Напиши, пожалуйста.

Мужчина сел в кресло, тряхнул головой, взял первый конверт и повертел в руках. Конверт был вскрыт, письмо, которое лежало внутри, вероятно, было перечитано уже множеством людей, но все еще оставалось в надлежащем виде. Тонкими дрожащими пальцами мужчина вытащил несколько листков бумаги, скрепленные между собой, осторожно положил их на стол и начал всматриваться в сам конверт. Что-то насторожило его, некоторые детали показались ему смутно знакомыми, но он не мог понять, какие именно. Тяжело вздохнув, он взял листы, посмотрел на аккуратный почерк, которым были испещрены страницы, примерно прикинул содержание и остановился. Он не хотел читать, он не хотел знать, что там написано, но он просто не мог не узнать. Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и морально приготовился к тому, что сейчас прочтет.

"Неделя первая

Привет, G. У меня для тебя три новости. Первая: твои песни больше не помогают. Вторая: пол на балконе всегда холодный. И третья: я попала в психиатрическую клинику. Сначала меня, конечно, держали в обычной больнице, но когда переломы начали заживать, то сразу отправили сюда. Ты, наверное, ничего не понял... Сейчас все расскажу по порядку. Пятнадцатого июня у меня случился очередной приступ. Только на этот раз он был сильнее, чем все предыдущие, ибо его спровоцировали. Мои любимые родители, которые всегда желают мне добра, практически довели меня до суицида. Стоило мне признаться, что я бисексуальна, как наша спокойная беседа превратилась в допрос. Своими высказываниями они буквально втаптывали меня в грязь, они унижали, кричали, что это неправильно, что я ошибка, что они не так меня воспитывали и вообще, они хотят внуков, а мне следует выкинуть всю эту чушь из головы. Меня это не то чтобы расстроило, нет. Я ожидала чего-то подобного, я знала, какая будет реакция. Но как бы я морально не готовилась к этому, как бы я не настраивала себя на все самое лучшее, я все равно не смогла бы хладнокровно принять всю эту ситуацию, все эти оскорбления. И тогда во мне что-то щелкнуло. В моей голове есть программа, отвечающая за суицидальные мысли, - она отключает все тело, когда я только начинаю думать о суициде. Но в этот раз она подвела. Она сломалась. Или просто я сломалась... В тот вечер я взяла нож в руки и приготовилась сделать первый надрез. Мне так хотелось этого... Мне так хотелось ощутить вкус этой боли. Когда тебе больше ничего не остается кроме отчаяния, ты хочешь разбавить это еще хоть каким-нибудь чувством. На это раз это было желание боли. Знаешь, давно читала, что если человек хочет умереть безболезненно, то он не хочет умереть вовсе. Думаю, в этом высказывании есть логика. В тот вечер мне хотелось умереть по-настоящему, без всех этих предсмертных записок, без любого проявления на публике. Умереть раз и навсегда. Но мне тогда хватило сил включить музыку. Я не успела сделать надрез, как в голове в качестве последнего желания возникла мысль о твоей музыке. Я включила плейлист, состоящий только из твоих песен, и замерла. Я не смогла больше двигаться, я не смогла провести лезвием по руке. И это спасло меня. Я убрала нож, я села и начала плакать. Потому что ты помог мне. Ты сказал, что я не одинока. Я буквально чувствовала, что ты стоишь у меня за спиной и обнимаешь меня. Я так ненавидела тебя в этот момент, потому что еще секунду назад я хотела умереть, а теперь ты так просто берешь и запрещаешь мне это сделать. Но разве не для этого я включила твою музыку? Разве не за этим я тебя призвала? Ты спас меня. Но только в этот раз. Через два дня упреки со стороны родителей продолжились. Я не могла смотреть им в глаза, они буквально травили меня тем, что я не такая. Самое обидное в этой ситуации было то, что они мне с детства говорили, что надо любить всех людей, что надо относиться ко всем людям одинаково. Но они врали. Они не могли принять свою собственную дочь. И так вышло, что это совпало с моим приступом. Обычное совпадение: именно в тот день должны были начаться основные симптомы вида "прострация, мысли о суициде, желание причинить себе боль, истерики" и прочее, прочее. И так как моя программа уже умерла, то я не могла защитить саму себя. Мысли бились о мою черепную коробку с такой силой, что я хотела лишь одного - покоя. И мне казалось, что этот покой я смогу найти только после смерти. А дальше я помню все, как будто это произошло пару минут назад. Я медленно шагаю к балкону, а здравый смысл кричит мне "не надо". Я делаю шаг за шагом, сокращаю расстояния сантиметр за сантиметром. Инстинкт самосохранения надрывается в попытках вразумить меня, но моя решимость перебивает абсолютно все. И остается последнее оружие. Твои песни. Я включаю, вслушиваюсь и... Ничего. Я ничего не чувствую. Я продолжаю двигаться. Отчаяние душит меня, потому что я понимаю, что лишилась последнего, что могло удержать меня на земле. Твои песни больше не помогают мне. Я знаю их наизусть, каждую сточку, каждый аккорд, каждый звук. А новых песен больше нет... И нет надежды на спасение. Через секунду мир рухнет. Через две - рухну я. Мои босые ноги скользят по ледяному полу балкона. Я делаю шаг, затем еще один и еще. Я не стою в нерешительности, я сразу перелезаю через перегородку и держусь всего одной рукой за бетон. Ноги ужасно горят от холода, я смотрю вниз и мечтаю, чтобы все закончилось побыстрее. Чтобы мои мысли ушли. В голове наступает абсолютная тишина, будто дразня меня. Все мысли исчезают, у жизни резко появляется смысл, но я в это не верю. Слишком долго я думала о смерти, слишком долго ждала этого избавления. И я отпускаю руку, еще несколько секунд балансирую на небольшом холодном выступе, но в конце концов падаю. Глаза автоматически закрываются, руки в свободном падении пытаются махать, а ноги неистово ищут точку опоры. И я понимаю, что это конец. Через несколько секунд я приземляюсь, боль на несколько коротких моментов пронзает все тело, но это быстро уходит. Я погружаюсь в темноту, чтобы успокоиться. Единственный звук, который эхом повторяется у меня в голове - звук моего приземлившегося тела. Он очень противный. А затем звон..." Мужчина кинул письмо на стол, достал сигарету из выдвижного ящика и нервно закурил. Он выпускал кольца дыма до тех пор, пока в пепельнице не осталось места, а в комнате - воздуха. Затем он встал, полностью открыл окно и помахал руками, прогоняя дым. Сделав несколько глубоких вдохов, он высунулся в окно и посмотрел вниз. Мужчина сидел на втором этаже своего дома и пытался представить, что чувствовала девушка, когда стояла на том самом балконе. Его сердце охватили ужас и тоска. Он сел обратно в кресло, посмотрел на письмо, взял его и продолжил читать. "А затем звон... Знаешь, это не страшно - умирать. Когда ты знаешь, зачем это делаешь, то это абсолютно не страшно. Я это делала, чтобы мои мысли наконец успокоились. Чтобы я могла погрузиться в нирвану. Так мне казалось, по крайней мере. На деле же я оказалась в больнице. Врачи не уставали повторять, что мне дико повезло, что при падении с десятого этажа люди обычно разбиваются. А тут отделалась всего лишь переломом руки и ушибами. Никогда не любила слова "отделалась" или "повезло". Ты же знаешь, удача - это тоже умение. Но это умение, к моему глубочайшему сожалению, обошло меня стороной - я осталась жива. Ты даже не представляешь, как жалко себя чувствуешь, если твой суицид сорвался. Теперь я понимаю, почему все несостоявшиеся самоубийцы пытаются повторить это. Специфическое унижение происходит именно в тот момент, когда сама жизнь признает тебя неудачником. Тем не менее, я проснулась в больнице, от моего тела отходила пара трубок, голова гудела, все тело ломило, но особой боли я не чувствовала. Скорее всего, они пичкали меня коктейлем из обезболивающих и убойных успокоительных. Затем ко мне постоянно заходили люди и интересовались самочувствием: медсестры, врачи, психиатры, родители, друзья и другие. Мне казалось, что только ленивый не спросил, как я себя чувствую. Это жутко раздражало. Говорить с ними не хотелось. Есть не хотелось. Пить не хотелось. Жить не хотелось. Я приняла твердое решение, что как только выйду отсюда, то сразу же повторю попытку. Мне это было необходимо как дышать. Каждый новый день отдавался глухой болью в груди. Мне казалось, что я живу в долг, что я уже давно должна была умереть, но по какой-то глупой причине не смогла этого сделать. Я ничего не ела и ни с кем не говорила. На все вопросы врача либо нетерпеливо кивала, либо раздраженно мотала головой. Мне казалось, что все они издеваются надо мной, зная, что я уже должна быть на том свете, но почему-то удерживая меня здесь. Мне казалось, что это и есть ад. Мне не повезло еще больше, когда медсестра зашла в палату в тот момент, когда я пыталась разрезать капельницу, чтобы пустить воздух в кровь. Это была моя вторая ошибка и моя вторая попытка. Я не оставила эту мысль, как надеялись родители. Я хотела почувствовать тот покой, который длился считанные секунды перед полной темнотой. Они отдали меня в психиатрическую клинику. Я не особо сопротивлялась, ибо мне было все равно, где пытаться сделать это снова. Но невообразимая тоска напала на меня, как только я увидела это место. Нет, справедливости ради, стоит сказать, что здесь все выглядит просто замечательно. Но даже этот уют не спасал от бесконечного чувства безысходности. Вот, что меня ждет. Здесь я задержусь как минимум на месяц. Четыре недели..." - Ты все же решил это прочесть? - в кабинет зашла молодая женщина. - Да. Я должен узнать, что она хотела сказать, - мужчина устало потер глаза. - Она не просто так все это писала. - Трудно читать? - она подошла к столу и присела на него. - Нет, она пишет довольно интересно, но чувства, которые она описывает... - Я понимаю, - женщина прикоснулась к его голове. - Ты не обязан... - Мне надо знать, - отрезал мужчина. - Хорошо, - сдалась она. - Спустишься к ужину? Он нетерпеливо кивнул, перехватил письмо другой рукой и продолжил читать. "Я бы хотела никогда сюда не приезжать. Я в сотый, а может быть, в тысячный раз говорю, что я бы хотела умереть тогда, когда я вышла из окна. Но это уже не имеет значения. Каждая строчка дается мне с трудом, ты должен понимать это. Но я должна это написать. Решение пришло само собой. Конечно, ты не обязан читать это, но, чтобы понять суть, придется прочесть все четыре письма. Поверь, оно того стоит. Там меня встретили приветливые медсестры. Они забрали у меня все колюще-режущие предметы, провели краткие инструктаж и показали мою комнату. На самом деле, все выглядело не так ужасно: моя комната могла закрываться на ключ, но мед.персонал всегда мог ее открыть. У меня не забрали телефон и наушники: наверное, они понимали, как для меня важна музыка. Все душевые и туалетные комнаты тоже запирались, за нами не следили, пока мы были там, но все же некоторые меры предосторожности были предприняты. Это уютный корпус, в котором несколько комнат, несколько душевых и уборных, одна большая общая комната и кухня, где мы могли готовить что-нибудь под присмотром персонала. Еще здесь есть небольшой сад и детская площадка. Наверное, я бы осталась здесь жить, если бы хотела. Но первая ночь - это самое ужасное. После инструктажа меня сразу пригласили на ужин, а после этого было свободное время. И я не знала, что делать. Первая ночь - самое ужасное, что только может быть. Когда выключили свет и объявили отбой, у меня началась паника. Я металась по кровати, скидывала одеяло и подушку, поднимала их обратно на кровать, носилась по всей комнате только для того, чтобы успокоиться и попробовать уснуть. Я в прямом смысле выматывала себя, чтобы у меня не осталось энергии. Все чаще и чаще я смотрела на окно, как на избавление от моих страданий, все чаще и чаще я возвращалась в воспоминаниях к тому божественному моменту тишины в моей голове. Мне дали легкое успокоительное, но, наверное, этого было мало для моего привыкшего к убойным дозам организма. И наконец я просто легла. У меня правда не осталось сил, но энергии было еще много. Такое происходит тогда, когда ты отчаяние полностью поглощает тебя, когда ты понимаешь, что ничего не помогает. Я закрыла глаза и начала ждать. Я ждала либо момента, когда усну, либо момента, когда начну неистово биться головой о стенку. И тут пришла она. Она подошла ко мне так тихо, что сначала показалась обычным видением. - Новенькая? - прошептала девушка, садясь на кровать. Я слабо кивнула. - Все будет в порядке, - она взяла меня за руку и погладила. - Вот увидишь, завтра утром все будет в порядке. Девушка говорила с такой уверенностью, что мне захотелось ей поверить. Если честно, я бы сейчас поверила любому, кто сказал бы мне, что все будет хорошо. Мне это было необходимо. Тем не менее, энергия во мне не утихала - я все еще хотела умереть. Жажда смерти была такой невыносимой, что я тихонько завыла от беспомощности. Девушка подняла меня, заставила сесть и обняла, тихонько поглаживая по голове. Я не знала, сколько времени прошло, пока я так сидела и тихо плакала в ее плечо. Все, что знаю, - это то, что когда она уходила, у нее на футболке расплывалось большое пятно от моих слез, а я практически спала. Утро встретило меня в разбитом состоянии. Я не хотела вставать, я не хотела открывать глаза, но медсестра открыла мою дверь и попросила идти на завтрак. Едва собравшись с мыслями, я встала и пошла на кухню. Там за большим столом уже сидело около пятнадцати сонных ребят. Одни увлеченно о чем-то говорили, другие молча ели, третьи просто смотрели в одну точку, не подавая признаков жизни. Мне вдруг захотелось сделать то же самое - стать безмолвной статуей, чтобы ко мне никто не приставал. Рядом в кресле сидела девушка, которая приходила ко мне ночью: она была в кофте с длинными рукавами и штанах. Не было практически ни одного участка ее тела, которое было бы доступно глазу. Я хотела позвать ее за стол, но в последний момент передумала, сама не знаю, почему. Просто мне показалось это неуместным. И в то же время, я поняла, что в клинике не будут действовать те же самые правила, которые работают в обычном обществе - здесь все по-другому. Здесь есть неуместные моменты, и неловкостью будет считаться уже нечто другое. Я молча села за стол, но к еде так и не притронулась. Честно говоря, я удивляюсь тому, насколько избирательна моя память: я помню, во что была одета та девушка, но не помню, что нам дают каждый день на завтрак. Я даже не помню, от чего именно я отказалась, вот такая удивительная штука... Потом был сеанс психотерапии, где мы говорили о моем детстве. К слову, ничего интересного не было ни в моем детстве, ни на этом сеансе. В течении двух дней меня обследовали, брали анализы, проводили тесты, выписывали разные лекарства и терапии, уговаривали поесть и пообщаться с другими людьми, но во всем этом не было никакого толка. Наверное, я просто не хотела лечиться. Наверное, я просто хотела, чтобы это все поскорее закончилось. Я постоянно сидела в своей комнате и практически никуда не выходила. На совместных приемах пищи я сидела для приличия минут десять, а потом уходила обратно в комнату. На терапии я честно отвечала на все вопросы, честно принимала лекарства, но состояние было такое, что мне хотелось сбежать на Титаник. Но если ты сам не хочешь жить в этом маленьком обществе, которые здесь сформировалось, это не значит, что оно не настигнет тебя и не застанет тебя врасплох. Я смотрела в окно, когда ко мне в комнату маленьким ураганом влетел парень. Он буквально светился, смотря на какую-то игрушку в своих руках. Когда он наконец остановился, я поняла, что это ксилофон. Маленький игрушечный радужный ксилофон. - Смотри, что у меня есть! - буквально прокричал он. Я отшатнулась назад - Здорово. Умеешь на нем играть? - немного растерянно выдала я, хотя мне было не особо интересно. - Конечно. Я умею играть на скрипке, на гитаре, на клавесине, контрабасе и барабанах, - с готовностью сообщил он. Это насторожило меня. - Ого! А где ты научился играть на таком огромном количестве инструментов? - В Японии, мы жили там, когда я был маленький. Где-то до десяти лет мы там жили. - А сколько тебе сейчас? - Мне двадцать четыре, - ответил он, а я не поверила. Во-первых, это было отделение для подростков. Во-вторых, передо мной стоял парень азиатской внешности, которому было ну никак не больше пятнадцати лет. - Прости, а я еще раз можешь сказать, на каких инструментах ты умеешь играть, а то я не запомнила. - Конечно, - он лучезарно улыбнулся и принялся перечислять, загибая пальцы, - скрипка, контрабас, пианино, саксофон и барабаны. - Покажешь как-нибудь? - я улыбнулась в ответ. -Конечно! А пока я могу сыграть тебе на нем, - не дожидаясь ответа парень начал хаотично бить по трубкам, явно наслаждаясь процессом. - У тебя отлично выходит, - я похлопала его по плечу и отвернулась к окну, стараясь не вслушиваться. Парень исчез также неожиданно, как и появился. Потом я узнала, что таким образом я познакомилась с Хару - патологическим лжецом. Ему и правда было пятнадцать лет, но вот все, что он мне сказал, было неправдой. От музыки он был так же далек, как от Японии, в которой никогда не бывал. Единственное, что я уловила в нем - это постоянное желания одобрения. Он буквально искал его во всем. Наверное, так и становятся лжецами - желая произвести впечатление. Наверное, это было грустно, но я не видела в этом ничего печального. Во всяком случае, это никак не угрожало его жизни. В один из дней мне все же надоели четыре стены и едва открывающееся окно, поэтому я решила прогуляться по корпусу. Долго бродила, натыкаясь на разных подростков, пока не пришла к общей гостиной. Я замерла, услышав волшебные звуки музыки. Это был Дебюсси, без сомнения! Пальцы молодого человека буквально порхали над клавишами, он увлеченно следил за их ходом, практически не дыша. Музыка лилась по комнате, заполняя воздух, она спасала каждого по отдельности и всех вместе, кто находился в гостиной. Это было как мимолетное наваждение, как оазис среди пустыни, ибо это было нечто настолько нормальное, нечто из мира здоровых людей, что на миг мы забыли, что находимся в психиатрической лечебнице. Но вот появились первые неровные звуки, пальцы сбились, теперь вместо музыки была неприятная какофония звуков, а затем резкий удар. Все вздрогнули, немного отшатнулись, некоторые поспешили выйти из комнаты. - Чего смотришь? - он буквально выкрикнул мне это в лицо, а я уже пожалела, что не вышла вслед за другими. И что я вообще зашла в эту комнату. - Успокойся, Ноан, - мягко сказал медбрат, усаживая того силой в кресло. - Ты помнишь, что тебе говорили: расслабься и глубоко дыши. Я смотрела, как этот покрывшийся красными пятнами от гнева парень старался успокоиться, привести дыхание в норму, старался не злиться. Было видно, что у него это плохо выходило, а я не особо понимала, почему все еще стою в той самой комнате в опасной близости от этого неуравновешенного. Неуравновешенного... Смешно слышать это от той, кто едва не покончил жизнь самоубийством. Возможно, этот самый Ноан куда вменяемее всех нас вместе взятых. Я не удержалась и хохотнула. - Что смешного? - тут же вспыхнул Ноан. - По-твоему, я смешной?! Или моя неуклюжая игра тебя так рассмешила, а?! Ответь! Парень вскочил с кресла, хотел было подлететь ко мне, но его остановил медбрат. - Ева, думаю, тебе стоит выйти, - как можно мягче и спокойнее проговорил он. Но я даже не шелохнулась. Не в этот раз. Сама не знаю, почему я не стала уходить: может быть, мне было интересно, что произойдет, может быть, я ждала, что этот парень убьет меня, а может, я просто хотела хоть какой-то развязки. В любом случае, я осталась. Более того, я даже начала подходить ближе. Шаг за шагом я приближалась к разъяренному, но в то же время удивленному Ноану. Медбрат хотел было уже вмешаться и отвести меня в комнату, но он так и не решился ничего предпринимать. Наверное, ему тоже было интересно, что будет дальше. Я подошла очень близко. Так близко, что мы могли бы станцевать вальс. Ни Ноан, ни медбрат ничего не делали, а только ждали, что сделаю я. - Ты хороший... - это прозвучало больше как вопрос. И если эту реплику еще как-то можно было предсказать, то то, что я потрепала по голове этого взрывного парня, не ожидал никто. - Что? - изумленно спросил Ноан, а я в это время развернулась и ушла. Наверное, мне просто была интересна его реакция на эти действия. А может быть, мне показалось, что ему просто не хватает понимания или тепла. Глупо, да? Об этом я думала, лежа в своей постели. Наверное, все лежит на поверхности, а, может быть, все всегда глубже, чем кажется. Сложно сказать, но мне показалось, что Ноану просто нужно знать, что его не боятся. Он так привык к тому, что люди выходят из комнаты, когда он что-то бьет, привык, что все пугаются, когда он кричит. Возможно, ему просто нужно понимать, что он не страшный. Что он нормальный. Возможно, это нужно всем нам." Мужчина повертел в руках скрепленные листы и подумал, что не осилит за весь день все четыре письма. Ему было необходимо узнать, что произошло, но он хотел вдумчиво разобраться со всем этим. Он устало потер глаза, выкурил еще две сигареты и спустился вниз к своей супруге и вкусному ужину.