Иллюстрированный календарь с примархами

— Я тут подумал... — сказал Император. Казалось бы, эта фраза должна была вселять надежду и пробуждать энтузиазм. Но Малкадор испытал лишь нехорошее предчувствие — как и всегда. Некоторые вещи не меняются. — Мне стоило бы расширить проект примархов. Их нужно больше. — Мой лорд... — Малкадор поднял взгляд от отчета по продажам. «Орбитальная бомбардировка III» и артбук «Собрание ложи неглиже» расходились отлично. — Вы про календарь? — Я... ну, да, по правде говоря. Но послушай — я просто подумал, если бы их было двадцать четыре, получилось бы по два на месяц. Или два календаря. Восемнадцать — девятнадцать — такое неудобное число, знаешь ли. — Может, их просто проредить? — предложил Малкадор, возвращаясь к отчету. Удивительный успех «Механикум: марсианские приключения с тентаклями»; большинство отзывов были написаны двоичным кодом. 98% респондентов маркетингового опроса утверждали, что обнаружили «скрытый» видеоролик. — Раньше это не составляло труда. Император выглядел оскорбленным. — Малк, ты же понимаешь, я не могу... — Или еще проще — императорским указом объявить, что в стандартном году восемнадцать месяцев. Что? Не надо на меня так смотреть. Оба этих предложения столь же логичны, как и ваше. Вы намерены снова запустить лабораторию клонирования и рискнуть получить еще одно вторжение варпа — ради какого-то календаря с откровенными фото? Император скрестил руки на груди. Малкадор отложил бумаги. — Не говори мне, что ты бы это сделал. Только не говори. — Мой лорд, вы не можете позволить себе подобное. Найдите другой способ. Я уверен, некоторые из них откажутся... Или можно сделать парные фото. Всем нравятся парочки. — Я подумаю над этим, — наконец согласился Император, делая кое-какие мысленные заметки. — Не заходи в комнату Магнуса, — предупредил Вулкан, останавливая брата. — Там нет гравитации. Не знаю, как он это сделал, но как-то сделал. И повсюду летают книги. — Что? — Лоргар отступил на шаг назад, теребя воротник. — Он ведь говорил, что не станет! Так нечестно! Книги должны были быть моей фишкой... — Ну, похоже, тебе досталась одна из этих штук. Такая, знаешь, штука, в которой жгут курения. Будет висеть у тебя на поясе, и болтаться там, где надо, — он указал на пах Лоргара. — Ну, и еще дым. — Это называется курильница, Вулкан. — Ага. Вот она-то все и прикроет. Лоргар стоит в часовне, перед алтарем, воздев руки в молитвенном жесте. Луч священного света падает сверху, заставляя его татуировки сиять. Его монашеская ряса распахнута, ниспадая складками — и столь важная курильница, как и предсказывал Вулкан, закрывает всё необходимое. Тонкие струйки дыма сочатся из ее отверстий, создавая впечатление, что чресла примарха буквально охвачены пламенем. Вулкан позирует на наковальне — сидит на ней верхом, широко расставив ноги. Пот блестит на его коже; на самом деле это вода, поспешно набрызганная взволнованным ассистентом. Горн пылает рядом, но это не тот жар, что мог бы побеспокоить примарха. На его коленях лежат щипцы и молот, скрывая «хвост дракона», как он любит в шутку говорить. Эта композиция, несомненно, притягивает взгляд. Магнус висит в воздухе — нелегкая задача для фотографов — и книги парят вокруг него. Одна из них шелестит раскрытыми страницами и располагается прямо перед его бедрами, точно подначивая зрителя рискнуть и заглянуть дальше. — Постойте, — говорит Магнус. — Тут кое-где довольно откровенные иллюстрации. Сейчас я их уберу из кадра. С полок слетают новые тома; половина его библиотеки кружится по комнате, а Магнус, кажется, даже не замечает этого. Его единственный глаз исполнен света, искушая зрителей обещанием тайных знаний. (Лоргар считает, что он немного перебарщивает. Особенно с волосами.) — А вы никак не можете добавить фон позже? — легкий ветер взъерошил перья и взметнул песок у ног примарха. — Совершенно точно не можем, мой лорд. Император выразился очень четко. — Хм, — Сангвиний уперся руками в бедра и оглядел пустыню, раскинувшуюся перед ним. — Во всяком случае, вид отсюда... — Вид просто великолепен, — согласился Хорус позади него. — Мы здесь, вообще-то, работать собирались. — Пока «работа» включает созерцание тебя обнаженным, я ничуть не возражаю. Ангел улыбнулся и, обернувшись, толкнул брата в плечо. Сангвиний на вершине пустынного плато; солнечный свет выжигает все очертания до беспощадной четкости. Он опустился на одно колено, слегка выгнув спину (приняв нужную позу под руками Хоруса), чтобы наилучшим образом продемонстрировать свои мускулы. — Особенно вот эти, — добавляет Хорус, похлопывая его пониже спины. Крылья примарха распахнуты во всю ширь, гордо сияя под солнечными лучами, волосы блестящей волной спадают на плечи. Сангвиний хотел бы посмотреть на фото — все-таки ему не чуждо самолюбование, пусть и совсем немного, — но должен оставаться на месте, пока съемку не закончат. Взгляд исподтишка на лицо Хоруса говорит ему всё, что нужно знать. Хорус — на своем флагмане, сидит на троне с таким видом, будто ему принадлежит всё вокруг; впрочем, так и есть. Знамена легиона на стенах; военные трофеи; оружие — новое и древнее. На нем — лишь усмешка и волчья шкура. По сравнению с примархом волк выглядит скорее средних размеров собакой. Его зубы скалятся над «маленьким Хорусом» — нет, не тем. Другим «маленьким Хорусом». Мало кто знает об этом прозвище. Тронный зал погружен в сумрак, и на фото тени кажутся еще глубже, а кожа Воителя в отблесках пламени отливает бронзой; он словно лучится изнутри силой и властью. — Ради блага Империума. — Вот именно, — Робаут положил руку ему на плечо. — А теперь продолжай это повторять. И передай мне эту бутылку. — Ради блага Империума, — еще раз пробормотал Дорн и потянулся за полотенцем. Жиллиман принялся натирать себя маслом, и он решительно отвернулся. — Слушай, а для чего здесь силовой кулак? — А ты не догадываешься? — подмигнул Робаут, но тут же заметил ужас на его лице. — Извини, Рогал. Я пошутил, — он протянул руку в латной перчатке. — Это для... необходимого прикрытия. Полагаю, чтобы люди могли вешать этот календарь на стенах, не испытывая страха нарушить приличия. Закованные в синее с золотом пальцы небрежно отбрасывают назад волосы; второй кулак (гораздо больше размером) многозначительно расположился между ног. Лавровый венок сброшен на пол, складки мантии спадают с кушетки, на которой возлежит Жиллиман — такое впечатление, что одежда вдруг стремительно перестала функционировать и просто покинула его тело. Всё здесь — каждая, мельчайшая деталь — стратегически продумано. Даже драпировки и неоклассические скульптуры на фоне. Статуи и близко не могут с ним сравниться. Хмурое лицо Дорна выражает в основном безысходность и отчаяние, но искусно подобранный ракурс фотографий — и пара ободряющих слов от брата-примарха — заставляют это выглядеть как сосредоточенное размышление. Перед ним, на столе — тщательно выполненный макет поля битвы; он пристально изучает позиции защитников и атакующих, наклонившись над столом, опираясь на кулаки. Миниатюрная крепость загораживает определенные части тела, и крошечные фигурки защитников на стене словно смотрят туда с восхищением. — Я не намерен стоять там вместе с ним. Да мы же голые! Все будут нас сравнивать. Это просто нелепая затея и я не хочу иметь к этому никакого отношения. — Но ты же построил этот макет... — Пусть оставят себе. Пусть даже он забирает. Мне все равно. — Хорошо же, — Робаут пожал плечами, думая о том, что предпочел бы вести этот разговор, имея на себе что-нибудь еще помимо латных перчаток. — Ты в своем праве. А я, признаться, уже устал служить посредником. Можешь уходить, а он весь этот месяц будет красоваться в одиночку на стенах имперских граждан. Пертурабо стиснул полотенце, обмотанное вокруг пояса, и нахмурился, глядя в пол. Но он остался. На лице Пертурабо написана безмерная решимость, и он смотрит прямо на Дорна. Его мышцы напряжены, поза выражает воинственность. В этом поединке умов он — агрессор: его войска осаждают цитадель Дорна, стремясь сокрушить защиту и повергнуть противника. Миниатюрное осадное орудие возвышается посреди поля боя, застыв в своем упрямом движении к воротам цитадели — в идеальном положении для того, чтобы позволить примарху сохранить приличие. Стоит ему сделать ход, и он с легкостью двинет орудие вперед и разрушит укрепления, открывая их обоих на всеобщее обозрение. Напряжение между братьями висит в воздухе. — Он... достаточно большой, ты полагаешь? — Совершенно достаточно, — твердо ответил Император. — Мне ли не знать. Я сам его создал, и это — одно из моих лучших достижений. Только посмотри на это. Великолепно. Можно вешать знамена на этом... — Я не о том! — громко перебил Хорус, начиная нервничать. — Отец, пожалуйста. Я имею в виду топор. Пару топоров. Вовсе не его... — А, — Император остановился на середине монолога. — Да, думаю, топоры подойдут. Если правильно их расположить. — Кстати, ты уверен, что ему не придет вдруг в голову их использовать? — В целом, уверен. В любом случае, это будет уже твоя проблема, — он похлопал Воителя по плечу и удалился. Ангрон — с усмешкой, которая кажется одновременно многозначительной и дерзкой, — раскинулся на склоне покрытого кустарником холма (он сам выбирал обстановку; это помогает ему чувствовать себя свободнее), закинув руки за голову. Топоры — Отец крови и Дитя крови — упираются рукоятями в землю между его бедер, их отточенные лезвия — опасно близко к коже. Он гордится своим оружием, гордится своими шрамами, и это заметно. Никто не посмел бы назвать его уродливым, увидев его таким. И да, топоров как раз хватает — пусть и едва-едва — на то, чтобы прикрыть одну из лучших работ Императора. Интересно, думает Хорус, выпустят ли когда-нибудь версию без цензуры. — Это опасные звери — оба. — Они вовсе не опасны, — возразил Русс, гладя волка. — Просто нужно с ними подружиться. — Я имел в виду вас двоих, — Малкадор смерил взглядом Волчьего короля. Тот в ответ лишь хмыкнул, усаживаясь на шкуры и позволяя питомцу лизнуть себя в лицо. — Что, они и правда так выглядят на Терре? Ничего общего со зверями Калибана. Когти, клыки... но это и всё сходство. — Просто расслабься, — заметил Русс; Эль'Джонсон, похоже, воспринял это как личное оскорбление. — Люди хотят видеть именно это. И потом, ты называешь себя Львом, а сам ни разу в жизни не видел льва? Русс с одной стороны, с двумя волками, устроившимися на его коленях — он настоял на том, что оба зверя должны попасть в кадр, иначе они будут ревновать. Довольно сложно сказать, где заканчиваются волки и начинается примарх. Он лениво почесывает одного из них между ушей; все трое, кажется, вот-вот уснут в уютных шкурах, в теплом свете очага. Можно подумать, что Русс вовсе не собирается просыпаться ради каких-то там съемок — он расслаблен, веки полуприкрыты: вожак стаи в своем логове. С другой стороны — Лев; зверь, давший ему имя, столь же смирно лежит с ним рядом. Понадобилось немало усилий, чтобы заставить их обоих сотрудничать; лев так и не пожелал возлечь на колени примарха, но соизволил опустить свою тяжелую лапу в вежливом жесте цензуры. Если Эль'Джонсон и обеспокоен острыми когтями в опасной близости от важных органов, он ничем этого не выдает. Его темно-зеленые глаза смотрят внимательно и напряженно; он опирается на локти и выглядит готовым к прыжку в любое мгновение. — Этот сосуд — вовсе не традиционное хемосийское стекло. Кого ты вообще пытаешься обмануть? — Тихо, Феррус. Никто не разберет. Зато это красиво. И как раз подходящей формы, чтобы всё прикрыть. И цвет идеальный. — И почему мне досталась грязная половина декораций? — Это называется индустриальная эстетика. Две половины контрастируют между собой. Ты ведь знаком с понятием контраста, не так ли? — Да. Я нахожу тех, чьи взгляды контрастируют с Имперскими истинами, и разбиваю им черепа молотом. — Ты просто чудовище, — но в голосе Фулгрима звучало скорее восхищение. Феррус — в мрачных «индустриальных» декорациях из металла и камня, перед наковальней. Его боевой молот, Сокрушитель Наковален, стоит перед ним; руки примарха сложены на древке, локти расставлены в стороны, демонстрируя силу и уверенность — а заодно и переливающуюся серебристую кожу. Оголовье молота опирается на наковальню, притягивая взгляд и позволяя предположить, что иное «древко» продолжается вниз на такую же длину. Его глаза блестят в тусклом свете, и лицо кажется высеченным из камня. Это лицо можно было бы назвать хмурым, но правильнее будет сказать «властное». Фулгрим расположился напротив — резкие очертания кузницы переходят в плавные линии изысканных тканей. Он лежит на боку, вытянув длинные ноги; изгибы его тела и изогнутые в улыбке губы выглядят приглашающе — тогда как Феррус побуждает держаться подальше. «Нетрадиционный» стеклянный сосуд причудливой формы выполняет ту же роль, что и молот; на его поверхности играют переливы красок. Если присмотреться поближе — утверждает Феррус, изучая фото, — можно заметить, что сосуд слишком прозрачен и не справляется как следует со своим назначением... Фулгрим в ответ лишь смеется и говорит, что Феррусу стоит проводить поменьше времени, так близко разглядывая чресла брата-примарха. — Да они же друг друга терпеть не могут! — Это, скорее, разница в точках зрения. Вряд ли это можно назвать личной неприязнью. — Но ты хочешь поместить их на одну страницу и оставляешь меня договариваться? Но Император уже снова удалился. Хорус разочарованно застонал. Птицы в клетках хлопали крыльями, лошади фыркали и топали копытами. Коракс засел в углу, нахохлившись на стуле, как мрачный попугай. Джагатай расхаживал среди лошадей, объявляя большинство из них недостойными быть запечатленными рядом с ним. Никогда не работайте с детьми и животными, подумал Хорус. Или с примархами — которые явно представляли собой смесь того и другого. Лука седла предоставляет достаточное прикрытие для Хана, как ни удивительно — у него куда больше общего с лошадьми, чем можно было подумать. Он сжимает поводья в одной руке, уперевшись другой в бедро. Его взгляд устремлен мимо объектива, в бескрайние степи, и темные грозовые облака собираются в небе за его спиной. Он — одно целое с простором вокруг, и его собранные в высокий хвост волосы развеваются на ветру. Коракс стоит на изогнутых ветвях дерева за ним; у него не осталось сил, чтобы спорить с художественными решениями. На нем — черный плащ, поднятый ветром так, что его очертания напоминают крылья. Голова Хана находится примерно на уровне его пояса. Ворон парит над ним, готовясь приземлиться на вытянутую руку. В облаках на фоне ударяет молния, и рядом с ее ярко-белым зигзагом надвигающаяся буря кажется еще темнее. — Я сказал, что не буду в этом участвовать, если только ты не присоединишься. — И Император к тебе прислушался? Вот уж неожиданность. — Прислушался. Но я и подумать не мог, что ты согласишься. Этого в планах не было. — Ну, что поделать, — Конрад пнул один из черепов, валяющихся у него под ногами, и с разочарованием обнаружил, что тот бутафорский. — Ты, в общем, неплохо выглядишь. И мы не можем разочаровать наших фанатов по всему Империуму. — Больные извращенцы эти фанаты, — заявил Мортарион, забирая череп у Кёрза и взвешивая его на руке. — Одна такая прислала мне свой палец. Что, скажи на милость, я должен был с ним сделать?.. Кёрз — на крыше полуразрушенного здания, под хлещущим дождем; он скорчился, точно горгулья, и волосы падают ему на лицо. Вода стекает по его коже, образует ручейки в углублениях между ребрами и позвонками. Он выглядит худым, почти что изможденным — бледный призрак смерти; одно колено поднято ради приличия — но выражение его лица предполагает, что он может сменить позу в любой момент. Приличия его не волнуют. Вожделение, если смотреть беспристрастно, — всего лишь часть человеческой природы. Мортарион укрылся под стеной того же здания, низко опустив свою могучую боевую косу. Он облачен в одеяние Мрачного жнеца, и хотя мантия распахнута, его бледное тело едва различимо в ее темных глубинах. Его лицо почти полностью скрыто капюшоном, и сам Мортарион считает это очень удачным. Освещенные луной потоки воды, падающие с крыши, обрамляют его текучим серебром и рассыпаются мелкими брызгами у его ног. — Идеально, — Император перелистывал глянцевые страницы, время от времени задерживаясь, чтобы рассмотреть их повнимательнее. — Просто идеально. Скажи-ка, Малк — ты не думаешь, что этот... кальян... это немного слишком? — Не подобает вам так отзываться о своем сыне, мой лорд. — Но он же практически прозрачный. — Ну, с этим он ничего не может поделать... А, вот вы о чем. Нет-нет, тут всё в порядке. Но, мне кажется, у нас есть другая проблема, — Сигиллит оперся на кучу ящиков, изучая разворот с Хорусом. — В чем дело? — Посмотрите, — он ткнул костлявым пальцем в страницу. — Что? Ничего не вижу, — Император нахмурился. — Дай мне хотя бы подсказку. Или психический образ, что угодно. Что там, неудачное отражение в полированном щите, или... О. Ого. — Да. Помните, как мы не смогли найти их, чтобы уговорить в этом участвовать? — Да. — Помните, как их Первый капитан — во всяком случае, тот, кто исполнял его роль на этой неделе, — дал нам очень, очень загадочный ответ? — Я так и не понял, что они имели в виду. — Вот именно. Император откинулся назад и провел ладонью по лицу. — Как им удалось... И что, они на каждом фото? — Смотрите сами. Теперь, когда он знал, что искать, не составило труда обнаружить их на каждой странице. Включая обложку, которая была полностью составлена цифровыми средствами. — Должен сказать, что они хотя бы позаботились прикрыться, — заметил Малкадор, отложив календарь. — Но что мы теперь будем делать? — Я скажу тебе, что делать, — сказал Император, задумчиво глядя на одного из близнецов — это мог быть любой из них — маячащего на заднем плане снимка с Магнусом. — Мы объявим это конкурсом. Тот, кто найдет их всех — получит вечер в джакузи вместе с примархом на свой выбор. Занявшим второе-третье места — фото без цензуры с автографами. В общем, что-то такое. — Гениально, — Малкадор опустился в кресло, стоящее среди ящиков. — Вот поэтому-то вы и правитель человечества.