Старый друг

Мелодия, тоскливая и настойчивая, преследовала Тэда Бюмонта целый день, крутилась на самом краешке слуха, мешала. Казалось, чего теперь бояться? Заканчивай книгу, играй с детьми, люби жену, купи новый столик или постриги газон. Но вот что-то не то. Птица на ветке дерева? Птица! Но это сорока, а не воробей. Хорошо, что не воробей. Но сорока тоже не самая приятная птица. Как там в стишке: «Одна к печали, две к радости…», а дальше Тэд не помнил. Но ночью! Господи! Ночью Тэд стоял возле странного, выгоревшего вокзала, как в старых городках-призраках. И возле этого вокзала стоял Джордж Старк. И свистел вот ту же самую мелодию. — Это Эндсвилл, Таддеуш. Помнишь, где это? А не хочешь знать, зачем мы тут? И не смотри на меня, как Роберт Форд на Джесси Джеймса. Точно. Старк свистел старую песенку про бандита Джеймса. — Так точно не хочешь знать? А придется, Таддеуш. Я не виноват, что у тебя вместо мозгов стала дурацкая начинка. Вернее, она у тебя всегда была там. Старк не выглядел гнилым или разлагающимся. Просто здоровенный молодой мужик в заляпанным чем-то черных джинсах, футболке с непонятной картинкой и тяжелых ботинках. — Я пьян и ничего этого нет. — А чего так? «Ночной колпак» до добра не доводит, тебе ли не знать? Или ты ищешь вдохновения в бутылке? А зря. Не поможет. — И кто это меня учит? Маньяк и убийца, который к тому же не знает, что Алексис — женское имя. — Ага-ага. Только напомни мне, о пьяный отец семейства, чьи книги продавались лучше, а? Ну? Правильно, мои. Потому что у тебя всегда так, Таддеуш — ты никогда не дочитываешь инструкцию до конца. Ты командовал воробьями, но откуда ты это взял? — Из «Фольклора Новой Англии» Бэрринджера. — Кого? — то ли Старк не знал, кто это, то ли знал что-то еще. Потому что удивление в его голосе было неподдельным. И вот тут Тэд Бюмонт кое-что понял. — Ну и зачем на меня так смотреть, Таддеуш? У нас мало времени, тебя скоро разбудят. А ты так и не понял. Подумай, если есть чем. И из кошмара Тэда вырвал обиженный плач ребенка, которому приснился кошмар или который выпил слишком много сока на ночь. Что это было? Сон? Бред? Галлюцинация или Старк действительно хотел что-то сказать, но не мог объяснить? Вот как студент, плавающий в символизме Моби Дика. Он хотел получить ответ на какой-то вопрос, но не мог его сформулировать. Он не знал, кто такой Бэрринджер. И он вернулся, хоть и в таком виде, обманчиво безобидном. Тэд Бюмонт тяжело вздохнул и задумался о славных, черных, круглых карандашиках, которые так любил Джордж. Всего лишь один карандаш. Но слишком опасно. Джордж убил больше десятка человек, чтобы только прийти к нему в гости, а карандашом он вполне может если не убить, так хоть выколоть глаз. Тэд еще раз тяжело вздохнул и придвинул к себе телефон. Можно ведь и выяснить некоторые нюансы — например, откуда Роули взял тот сборник фольклора и не будет ли он любезен дать его почитать еще раз. Роули трубку не брал. Зато в библиотеке очень удивились. Фамилию автора пришлось продиктовать по буквам. И спустя несколько минут бесконечного шороха в трубке последовал ответ, что такого автора нет. Не значится в каталогах. Тэд поблагодарил и на всякий случай позвонил туда, где точно должны знать — в Национальную Библиотеку Конгресса. Если и там нет, то тогда надо звонить Роули и поговорить с ним. Поговорить по душам, хе-хе. И, получив ответ, Тэд Бюмонт очень аккуратно положил трубку и уставился в стену, будто на ней были должны проступить огненные слова ответа. Артефакт. Нет такой книги. В природе нет! А то, что ему удалось достать о воробьях, пугало еще больше: вестник смерти, но не проводник душ, воплощение похоти и неупокоенной грешной души. Тэд Бюмонт медленно встал и пошел в магазин за молоком, овсяными хлопьями, шоколадными шариками, пивом и восковыми мелками. Главное, чтобы в наборе был черный. Потому что надо поговорить. Поговорить по душам, хе-хе. И мелок размашисто вывел: «Привет, говнюк!» Тэд перечитал написанное еще раз и ответил узнанными фактами. Мелок дернулся и вывел: «Наконец-то!» Тед вздохнул еще раз и вывел: «Я сделал что-то не так?» Ответ был таким: «Поговорим ночью. Не пугай Бет». Ночью было то же самое: вокзал и Старк с сигаретой в зубах. — О, кто тут у нас! Сто пятьдесят фунтов дурацкой начинки! — Купи себе зеркало, Загадочник недобитый! — Утютю. Маменькин сыночек лююбит Бэтмена! — Старк осклабился — Но перейдем к делу, Таддеуш. Ты понял, что ты сделал, да не полностью. У твоей проблемы не две стороны, а три. И третья началась, когда ты еще тогда написал этот рассказик, который у тебя не приняли. Зато вручили дурацкий диплом. Ты глянул сюда, Таддеуш. Ты глянул в место, где сходятся все железнодорожные пути. Ты глянул в бездну. — И она глянула мне в ответ? Банально. — Не, это не так работает. У тебя все не так работает. Потому что это ты. С тобой произошло что-то хуже, чем страх. Ты нашел ход пониже. В добрую кровавую землю. И если бы ты был поумнее, то ты бы уже ездил на лимузине и купался в виски. Или в шампанском. Чем тебе не угодил Мэшин? Чем тебе не угодили бронированная машина и торт? Но нет, ты почему-то решил меня хоронить. Но беда в том, что я столь же важен для тебя, как кишочки для кошечки. Мы — одно целое, и ты, Таддеуш, без меня ничего занимательнее списка покупок придумать не можешь. Я знаю. Но и я без тебя не особо могу, что меня раздражает. Я бы с большим удовольствием выпустил твои кишочки, украсил ими пейзаж, но после того, как ты сделал свою глупость, с этим надо подождать. С этим я всегда успею. А вот ты проковырял ход еще ниже, там, где нет смерти. Там, где есть твари, у которых нет имен. Вот как твои воробьи, которые тоже артефакт. И да, я даже и не знаю, твои ли они или принадлежали кому-то еще. А ты точно единственный сын, Таддеуш? У тебя не было мертвого близнеца или мертвой близняшки, или выкидыша какого у твоей матери? Ты в большой и глубокой заднице, Таддеуш. Потому что я от тебя никуда не денусь, если ты хочешь купить Уэнди новые ботиночки и себе новую машину на гонорар. А ведь вернутся и они, я-то уже здесь. — Что ты вообще такое? — Тэд огляделся в поисках хоть чего-то. Камень. Доска, да хоть гвоздь подойдёт — нет. Здесь пусто. — Скорее — кто. Вроде бы я вполне одушевленный. Тобой, если не забыл. И да, не любимые тобой античные римляне придумали целый десяток таких, как я. Они умели. И они, Таддеуш, их уважали. Поэтому у них и сохранилась эта их «Илиада». — Греки, тупица, — а потом до Тэда Бюмонта дошло — Старк просто не знает термина. Но эти девятеро были милыми девушками и назывались «музами». Ни хрена себе! — Ага! Не похож. Но тем не менее — они будут здесь. И твоим детям будет очень больно умирать. И долго. Они — не я. Они ведь живые и теплые. Они умрут. — Заткнись! — О, зубы показываем. Хеххе. Ты это воробьям поори, когда они будут выклевывать твоим детям глаза. Или ты хоть раз в жизни поведешь себя как мужчина? — в голосе Старка прорезался тягучий акцент южанина. — Я их что, должен перестрелять? — Алиллуйя! Дошло до дурака! — Старк оскалился. — Уничтожь их. А вот как, этого я не знаю. Придумай что-нибудь.