Прятки

      Истошный, наполненный ужасом крик мгновенно прервался мерзким чавкающим звуком, голова молодой женщины медленно отделилась от тела и с глухим хрустом упала на твёрдую землю, вглядываясь в темноту старого парка пустыми остекленевшими глазами. Внезапно наступившую тишину прорезал детский надрывный плач. Маленький светловолосый мальчик, с диким страхом в глазах глядя на сгорбившуюся в тени фигуру, небольшими шажками отступал назад. Крошечная белокурая девочка лет пяти с непониманием смотрела то на плачущего брата, то на кровавые останки матери, распластавшиеся по асфальту. Казалось, от испуга она не могла издать ни звука.       Неожиданный проблеск алого огонька заставил обоих испустить пронзительный визг и в панике поспешно попятиться назад, беспомощно озираясь на мрачные стволы деревьев.       — Доб-рый ве-ечер…       Едва ли этот тягучий, словно мёд, кукольный напев можно было спутать со случайным дуновением холодного ветра. Новый вопль застрял в горле мальчика, нетвёрдые пальцы крепко сжали тонкую ручку сестры.       Тусклый свет уличного фонаря осветил, наконец, лицо маленькой убийцы. О, бедные дети, последние секунды жизни перед вашими глазами стояли лишь огромный уродливый шрам, расплывшийся на девичьем, почти детском, лице, безумная улыбка, искажающая до безобразия милые черты лица, и лёгкое розовое платьице, покрытое липкой коркой запёкшейся крови. Двигаясь неотвратимо, словно Смерть, девочка приближалась к жертвам, слегка согнувшись, дабы их лица оказались примерно на одном уровне.       — От Отчаяния не сбежишь, мои хорошие… — пропела она, поднося к губам длинные окровавленные лезвия и облизывая их.       Рот мальчика раскрылся в немом крике, прежде чем бледные тонкие, но такие сильные ручки больно ударили его в грудь. Лёгкое тело ребёнка стремительно пролетело несколько метров и, с хрустом ударившись о ствол ближайшего дерева, легко сползло вниз. Светлые волос тут же слиплись от крови, а сквозь джинсовую рубашку проступили осколки разбитых рёбер.       С неудовольствием заметив, что жертва ещё жива, чудовищная девочка неспешно приблизилась к ней. Почти теряя сознание, ребёнок закричал, но этот крик был не громче предсмертного зевания рыбы.       — Пока-пока, моя прелесть!       Тонкий острый каблук легко вошёл в нежную шею, будто нож в масло. Раздался короткий хрип, тельце дёрнулось и затихло.       Монофанни оглянулась назад. Маленькая сестрёнка погибшего мальчика оставалась неподвижной, крепко сжимая в маленьких ладошках плюшевого мишку. Её огромные голубые глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Стоило Монофанни сделать шаг по направлению к ней, как девочка коротко взвизгнула и, подобрав длинный подол синего платья, бросилась бежать по мокрой от дождя дороге в темноту.       Она бежала, не чуя под собой ног, как не бегала ни разу за свою короткую жизнь, совсем не замечая сбившегося дыхания. «Мамочка… Братик… Помогите!» — беззвучно шептали её побелевшие губы. Короткий взгляд назад заставил её и без того измученные ножки заработать ещё сильнее. Страшная девочка была совсем близко, однако она не бежала, тяжело дыша, а степенно шла, неотвратимо сокращая расстояние до своей жертвы. Малышка могла поклясться, что видела, как ветер колыхает её розовые локоны, различала сверкающие капли крови на паре лезвий и пухлых щёчках и слышала отчётливый стук каблуков и звонкий радостный смех, словно переливы тысячи серебряных колокольчиков.       Метко брошенный клинок больно вонзился в голень и заставил упасть на асфальт и скатиться по склону на газон. Падение длилось долго. Каждый камень, каждая мелкая веточка больно врезались в кожу, оставляя на ней порезы и ссадины. Наконец, девочка приземлилась животом на мягкую траву и испуганно замерла. Измученные лёгкие тут же наполнил резкий запах сырой земли. Казалось, убийца с лёгкостью найдёт её, лишь услышав удары сердца в груди и сильное биение пульса в висках.       «Пожалуйста, пусть она уйдёт, — молилась про себя малышка, стараясь дышать как можно тише, — Пожалуйста, пусть подумает, что я мёртвая и уйдёт…».       Девочка не знала, сколько времени она пролежала в такой позе в полной тишине. Однако было страшно издать хоть малейший звук, несмотря на острую боль, расползающуюся по повреждённой ноге. Но не было больше слышно ни чужого дыхания, ни шагов, ни звона лезвий.       «Неужели она ушла? — боясь даже надеяться на спасение, подумал ребёнок, — Да, так и есть. Она ушла и больше не вернётся!».       Не веря собственному счастью, девочка осторожно подняла голову… и липкий страх сковал все её внутренности, по спине пробежал холодок. Юная убийца сидела прямо перед ней, на её губах блуждала лёгкая улыбка.       — Так-так… — короткая фраза стала для малышки смертным приговором, — Вот мы и попались…       Монофанни подалась вперёд, почти соприкасаясь носом со лбом жертвы. Левый алый глаз словно смеялся над животным страхом на детском лице, а другой — карий — словно отражался золотом в слабом свете фонаря. Малышка, как завороженная смотрела на ужасающий шрам, расплывшийся по левой щеке. Такое ощущение, будто девочке разорвали челюсть, а потом сшили грубыми нитками. Сквозь разорванную кожу виднелись ровные белые зубы и острый, как у вампира, клык.       Тонкий палец вкрадчиво коснулся подбородка девочки, и та забыла, как дышать.       — И сколько же нам лет? — с придыханием прошептала Монофанни, глядя прямо расширившиеся от страха глаза.       — П-пять… — заикаясь, пропищала малышка.       «Неужели пощадит?»       — Пять… — повторила Монофанни, покусывая губу. Безумные взгляд медленно опустился вниз, — А ты могла бы стать самой юной… Какая жалость! Встретила бы я тебя пару лет назад…       «О чём она говорит?»       Однако Монофанни тут же оборвала фразу, и снова уставилась на девочку своим немигающим взором.       — У тебя красивые глазки… — пропела она, поигрывая ножом и проводя им по своим губам, — Ты не против, если я заберу у тебя один?       Хитрая улыбка и быстрый замах руки были единственным, что разглядел ребёнок, прежде чем взор затмила кровавая пелена. Острейший нож легко проткнул тонкое веко и мгновенно совершил полный круг. На траву закапала кровь, а тишину сотряс оглушительный детский крик.       Маленькие пальчики судорожно схватили тонкое запястье, словно надеясь оттолкнуть его. Залитый кровью и грязью плюшевый мишка неслышно упал в мокрую траву. Последний отчаянный рывок — и в ладони Монофанни блеснул вязкий мягкий шарик с длинными кровавыми прожилками. Голубая радужка на нём казалась маленькой точкой. Малышка повалилась на траву, прижимая ладони к пустой глазнице, из которой струился алый ручей.       — Умница моя, — хихикнула Монофанни, убирая вырванный глаз в карман и поднимая с земли свои длинные ножи, — А теперь, сладких снов!       Лезвия закружились в воздухе с головокружительной скоростью. Их режущий визг заглушил лишь предсмертный нечеловеческий вопль обезумевшей от боли девочки. Очередной противный хруст — и он мгновенно стих. Тельце ещё секунду билось в агонии, а потом замерло. Мерцающие звёзды отражались в единственном целом остекленевшем глазу, а в глубине разорванной грудной клетки затихло маленькое сердце.       Помедлив секунду, Монофанни без отвращения ухватила его и вырвала из груди с такой лёгкостью, будто сорвала полевой цветок.       — Джек-пот! — засмеялась она, облизывая ещё тёплый орган и смакуя вкус крови.       Хруст разломившейся сухой ветки заставил девочку мгновенно поднять голову, вскинув перед собой ножи, однако тут же её губы расползлись в широкой улыбке.       — Папочка… — протянула Монофанни, поднимаясь с колен.       Ещё одна тень бесшумно приземлилась на траву рядом с ней.       — Вечера, Монофанни… — тихий шелест едва походил на человеческий голос.       — Сегодня пятеро! — похвасталась девочка, протягивая отцу человеческое сердце. И, ехидно хихикнув, добавила, — За последний час…       Монофанни достала из кармана свой трофей и, повертев его в руках, приставила к своему глазу.       — Бу! — она разразилась диким беспощадным смехом, совсем не похожим на её прежний.       — Умница, дочка, — сдержанно похвалил Монокума, осторожно двумя пальцами принимая сердце, — В самом деле, просто замечательно…       Он расплылся в зловещей улыбке. Тонкий луч света озарил грубый порез и на его щеке, из глубины которого виднелись острые зубы.       — Спасибо! — Монофанни захлопала в ладоши, — Ах, если бы ты видел эти лица! Такие глупые и беззаботные. Как медленно и мучительно Отчаяние взяло их в плен…       — Имею наглость представить, — усмехнулся Монокума, разрывая сердце пополам и протягивая кусок дочери.       Минуту они молчали. Наступившее безмолвие нарушал лишь тихий звук пережёванного мяса.       — Ну, а теперь скажи, что я была лучше всех! — Монофанни повисла на руке отца, — Мои убогие братики по сравнению со мной — лишь горстка жалких клоунов! — Она резво отправила в рот добытый глаз и выжидательно уставилась на лицо отца, совсем не замечая крови на своих руках.       Монокума равнодушно пожал плечами.       — Признаться честно, я даже удивлён, — он вновь обвёл взглядом мрачный ночной пейзаж, — Никак не ожидал подобного от моей милой малышки… Однако, — он натянуто рассмеялся, — Чёрт возьми, мне это даже нравится!       Монофанни в ответ лишь скривила губы в презрительной усмешке.       — «Если долго всматриваться в бездну, то бездна начнёт всматриваться в тебя»… — со странной интонацией процитировала она.       — Что ты имеешь в виду? — настороженно поинтересовался Монокума.       — Кто знает… — девочка развела руки в стороны, точно чаши весов, будто взвешивая каждую фразу по степени значимости, — Милая девочка режет и убивает маленьких детишек направо и налево… Можешь себе представить, какой крик поднимут мамочки с папочками, когда увидят оторванную голову своего дитя, безмятежно покоившуюся на подушке? Разве это не есть Отчаяние? Всё мои братья предназначены лишь для того, чтобы пугать людишек и медленно зарождать страх в их сердцах. Что касается меня — я внезапно погружаю всех в бездну ужаса и нескончаемой тоски, откуда самим никогда не выбраться… Ну и кто здесь Абсолютное Отчаяние?       Монофанни не рассердилась. В её голосе не звучал гнев, а руки не подняли ножей. Но на лице застыло такое маниакальное выражение, что Монокума невольно ощутил неприятную дрожь.       — Возможно… — и, помолчав, поспешно добавил, — Хочешь домой, милая?       — Ну, нет, — обиженно надула губы Монофанни, всматриваясь в темноту. Весь её напряжённый вид мгновенно испарился. Красная печать в виде молнии под глазом коварно блеснула, — Смотри, совсем близко от нас расположилась милая влюблённая парочка. Сам понимаешь, ночь, звёзды, романтика и прочее… — Она радостно хлопнула в ладоши, — Предлагаю сначала «немного» попортить им свидание…       Криво усмехнувшись, девочка устремила взор на Монокуму. Из всех его детей только Монофанни унаследовала карий цвет глаз отца. С удовольствием отмечая отчаянные огоньки в его глубине, Монокума потрепал дочь по голове.       — Как скажешь, родная…       Подобрав лезвия с земли, Монофанни легко взлетела вверх по склону и исчезла в ночи. Прислушиваясь к скрежету металла по асфальту и дереву и наблюдая, как розовые локоны растворяются во тьме, Монокума мрачно думал, когда же это безумное воплощение Отчаяния спляшет и на его останках…