Две столицы

       Вечное соперничество двух столиц, негласное и тщательно скрываемое, накладывает определенный отпечаток на самых впечатлительных своих жителях. Москва: шумная и импульсивная, никогда не затихающая, идеально подходила Ване. Он сам был воплощением этого города: безудержный и запредельно громкий на баттлах, слишком подвижный, как же это бесило Аббалбиска.        Питер, размеренный и культурный лишь на первый взгляд, шокировал своей ночной жизнью: гонки, баттлы, драки на окраинах, он полностью отражал Серёжу: с виду вполне милого мальчика, но все знали, что под этой сладкой улыбкой скрывается опасность, и Волки прекрасно знал, но не мог остановиться.       Первый баттл, второй, редкие пресечения на сторонних противостояниях — все закрутилось слишком быстро и неправильно, но что могло остановить двух молодых парней, ведомых сильным чувством? В то утро, после первого их баттла, Сережа чуть не опоздал на сапсан, а потом ещё долго почти убедительно врал Варабу по телефону, что завис у какой-то девчонки; было бы забавно, узнай Артем, что «девочку» зовут Ваня и у него ахуительно сильные руки.       Аббу ещё долго преследовал призрак горячих ладоней на лопатках, словно прикосновения Волки оставили там ожоги, которые волдырились, не давая спокойно спать по ночам. Жжение становилось невыносимым, когда кто-то другой касался его, даже по-дружески, словно Волки клеймил его. Сережа злился и с каждым новым днём тер свою спину все сильнее под горячими струями утреннего душа, почти стесывая кожу грубой мочалкой, словно это могло помочь.       Ваня не мог находится в своей постели: все, казалось, было пропитано лёгким парфюм недавнего противника, что заставляло срываться на улицу, бродить темными улочками, напрашиваясь на неприятности, но только так он мог вымотать себя достаточно сильно, чтобы потом прийти и отключиться на несколько часов. Не помогал пахучий порошок, проветривания и неоднократная смена белья, казалось, что запах въелся в диван, пол, потолок и стены, в самого Ваню. Волки ненавидел время после шести вечера, именно тогда его комната заполнялась ненавистным ароматом Аббалбиска.       Казалось, что только он смог, избавился от чужих рук на своём теле, когда прогремело сообщение от ненавистного (?) оппонента: «Через час я буду в Питере», и снова начало печь.       Ваня, наконец, смог вытравить удушающий аромат недавнего врага, но уже на следующий день, не до конца понимая собственные действия, он заказывал билет на ближайший поезд. Призрачный шлейф чужого парфюма вел его к Питеру.       Утро следующего дня Волки встречал в чужой постели, но знакомый и ставший почти родным аромат давал какой-то домашний уют, а его руки прижимали к себе сонное тело Аббы, которому только предстояло узнать, что печь на груди будет в разы сильнее, как только поезд тронется.       Они продолжали дурачиться и играть на публику хороших приятелей, но только вот никто не знал, что их «остановки» в квартирах друг-друга несут совсем не дружеский характер. Вряд ли другие могли догадаться почему Серёжа настолько резко реагирует на чужие прикосновение, особенно во время баттла, когда за спиной стоял Ваня, самодовольно улыбаясь и прожигая взглядом дыру в затылке; или почему Волки, особенно во времена длительных перерывов между баттлами, не даёт открывать окна в своей квартире, даже когда спертым воздухом становилось дышать почти невыносимо. И почему оба эмси начали так часто навещать столь нелюбимые ранее города? На этот вопрос Ваня ответил один раз с двусмысленной улыбкой на лице: Питер сосёт, Москва решает.       В тот же вечер ему понадобились фирменные грайм очки — «Питер» в лице Аббы был слишком зол, чтобы сдержаться.