всё время маячила перед глазами, но урывками, перемещалась то правее, то левее, потом снова затерялась в толпе. Рон еле сдержался, чтобы не погнаться за ней. Вместо этого подскочил к стойке, повел глазами в поисках своего едва начатого коктейля — не зря тот казался подозрительным, Рон странно себя чувствовал и не был уверен, что это ему нравится — у него, походу, уже просто галлюцинации начинались! Почти вслепую нашарив бокал, он стиснул его враз онемевшими пальцами и растерянно рухнул на высокий стул, тяжело отдуваясь, словно пробежал кросс. Обернулся на танцпол. Будто издеваясь, искомая шевелюра мелькнула еще раз, но владельца по-прежнему было не разглядеть: в глаза били софиты и раздёрганный свет разноцветных ламп, вызывая резь. Рон зажмурился на секунду, стискивая кулаки и приказывая себе успокоиться. Нет там никого, это его больная фантазия! Помассировав виски, он наконец приоткрыл веки и уставился перед собой, не замечая, как у него приоткрывается рот. Прямо по курсу, буквально в двух ярдах, стоял он... плод его больной фантазии. Рон машинально ещё несколько раз зажмурился и даже ущипнул себя за запястье, но видение и не думало исчезать, и в конце концов пришлось признать: это вовсе не обман зрения. Это был Драко Малфой: стоял, чуть наклонив голову и прищурившись, и рассматривал его. Невольно подавшись назад — куда было пятиться, сидя на узком стуле за барной стойкой? — Рон слабо улыбнулся, не зная, как себя вести. И не зная, чего именно ждать. К счастью, всё это — как и обычно — знал Малфой. Даже не думая снова исчезать в толпе, чего Рон втайне опасался, тот выпрямился, принимая небрежную позу, скрестил руки на груди и уставился с нечитаемым выражением лица. Рона ударило одновременным облегчением и чувством вины, он приподнял руку с бокалом, салютуя. Он понятия не имел, как Малфой отреагирует на это... не-извинение? Приглашение? Что сделает? — и затаил дыхание. Драко улыбнулся и двинулся к нему.