Молитва

Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; [...] - Ветхий завет 8:6

Тёплая ладонь на макушке. Воздух пахнет ладаном, воздух потрясает стройный хор почти ангельских голосов и величественные звуки органа. Высокие тёмные потолки давят, давят, заставляют хотеть скорчиться на полу, извиваться от боли, кричать о своих грехах так, что услышат где-то в раю. Тёплая ладонь не давит. Она неспешно гладит жёсткие белые волосы, затем медленно скользит по затылку, по щеке - к губам, оставляя аромат льняного масла. Пальцы останавливаются на подбородке и почти заставляют поднять лицо выше, оторвать взгляд от старых гнилых досок. - Посмотри на меня, - спокойно звучит голос откуда-то сверху. Калб и рад бы. Но он не может смотреть людям в глаза, а тем более - в глаза бога. У Этив они тёмно-серые, почти всегда полуприкрыты, будто девушка дремлет, а всё вокруг - суета мирская. Калб пытается посмотреть на неё, и ему вновь хочется исчезнуть, забиться в угол, спрятаться от этого невысказанного укора, кричать, кричать, что есть мочи, о своих грехах. Торжественная нота - ангельский хор берёт выше, взрывается сотней звуков, распадается где-то в высоких потолках. Смешно ли: они поют тому, кто сейчас находится в каком-то лестничном пролёте ниже, в старой сырой келье, сидит на грязном полу и держит в руках лицо самого дьявола. Если бы люди знали, они бы с криками пришли сюда, хотели бы дотронуться до неё, услышать её совет, целовать полы её одеяния. Если бы люди знали, они бы не догадались, что вот это жалкое существо, скулящее на коленях перед их богом - сама суть всего худшего, что есть в них самих. Если бы люди знали, они бы никогда не поверили ни в него, ни в её. Этив слегка хмурится в ожидании ответа. Она вновь пытается поднять лицо Калба, но тот упорно разглядывает свои искусанные в кровь пальцы на её коленях. - Молишься ли ты? - с некоторой долей иронии прерывает тишину бог. Раздаётся скептическое хмыканье, но ответа не следует. Впрочем, они оба знают: ему молитвы ни к чему. Оставляя попытки посмотреть в глаза дьявола, Этив перемещает пальцы на бледную шею, очерчивая линию синяков от верёвки. Его не заставишь говорить, однако если Калб сам попросил исповеди - что-то серьёзное гложет его. А значит, не в его интересах молчать. - Мне снова снился этот кошмар, - хрипло заговаривает мужчина, вздрагивая от новых прикосновений. - Это был мир в огне, конец света. Ничего не осталось - лишь пламя и дым, такие высокие столбы дыма, что они уходили в небо, - по мере рассказа что-то меняется в голосе дьявола, проявляются нотки лихорадочного возбуждения. - А что им небо - оно тоже было в огне. Люди кричали, просили о спасении, но никто не мог потушить великий пожар. Они молились тебе, а я смеялся над их глупостью, потому что знал, что ты не придёшь, - он вновь перешёл к хриплом полушёпоту, исподлобья поглядывая на реакцию Этив. Однако та лишь рассеянно перебирала в пальцах край его старой рубашки. - Хорошо бы привести тебя в порядок, - будто некстати замечает бог, наконец отпуская воротник рубашки и очерчивая выпирающую под тканью ключицу. - Такое ощущение, будто я тебя тут насильно удерживаю, ещё и пытаю, ещё и есть запрещаю. “Пытаешь!” - хочется крикнуть Калбу, который вновь вздрагивает, - “Ты смотришь так, ты никогда не кричишь, ты касаешься… так! Знаешь же, что это издевательство, что я так не могу.” Но не кричит. Потому что знает, что и ей это всё невероятно тяжело. Что не Этив его толкает на тонкий лёд, приправляя свой садизм милыми улыбочками и подбадриваниями, а сама ходит по этому льду постоянно, повторяя каждый его шаг. Потому что если провалится один - второй не сможет устоять на ногах. - Это вообще к теме не относится, - раздражённо вздыхает дьявол, однако не пытается уйти или убрать её руку, напротив - даже слегка тянется к теплу. - Может, ты так сильно ненавидишь этот мир? Сильнее, чем ненавидел до этого? - невозмутимо меняет тему бог, а затем вновь пытается посмотреть в лицо Калбу. - Или, может, ты ненавидишь меня? Ты же знаешь, что смог бы убить меня в любой момент. - Вообще-то только ты и удерживаешь меня от уничтожения всего живого, - шумно вздыхает дьявол, наклоняясь чуть вперёд и утыкаясь губами куда-то в бледную шею; под губами - беспокойный пульс. Пока люди молятся о великом всепрощении, о благополучии, о мирном небе над головой - бог не слышит. Искусать губы - в хлам, пальцы впиваются в кожу, на каждый вдох - два с половиной выдоха, и воздуха мало-мало-мало; синяки по телу синими и красными узорами, и всё так невыносимо болит, когда бьётся о гнилые доски костями под бледной тонкой кожей. Ангельский хор взрывается тысячей искр, вскриков, вздохов.