***
Я смотрю на небо, ища в нём поддержки. Россыпь звёзд по ночному и невообразимо прекрасному небосводу, гнетущие сознание взрывы, тёмная дымка пожаров и душераздирающие крики пронзают собой пелену спокойствия.***
Злодеи вновь напали на город, разрушая на своём пути всё, что попадается под горячую руку: сегодня на главной площади ещё с самой ночи был организован траур в честь всех погибших за благое дело героев. Признаться, никто не ожидал подобной подлости. Кажется, ниже падать альянсу уже некуда, а потому в ход шли даже такие омерзительные уловки. В середине толпы неожиданно прогремел взрыв, после чего цепочка разрушений с лихвой пронеслась по всему периметру площади. Крики, паника, толпа была готова буквально затоптать любого, кому не посчастливилось потерять равновесие. А таких людей было много. Обезумевшие волны неслись кто куда, по телам прокладывая себе дорогу к спасению. Смятение. Это именно то, чего ждали подлецы. Для них достаточно было только слегка подтолкнуть, и неостановимый процесс запустил себя сам. Каждый, желая спасти свою жалкую шкуру, яростно бросался на спину впереди стоящего, кидая того под ноги точно таким же «людям». «Людям», которым было жизненно необходимо утопить свои ноги во плоти и крови других, пробивая себе путь далеко вперёд. — Ну разве они не ужасны? — сквозь маску психоза процедил человек с рукой на лице. Пусть конечность почти полностью покрывала лик говорившего, его горящие безумием и налитые кровью глаза весело бегали по пёстрой толпе, будто оценивая степень разрушений. — Эти свиньи разве что пока по головам не ходят! — Это довольно легко исправить, — заметил человек, стоящий рядом. Его лицо было скрыто плотным и не пропускающим свет туманом, и только яркие жёлтые глаза источали ощущение опасности. И снова взрыв. Нет, он не был предвестником чего-то плохого, скорее, наоборот — яростные приближающиеся крики нелестного содержания вперемешку со «сдохни», вставляющимся после почти каждого слова, давали надежду отчаявшимся. А вместе с этим на поле боя выходит разозлённый до ужаса герой. В таком состоянии его остановить сложно, а потому где-то позади заметно некоторое движение — остальные его союзники явно не хотели оставаться в стороне. И теперь уже на крыше стоят не двое, а сразу шестеро человек. И без каких-либо церемоний, как это обычно бывает, начинается неистовая битва: осколки льда, летящие куда им вздумается, пылающее огнём небо над головами, атаки ближнего боя, сносящие своей мощью плотную поверхность, а также хаотичные взрывы. Киришима подкидывает своего напарника вверх, а в свою очередь Бакугоу заводит руки назад, сгибает ноги в коленях, после чего мощным взрывом отправляет себя в полёт. В это время Тодороки старается отвлечь от него внимание противников, то и дело приковывая их порочные взоры к своим комбинациям огня и льда. А ему помогает Изуку, мельтешащий из стороны в сторону — атаковать он собирается в самый походящий для этого момент, а пока, всё, что ему остаётся — расчищать путь вперёд своим одноклассникам. Но злодеи, как и ожидалось, на месте просто так не стоят: Шигараки внимательно следит за каждым движением оппонентов, пытаясь выбрать оптимальный вариант. Пальцы нервно касаются шеи, начинают рвано и резко двигаться то вниз, то вверх, оставляя на грубой коже алеющие с каждым новым движением полосы*. Он знал, что герои в конце концов появятся, но не предполагал, что это произойдёт так скоро. К сожалению, он слишком сильно понадеялся на то, что закончить Ному успеют как раз к нападению, а это, по его подсчётам, должно было занять ещё хотя бы десять минут. Но столь большого отрезка времени у него теперь нет, точно так же, как и других союзников, помимо тёмного парня с горящими глазами, что сейчас раскидывал порталы так, чтобы полностью запутать оппонентов. И, кажется, ему удавалось — потрясающая реакция, необходимые тренировки и врождённая сноровка делали своё дело. Правда, вечно так продолжаться не может: потихоньку, но силы покидают, оставляя после себя в теле неприятную пустоту, которую нечем заполнить. И конкретно сейчас этой пустоты непозволительно много, а оставшийся запас энергии стремительно приближается к нулю. — Кажется, сегодняшняя вылазка оказалась неудачной, но довольно продуктивной, — недовольно щурясь, произнёс парень. — Курогири, уходим. Он — стратег, и, раз сказал такое, значит, это единственный оптимальный для них обоих вариант. Мужчина уже открыл портал и последовал к нему, как за спиной непонятно откуда возник злой ученик. И просто так отпускать людей тот был не намерен. — Стой! Засранец, сбегать вздумали? А ну иди сюда, я размажу твою голову о пол! — заорал Бакугоу что есть сил. Но слушать его явно не собирались. Совсем рядом с ним открылся очередной портал, но других поблизости видно не было — определить, куда ведёт этот, кроме опытного, путей не представлялось. А предчувствие говорило, что что бы там, на другом конце, ни было, оно явно не из приятных. И лишь в последний момент его за руку отдёрнул Мидория. Спасительная воронка закрылась, оставив четверых героев стоять на крыше и наблюдать за происходящим вокруг сумасшествием. — Придурок! Что ты наделал?! — как обычно со всей своей злостью и лёгкой хрипотцой в голосе произнёс, хотя скорее прокричал, блондин. — Успокойся, тебя только что спасли, — холодно заметил Тодороки. — Заткнись, двумордый, тебя не спрашивали! — Но, Кач-чан, кто знает, что там было! Вот я и подумал, что… — Что?! Что ты там подумал?! Что лучше упустить опасных преступников, дать им набраться сил и потом вновь напасть, да?! — Эй, сейчас не время ссориться, нам ведь ещё нужно толпу успокоить, — с наигранной и слегка уловимой ноткой разочарования произнёс Киришима. — Не время?! А ты понял, что этот идиот только что помешал нам избавиться от проблемных злодеев?! — Кач-чан, ты мог… — Заткнись! Я ненавижу тебя, ты, кусок идиота! Сдохни! — с этими словами разъярённый Бакугоу мёртвой хваткой вцепился своей рукой в лицо стоящего рядом с ним, после чего использовал свою способность, заставляя парня отлететь и удариться затылком об ограничитель, опоясывающий крышу.***
В глазах темно, а поблизости не видно ни ослепляющего света, ни туннелей, ведущих к ярко-белым воротам, которые, казалось бы, сейчас уместней всего. Сознание возвращалось медленно, а вместе с ним и ноющая, раздирающая изнутри головная боль. — Как ты себя чувствуешь? — донеслось до ушей откуда-то спереди. — Я в порядке, спасибо. — Ничего не болит? — уже другой голос, немного правее. — Нет, правда, я в порядке, только голова немного саднит. — Уверен? — Да хватит уже с ним нянчиться, он в порядке, переживёт как-нибудь. Надоели. — Д-да, всё хорошо. Только неужели я так долго здесь пролежал, что уже настолько стемнело? — О чём ты? — Сейчас довольно темно, но, наверное, мои глаза просто не привыкли, и, скорее всего, потом я уже смогу ориентироваться. — Но солнце уже взошло. Мидория растерянно посмотрел вверх или туда, где, ему казалось, он находится. К своему сожалению, ни неба, ни ярких лучей солнца он не увидел. Зато его одноклассники сразу же заметили одну примечательную деталь: когда-то яркие изумрудные глаза сейчас стали блёклыми, и жизнью от них более не веяло. — Нам нужно спешить. Киришима и Тодороки осторожно взяли Изуку под руки, стараясь лишний раз того не тревожить. Необходимо было как можно скорей добраться до академии. Лишь бы Исцеляющая девочка была там!***
Светлый кабинет озаряет приятный солнечный свет, а ненавязчивое пение ветра за окном ласкает уши, заставляя ненадолго расслабиться. Но это не нужно: в застывшей мрачности медицинского кабинета, за закрытыми дверьми прозвучал приговор: — Зрительный центр мозга повреждён. Ты потерял зрение без возможности восстановления.***
Сперва привыкнуть было сложно. Изуку постоянно обо что-то ударялся, запинался, сталкивался с другими в коридоре. Добродушные одноклассники постоянно предлагали свою помощь, и поначалу без неё было никуда, но со временем парень начал чувствовать, что отягощает других. Ему повсеместно казалось, что остальные и так заняты, а тут им ещё приходится ходить везде с каким-то слепым. Осознание этого положения угнетало сильнее, чем сам факт отсутствия зрения. Всё, что для Мидории было важно — состояние других. Герой должен помогать остальным, а не тянуть их тяжким грузом назад. Со временем, он перестал принимать помощь от своих друзей, часто опаздывал в школу, и если и приходил на первый урок, то уже ближе к его концу, осыпанный новыми ушибами и синяками. Не сказать, что свою вину чувствовал только он: Киришима и Тодороки постоянно думали о том, что было бы, если бы они не подпустили Мидорию к Бакугоу. Но что лучше: потерять одного и сохранить зрение другого или пожертвовать глазами ради сохранения жизней обоих? С одной стороны, ответ очевиден. А если взглянуть с другой, то почему ради спасения агрессивного и вечно злого Кацуки Изуку пришлось почти полностью потерять веру в свою мечту? Стоило ли это такой цены? Никто не знал, а друг прямо увядал на глазах. И сильней всего это расстраивало человека, положившего всему начало. Пожалуй, он много раз желал знакомому смерти, часто бил, унижал, ненавидел. Но сейчас, когда Бакугоу наконец собственноручно заткнул парня, навсегда закрыл ему глаза, не осталось ощущения гнетущей, но приторной радости — только давящие своим напором желчь, горесть и злоба.***
Изуку как обычно пришёл в класс весь потрёпанный, устало и уже заученными словами извинился, после чего на ощупь попробовал пройти к своему месту. Но хриплый голос учителя остановил его: — Мидория, факультет поддержки сделал для тебя специальный костюм. Он подходит не только для сражений, но и помогает в повседневной жизни. Бакугоу, помоги ему переодеться после урока. — А-а, нет, не стоит, я и сам могу… — Так уж и быть. Сказать, что одноклассники были шокированы — ничего не сказать. Они были крайне удивлены тому, что постоянно нервный и готовый отрывать всем головы Кацуки так просто согласился, и долгое время после этого на него продолжали кидать недоверчивые взгляды. Конечно, после каждого такого взора Бакугоу продолжал яростно кидаться на всех, но старался далеко не уходить от своего покалеченного одноклассника. Парень не позволял себе слишком многое, ведь он знал, что всё произошедшее — не несчастный случай, как было заявлено, чтобы его не выкинули из академии, а полностью умышленная трагедия. Всё, что его другу детства пришлось пережить, произошло по вине одного близкого человека. Он часто думал об этом, укоризненно смотря на свои руки. Руки, покрытые огрубевшей от причуды кожей, настолько привыкшей к ожогам, что они уже стали неотъемлемой частью жизни. Конечно, Кацуки частенько хотелось ударить Мидорию. Особенно часто после того, как тот пытался отказаться от помощи или незаметно уйти, чтобы не заставлять друга тратить время и возиться с собой. Из-за этого парню часто приходилось действовать самому — брать друга за руку, убедившись в его готовности, а потом уже продолжать движение в нужном тому направлении. Каждый чувствовал свою вину перед другим, но со временем стало понятно, что по одиночке им плохо. Правда, каждый обосновывал это по-разному, и если Изуку сразу признал, что ему не хватает счастья и тепла, то его знакомый считал это своей расплатой за произошедшее. Считал так ровно до того момента, пока, наконец, не понял своё положение. Он стал зависим. Зависим от громкого и заливистого смеха. Зависим от плавных и иногда совершенно случайных прикосновений. Зависим от тихого и смиренного шёпота наедине. Зависим от непозволительной близости во внеучебное время. А в последние дни зависим и от кротких поцелуев, инициатором которых всегда становился сам. Эти двое сидели на крыше многоэтажки — самой высокой точке города, не считая закрытую на ночное время академию. Небосвод окропляли своим присутствием бессчётные белые светящиеся точки, и каждая казалась своим миром. Незабвенные миры со своими несметными богатствами, тянущимися в этой пустоте жизнями и совершенно иными идеалами. «Знаешь, Кач-чан, я не могу видеть эти звёзды, но я уверен, что в их свете ты выглядишь ещё красивей».***
Эти звёзды, как и в тот день, надменно смотрят свысока, одним своим видом говоря о том, что все земные проблемы им чужды. «Мои звёзды погасли, — отчётливо прозвучало в этой тиши. — Поделишься ли ты со мной своими?» «Я зажгу их вновь, все до единой». И сейчас, наблюдая за тем, как совсем недавно расцветшая сакура опадает, я понимаю, что ещё слишком рано, ещё не время. Если быть предельно честным, то всего этого никогда не случалось. Не знаю почему, но мне нравится во всех подробностях представлять эти несуществующие для него годы, особенно сильно растягивая детали этих фальшивых историй. Деку был человеком честным, невообразимо добрым. Я прекрасно понимаю, что он осознавал возможность того, что я разозлюсь. И это его не остановило. Уверен, если бы ему пришлось переживать этот день снова и снова, отказываясь от жизни вновь и вновь — он поступил бы точно так же. Если бы он только мог. Такой уж он человек, и ненависть ему была чужда. Глупый и искренний. Но нельзя пытаться вернуть того, что взяла земля, как бы сильно ни хотелось. Не могу не думать о том, что могло бы произойти, останься он жив. Что бы он чувствовал, продержись тогда хоть чуточку дольше? Что бы он сказал, если бы у него был шанс в последние секунды освободиться от смертоносной раны, перестав захлёбываться собственной кровью, прошептать слова, заставляя меня подносить свою голову ближе ко рту в попытках расслышать хрипловатый и потихоньку угасающий голос? Что бы он сделал последним, если бы имел хоть малейшую возможность к движению? Что бы я сделал, не умри он тогда от моих рук? Я уверен, что даже задыхаясь, он научил бы меня смелости звёзд, говоря, что после смерти их свет живёт вечно. (1) Уверен, что в таком случае попросил бы рассказать мне всё это снова, как можно дольше растягивая этот волшебный момент. Тогда я не осознавал этого, но мне кажется, что обязательно бы отдал всё лишь ради того, чтобы услышать, как, жадно глотая воздух, он рассказывает мне о Вселенной и о том, что она создана была исключительно для того, чтобы я мог увидеть её своими собственными глазами. «Ужасные ожоги лица, сильно повреждена сетчатка глаз. Причиной смерти стал удар в область затылка, — звучало в моей голове, — это послужило потере контакта с позвоночником в основании черепа». Я знаю, что где-то там, за тысячами облаков, есть он. И он ждёт меня, светом своей доброй души затмевая мириады звёзд. И сейчас, наблюдая за тем, как совсем недавно расцветшая сакура опадает, смогу ли я взглянуть на дерево без слёз?