Зима

Я каждый раз в мыслях возвращаюсь в тот декабрь.

Космосу никогда не нравилась зима. Его воротило от холода по коже, от того, как искрятся невообразимо большие сугробы там, внизу, под его окнами. Раздражала тяжёлая одежда, в которой приходилось кутаться, чтобы не околеть на улице. (Его закадычного друга тоже раздражали эти увесистые пуховики, куртки и шубы — не разглядишь красавицы за ними!) Его, в общем, много чего раздражало в зиме. Только Новый год радовал весёлыми попойками и приподнятым праздничным настроением, от которого невольно хочется затянуть свою долгую-печальную или, как душа пойдёт, задорную-короткую. Космос накинул на свои плечи халат, (шёлковый, чёрный, из Польши привезённый!) и, приоткрыв скрипящие балконные двери, вышел на непокрытую лоджию. Зубы сразу застучали, заходили ходуном, а по его телу побежали мурашки — противные такие, маленькие, словно бусинки. Молодой мужчина держал в ладонях пачку бело-красных и дохленькую зажигалку. И откуда она вообще взялась? Думать долго он не стал — зажал губами фильтр сигареты, чиркнул зажигалкой и поднёс огонёк к кончику. — Чшш, — зашипела, загорелась, поддалась яростному пламени сигарета. Кос сделал первую затяжку, потоптался с ноги на ногу, осмотрел хмурым взглядом заснеженный двор. Никогда ему не понять, за что Настя так любит зиму. Прям боготворит, ждёт, истощает отрывной календарь с тихим писком. И в чём радость-то? Ходишь закутанный весь, как медведь на Северном Полюсе. Или, того хуже, как неуклюжий пингвин с яйцом между ног. Холмогоров гоготнул, опираясь острыми локтями на покрытые инеем перилла. Природа замерла, замёрзла, застыла в своём долгомесяцевом сне. Деревья опушились, накинули на свои тонкие корявые ветви снега. Сменили-таки пёстрые платья на белоснежные шубы. Свет фонарей отражался на снегу, поблёскивал. Космосу даже показалось, что вот-вот заискрится под напором белоснежных блёсток! Сигарета медленно прогорала в его руках, но сын астрофизика совсем не собирался вновь вдыхать никотиновый серый дым. От чего-то он показался ему чересчур противным и неприятным. Слишком грязным и серым для этой белоснежной картины. Он всё так же держал цигарку в руках, залюбовавшись ровным, никем не истоптанным одеялом снега. В жёлтом свете фонарей он переливался, манил, приковывал к себе взгляд. Дверь тихонько скрипнула, и спину Космоса обдало волной тепла. Он и не заметил, как успел замёрзнуть, стоя на балконе приличное количество времени. — Красиво, правда? — окончательно из транса его вывел голос Насти. Кос медленно повернулся, посмотрел на расслабленное лицо подруги и выпустил из пальцев окурок. Пусть себе летит. — Мне очень нравится, когда снег так лежит, — девушка кивком указала в сторону серебрянного холодного покрывала и натянула на плечи плед. Здесь и вправду было холодно. — Почему-то всегда хочется пойти и растоптать этот ровный кусок одеяла. А у тебя как, Космос? — У меня? — мужчина на пару секунд призадумался, поднял глаза к потолку, высмотрев там пару сосулек, свисающих с чьего-то балкона, а потом, растягивая слова, ответил: — Ненавижу зиму. Холодно, сугробы дикие, в потоке не протолкнуться. Не люди, а полярные чукчи кругом! Ну, правда, не признавать же ему, что он, такой серьёзный и брутальный Космос Юрьевич, сейчас любовался на обычные сугробы. Засмеют! Настя тихо хихикнула, а затем поёжилась от холода. Только сейчас Холмогоров обратил внимание, что на улице минус добрых пятнадцать градусов! Очень тепло, как для декабря, но достаточно холодно, как для домашней одежды для них. Его ладони были замёрзшими, пальцы почти ледяные, а польских халат не спасал от морозного воздуха. Настя сжалилась, быстро развернула плед, сложенный вдвое и ещё подогнутый снизу, а затем забросила его на друга. Космос с молчаливой благодарностью принял тепло, лишь позволив себе обнять девушку за плечи. — Ничего ты не понимаешь, Космос, — тихо сказала девушка, но Холмогоров узнал в нём нотки вредности и тихого восторга. — Куда уж мне, обычному смертному, — хмыкнул мужчина, поправляя плед на своих плечах и становясь сзади Насти. — Я ж не учёный, так, чистый гуманитарий! — Космос придуривался, слегка навалившись на девушку. Настя даже не вздрогнула, хотя почувствовала, как вязкое тепло начинает растекаться от прижатой к её спине груди, как глаза сами собой закатились в ощущение родной теплоты, как дыхание на пару секунд перехватило от накатывающей нежности и восторга! Восторга таким приятным, греющим душу моментом. Космос стоял позади Насти, уткнувшись носом в её волосы, и ощущал запах мороза, запах свежести, зимний запах. Именно, вот, зимний! Руки его сомкнулись на тонкой талии. — Дурак ты, Кос, вот ты кто, — просто произнесла девушка и улыбнулась, положив свои тёплые ладошки на его холодные. И тогда Космос расслабился, опустил напряжённые плечи, перестал думать о чём-то вообще, и, кажется, замер. Снежное покрывало всё так же поблёскивало серебром и нефритом — там, куда свет фонарей не попадал, а тьма придавала цвет драгоценного камня — всё было настолько снежно и волшбено, что для полного счастья не хватало сочных мандарин из Марокко. Космос стоял, закрыв глаза, и прижимался щекой к виску Насти, обнимая её, такую хрупкую, волшебную и снежную. Ему хотелось улыбаться, но казалось, что если он сделает лишний вздох или, не дай бог, шевельнёт частью своего тела, то вся магия мигом рухнет, а девушка в его руках застынет Снегурочкой. Так глупо. Но почему-то так в это верилось. Настя улыбалась чему-то своему, чуть жмурилась и нежилась, поглаживая сильные ладони на своём животе. Космос, тот самый, который решает свои большие, важные и «чисто-мужские» дела, тот самый, что по выходным с друзьями наведывается в тир и стреляет по человеческим мишеням, тот самый, чья «огненная» тачка успела запомниться многим большим дядькам на их дороге, просто стоял рядом и был таким тихим, родным, душевным. Был рядом и обнимал, делился чисто человеческим теплом. И это казалось ей волшебным. А ещё застывший меж времени двор, который, всё больше и больше казалось, был нарисован явно одарённым и профессиональным художником! Или прямиком сошёл со строк какой-нибудь романтической литературы. Воздух пропах человеческим теплом, но был по-прежнему свежим, чистым, морозным по своей натуре. Космос с Настей всё стояли, пока из дальних углов огромной квартиры не послышался хрипловатым окрик Юрия Ростиславовича. Пришло время возвращаться. А ведь так не хочется. Космос мягко и быстро коснулся виска Насти пухлыми губами и с неуловимой горечью сказал: — Пойдём в дом, а то закоченеем с тобой. Да и папа нас уже ищет. Настя сморгнула мимолётные наваждения нежности и почувствовала, как от его мягкого голоса внутри что-то разлилось приятными теплом. И терять ей его совершенно не хотелось. — Давай ещё постоим, Кос. Пожалуйста. И Холмогоров сдался, лишь в наигранном раздражении порычал её в шею, не переставая обнимать крепкими, уже более тёплыми руками. Возможно, Космос Юрьевич пересмотрит своё отношение к зиме.