Назови меня своим именем

Сумасбродная выходка. Возможно, фатальная и ни к чему не ведущая. Но когда я оказался в Л. на съемках продолжения «Фантастических Тварей», то знал наперед, что Колин тоже будет в городе. Я под вымышленным предлогом узнал у своего агента его номер телефона, предполагая возможность встретиться, как старые знакомые, пропустить по стаканчику, обсудить текущие планы, о которых легко можно узнать и в пресловутом интернете. Факт оставался фактом: я потратил на подготовку несколько недель, но так и не нашел достаточно убедительного повода для звонка. Хотя разве мне когда-либо прежде требовался повод? Увлекшись книгой и позабыв о времени, я отмокал в ванне в своем гостиничном номере, преступно сбежав на пару дней к комфорту из съемочного трейлера. Я лежал в горячей воде, удерживая на весу «читалку», окунувшись до самого подбородка. Колени торчали над поверхностью, а свободная рука застыла между ног, почти не касаясь, а скорее защищая член от внешней угрозы, будто кто-то мог увидеть меня, и это оставляло за мной шанс быстро прикрыться. Будто, пока я нежился после выматывающей бессонной недели, ко мне в ванную ворвался бы незваный гость – полностью одетый, когда сам я был обнажен. Эти мысли могли бы показаться странными, если бы не возбудили меня. Я поймал себя на мысли, что мне бы хотелось быть обнаруженным, беззащитным. Почти как Дэниел в «Стэнфордском тюремном эксперименте»: одинокий, смятенный... напуганный. Но я не был напуган. Скорее я поверил бы, что хочу быть обнаруженным... Хочу быть обнаруженным таким, какой есть. Нагой, естественный, открытый. И нет, это никак не связано с Элио и тем, что я недавно прочитал. Ладно, признаю, я был взволнован, перекладывая на себя чужой образ, как поступил бы профессиональный актер, которому вручили сценарий. Даже без всякой задней мысли он сделал бы это, потому что притворяться для него – сродни дышать. Если только притворство и бравада не становятся тем самым гвоздем, который вбивают в крышку безмятежного существования, лишая покоя до конца дней или пока новости таблоидов не утихнут. Молодой еврей, который хотел мужчину старше себя – мне почти ничего не стоило это притворство. Наше знакомство также не продлилось долго и было омрачено присутствием других людей, хотя это не значит, что я не искал возможности остаться с ним наедине, как Криденс оставался в подворотне с Грейвзом. Я наблюдал за его трейлером, следил, когда он выходил, чтобы пойти к гримеру или на пробежку, либо скрывался за дверью до самого утра. Я почти изучил его расписание: это было моим маленьким тайным хобби, потому что на большее я не надеялся, а смотреть никто не мог мне запретить. Я всегда был на редкость любопытным. Особенно когда после представлял объект наблюдений в своей постели: горячим, потным и внимательным. Или он любит резко, страстно и быстро? Как он любит? Что он любит? С кем он это любит? Сначала это был для меня спортивный интерес, я думал его зацепить, спровоцировать, но он оказался слишком опытен и искушен. Наверняка разгадал мое очевидное внимание и потому отшучивался, улыбался и покровительственно трепал по волосам под недовольные взгляды стилиста, которой приходилось заново укладывать волосы Криденса, приводя их в идеальный порядок, заставляя лежать прядь к пряди. Я хотел его. А потом Колин уехал, оставил меня в одиночестве среди толпы людей. Но ведь я был профессионалом, разве нет? Это не первый мой фильм и не последняя съемочная семья, и я уже не раз на своей шкуре испытал, каково это – расставаться почти навсегда, не зная, когда судьба сведет вас вновь. «Счастливо!» Так почему мне было так плохо, что я пытался заглушить пустоту не самыми разумными с точки зрения здравого смысла способами? Почему я выведал у агента его номер? Я закурил прямо в ванной, не переживая, что может сработать пожарный извещатель. Скверная привычка, слишком пижонская. Член твердел под моей ладонью, не умаляя решимости. Я должен был ему позвонить, должен его хотя бы услышать, пусть даже мы перекинулись бы парой фраз. — Ты в Л.? — спросил я. — А ты? Я рассказал ему в своем отдыхе между съемками, он поведал о работе с командой Тима, а потом я заикнулся о том, что взялся читать «Назови меня своим именем». — Назови меня своим именем, — попросил Колин, и я явственно представил себе его потемневший голодный взгляд, широкую от возбуждения радужку. Я никогда не видел его глаза такими вживую, лишь в фильмах, когда он смотрел на своих партнерш по съемкам. — Эзра, — позвал я его. Меня прошил озноб. Мне показалось, я услышал, как он сглотнул и облизал губы. А еще – шорох одежды, когда он сжал свой член через ткань брюк. — Я позвоню тебе вечером, — пообещал он, а потом шутливо добавил: — И купи персики. Счастливо! Я лежал, оглушенный, воскрешал его образ, вместо того, чтобы найти подходящее фото в интернете. Мне хотелось увидеть его в мыслях таким, каким я запомнил его.

***

До самого вечера я не находил себе места и не мог перестать думать о том, что Колин собирался меня просить сделать. Неужели он вообразил, что я подобно Элио лягу, выну косточку из спелого персика и надену его на свой член? «Я позвоню тебе вечером». Отчего сейчас был только разгар дня? Если бы он хотел попытаться смутить меня (что было довольно сложно), он мог просто спросить адрес, где я остановился. Но Колин не хотел спрашивать, он хотел изводить меня по телефону. Готовясь к вечеру, я купил персики, пытаясь не улыбаться на кассе в Tesco и не краснеть от стыда и возбуждения, стоило лишь вернуться мыслями в грядущий вечер, лишь представить, как он велит мне распотрошить фрукт и приставить его к гладкой горячей головке члена. Ближе к вечеру, вернувшись в номер, я зачем-то залез в душ, однако даже не помыслил довести себя до оргазма, облегчить свое состояние до нашей телефонной встречи: я хотел сохранить все сосредоточение ожидания внутри меня для него. Напряжение, что копилось целый день, негодование от того, что не могу его увидеть. Я лишь слегка подразнил себя, неспешно поглаживая сзади между ягодиц, пока намыливал грудь, живот и бедра. Однако пару раз, не сдержавшись, все же без сопротивления проник мокрым от воды пальцем в свое горячее, распаренное тело, будто хотел подготовить себя для Колина, как если бы он пообещал приехать и взять меня, как мужчина мужчину или как женщину: возбужденного и готового отдаваться его напору. Я представлял руки Колина, гладившие меня от шеи до ступней, его рот, мягко прихватывавший губами яички, язык, блуждавший от входа в мое тело по шву мошонки до основания и выше к оголенной головке обрезанного члена. Интересно, думал ли Колин о моем члене? Представлял ли меня лишенным крайней плоти, подобно ортодоксальному еврею, либо сделавшим это в сознательном возрасте по собственному решению из гигиенических соображений? А может, он воображал меня отринувшим национальные различия американцем с крупным членом, головка которого была скрыта кожей, чтобы иметь возможность оттянуть крайнюю плоть вниз и наблюдать, как она обнажается миллиметр за миллиметром, словно девственница на первом свидании, мечтавшая остаться с парнем с момента их встречи, но так и не свыкнувшаяся с тем, что оказалась у него дома – свет погашен, а его член уже натянул ткань брюк в предвкушении. Я ждал вечера, затаив дыхание, устроившись на белых гостиничных простынях, воображая, как это будет. Осмелится ли он предложить мне подобное или просто хочет поиздеваться, проверить, куплюсь ли я на его провокацию? Колин застал меня врасплох, я едва не задремал, ожидая звонка, не решаясь набрать номер первым. Плетеная вазочка с бархатистыми персиками ждала своего часа рядом с кроватью на тумбочке, и я недоверчиво косился на них, чувствуя, как сочные спелые плоды смотрят на меня в ответ с осуждением. — Почему ты не намекнул мне раньше? — был мой первый вопрос, когда я снял трубку. Я объяснил ему, что обычно знакомые не переводят разговор в подобную плоскость, спустя почти год после последней встречи. — Я видел, что ты хотел меня, — объяснил он. Почти без эмоций. — Я много чего хотел. — Ты много чего хотел, — эхом повторил он за мной, фыркнув в трубку. — И ты хотел меня. Но у меня правило – не спать с коллегами. — И давно появилось это правило? — набрался я наглости спросить. Колин рассмеялся. — Не жди, что я скажу, будто из-за тебя. Я не ждал. — Что же изменилось теперь? — нетерпеливо спросил я, поглядывая на покрасневшие от стыда персики. — Мы больше не коллеги, — напомнил он. — Просто два актера, которые знают друг друга. Мы больше не коллеги. Колин. Просто два актера. Эзра. Назови меня своим именем, и я назову тебя своим. — Ты еще там? — полушутливо поддел меня Колин, когда в разговоре повисла пауза. — Да. Я сглотнул слюну. Мне нестерпимо захотелось увидеть его рядом с собой, на мне, чтобы он вжимал меня в гостиничный матрас. Или, наоборот, чтобы я нависал над ним, закинул его ноги себе на плечи, касался его в паху и ниже – между ягодиц. Я вновь с тоской стрельнул взглядом на самодовольные персики и едва не застонал вслух. — Ты купил их? Он что, читает мысли? Я утвердительно замычал. — Покажи мне. Как он хочет, чтобы я показал это? — Пришли мне фотографию. Я возмущенно рыкнул и свернул окно разговора, чтобы открыть камеру. Выудив пару возмущенных тем, что их побеспокоили, персиков, я сделал снимок. Подумав, я взял один и прижал его бороздкой к вставшему члену почти у самого основания. Я сделал еще один снимок и отослал оба Колину. Через минуту я услышал довольный вздох в трубке и почувствовал, как жар неровными пятнами разлился по лицу, шее и груди. Еще у меня горели плечи. Мне захотелось от смущения и возбуждения зарыться лицом в подушку, но та была слишком горячей от моего тела. По виску сбежала капля пота и скрылась в волосах. Я никогда не был из числа робких, но именно сейчас мне хотелось провалиться сквозь землю, потому что Колин испытывал меня. Хотел проверить, на что я способен. — Я хочу, чтобы ты... Я знал, что он хотел. Он хотел, чтобы я надломил персик и вставил ему. — Дыши для меня. Я слушаю. Я проткнул пальцем ароматный персик, который все еще держал в руке, по линии, где сходились половинки. Я раскрыл его, как если бы развел в стороны ягодицы. Сладкий сок мигом запачкал мои ладони, я зажал телефон между ухом и плечом, чтобы слышать Колина, и выковырял крупную плотную косточку из мякоти. Мне нравилось чувствовать под пальцами нежную велюровую кожицу. — Ну же, — прошептал он мне на ухо, как если бы находился совсем рядом, лежал бы со мной на кровати, прижимаясь к моему плечу, и его губы касались моей пылающей шеи. Я зажал член между половинками персика, и по телу прошлась волна легкой дрожи от прохладного фрукта – это было совершенно не то, как если бы меня касалась ладонь, или рот, или ягодицы. Или если бы меня касался Колин. — Обмакни пальцы в сок и введи их в себя, — попросил он, тяжело и надсадно вздохнув. Я подчинился. — Глубже, я хочу слышать тебя. Я ввел в себя липкие и сладкие пальцы, сразу два, пока на моем члене покоился персик. Мне пришлось повернуться боком, чтобы было удобнее проникать внутрь, и отвести правую ногу вперед. Мне было жутко неудобно: под ухом по подушке телефон сползал вниз, правая рука была во мне, и я пытался завести ее так, чтобы на каждом толчке касаться простаты, пока левая сжимала нагревшийся от моего тепла, истекающий соком персик на головке члена. — Назови меня своим именем, — велел Колин, часто дыша в трубку, и я застонал в ответ. — Эзра, — прорычал я, лаская себя изнутри и толкаясь липким пахом в поруганный плод. Я с остервенением вколачивался в него, пока Колин нашептывал мне свое имя, как если бы оно было моим. — Трахни меня, Эзра, — выпалил я на одном дыхании. Колин выругался мне в самое ухо. Грязные слова, липкая кожа, порочные мысли, сладкие желания... сладкий сок персика. Я закрыл глаза, жадно хватая ртом воздух. Колин больше не повторял свое имя, но я слышал влажные пошлые звуки, когда он толкался в кулак. Наши вздохи и стоны сливались в единое целое: я мог бы стонать ему в приoкрытый рот, ловить его губы, колоться щекой о его щетину, сжимать внутри себя не собственные пальцы, а его. Еще лучше – сжимать его член, когда он входил бы в мое тело. — Трахни меня, Эзра, — со всхлипом прошептал я вновь, наполняя нутро персика своей спермой и чувствуя, как ветерок из приоткрытого окна холодит липкую от пота спину и взмокшие бедра. «Трахни меня, Эзра». Я вынул из себя пальцы, убрал оскверненный персик на тумбочку и рухнул на спину, прижав плечом съехавший на матрас телефон. — Эзра? — приглушенно позвал Колин. У меня не было сил и желания говорить. — Скажи мне свой адрес. Я со стоном вытащил из-под себя телефон и назвал Колину адрес гостиницы. — Ты дождешься меня? Конечно же я дождусь. Жду с самого утра. — Не одевайся. Откуда он знал, что я лежал полностью голым? Я вспомнил, как мечтал сегодня, чтобы Колин нашел меня таким – грязным и расхристанным. Именно Колин и никто больше. — И не трогай чертов персик, — добавил Колин. — Я хочу попробовать тебя на вкус.