«Я выебу тебя, используя твою кровь как смазку»
Кайл тупо смотрит на сообщение несколько секунд. Он замирает в одной позе, как и всегда, когда настолько обескуражен. Он не может понять, что за дерьмо происходит, и как вообще себя вести. Вернее, он знает, как следовало бы поступить, но он же больше не маменькин сынок. Он же не собирается плакаться родителям и просить помощи. Он достаточно взрослый, чтобы разобраться самостоятельно. Первым делом он, конечно же, проверяет номер с помощью специальной программы, пытаясь выяснить хоть что-либо и, конечно же, это фиаско. Номер заблокирован. Очень интересно, думает Кайл. Очень. И смело тоже — писать с заблокированного номера, ага. Он крутится на своём мягком кожаном стуле и решает, что это просто какая-то ошибка. Сообщение случайно отправили ему и если не придёт следующего, то всё в порядке. Кайл честно ждёт до ночи, посматривая на экран, и спокойно засыпает. Утро встречает его резким звоном будильника, который Кайл искренне ненавидит, потому что эта дрянь смеет вытаскивать его из самого приятного места его комнаты. Когда Кайл чистит зубы, он пытается вспомнить свой сон, но чувствует только тяжесть и гнёт в мозгу, как будто встроенный антивирус блокирует ненужную информацию. Телефон вибрирует на скользком краю раковины (зачем брать гаджеты в ванную комнату, о мой бог), Кайл снова зависает, на сей раз с белыми в пене губами и торчащей красной щёткой изо рта. Язык начинает разъедать мятным холодом, потому что белой строчкой светится лаконичное«Я бы уже трахнул тебя этой ночью, если бы ты надел что-то получше этой детской пижамы»
. Что за вашу мать?! Кайл теряет самообладание и гневно хватает телефон. Он действительно готов написать пару-тройку ласковых и прекратить эту непонятную херню, но. Он медленно опускает телефон обратно и садится на край ванны. Чёрт. Ему страшно. Ему пиздец как страшно, и белые ошмётки пасты начинают капать с его губ. Он держит щётку за щекой ещё две минуты, собирая мысли в кучу. Это абсолютная жесть, Кайлу хочется перестать быть внутри ситуации. Пусть кто-то другой, пожалуйста, пусть Кенни, Стэн… Нет, Стэна не нужно, но чёрт возьми. Это не то, что ему требуется, когда у него и так полный, тотальный завал с учёбой и проблемы с взаимопониманием дома. Ему точно сегодня нужно выйти из дома — грядёт проверочная за три недели по химии, и быть среди тех лузеров, что пересдают в отдельный день, ему не хочется. Нет уж. Этот приколист-ноунейм может пойти нахуй. Кайлу плевать. Он умывается, старательно растирая веки пальцами, и тщательно полощет рот специальной смесью: нет ничего хуже запаха изо рта. Если бы можно было, он бы вымыл телефон от этого дерьма, но почему-то он даже не удаляет сообщения. В конце концов, кто знает? Вдруг они пригодятся в суде в итоге. Конечно, Кайл надеется, что ничего подобного не произойдёт. Он надеется, уплетая тёплый завтрак, приготовленный молчаливо-обиженной матерью. Он надеется, надевая осеннюю куртку и новые конверсы. Он почти уверен, что всё хорошо. Когда Кайл выходит за порог дома, он нервно осматривает улицу, всё ещё держась крепко за ручку двери. Если что, он рванёт её и успеет скрыться в своём доме. Всё-таки это то место, где он чувствует себя в безопасности больше чем где-то ещё, несмотря на все семейные проблемы. Честно говоря, раньше он не задумывался о таком, и школа или улица никогда не пугали его. Правда, раньше, в детстве, он почти никогда не был один: команда из четырёх человек, плюс-минус. Стэн как лучший друг и чувак, с которым можно нормально тусоваться после уроков. Кенни как тот-самый-друг-который ходит с вами. Иногда Твик Твик, над которым прикольно шутить из-за имени и его странной психики. И Картман. Жирный ублюдский психопат, корчащий из себя Гитлера и нигилиста и вызывающий раздражение и жалость. Жалость — после, когда детство перестало быть беззаботной порой. Когда Кайл начал анализировать себя и окружающих. В свои двенадцать он смог пожалеть того, кого ненавидел всю жизнь, и чертовски гордился этим, гордился собой, таким умным и чутким, могущим понять суть. Какая же чушь, иисусе. Было сложно признать, что Картман интересует больше чем кто-либо другой. Было сложно перестать смотреть на него везде, где только можно, ища причины его поведения на уродливом лице. Было сложно заставить себя перестать вообще думать о нём. Потом команда друзей, которым всё по плечу, трансформировалась в команду людей, которые всё-ещё-дружат-но. И Кайл ни разу не тосковал по детству просто потому, что у него не было времени. Всё было нормально. Впрочем, ничего аномального не было и сейчас — улица с её вечным движением и шумом. Кайл делает глубокий вдох и ныряет в город. В школе он получает ещё одно сообщение прямо возле своего шкафчика и решает даже не открывать, но разве это возможно?«Ты в смятении, но пока не на грани»
Чёрт. Это в самом деле жутко. Если речь идёт о внутреннем ресурсе Кайла, то Кайл ничего не может гарантировать себе. Он не знает, насколько гибкая у него психика, потому что… потому что, блять, не было поводов проверять это. Он ловит себя на том, что грызёт ногти. Это абсолютно точно грёбаный показатель. Если так будет продолжаться, он тронется умом. Всё должно быть хорошо или хотя бы нормально. Какого чёрта сейчас нет?! Кайл пытается написать отцу, что у него проблемы и нужна помощь, но впивается ногтями себе в руку. Нет. Что, если это вообще… нет, глупо, конечно… но что, если это такой убогий троллинг отца, который хочет доказать Кайлу, что тот не самостоятельный? Ха. Ха. Звук удара по железу неожиданно громкий. Баттерс рядом вздрагивает: — Кайл! Что ты творишь, приятель? Кайл затравленно смотрит на него, как будто это Баттерс всему виной, и уходит в класс. Он пытается спрятаться за информацией, но червоточина ковыряет мозг: хорошим не кончится, нельзя просто взять и положить хер на это. Самостоятельные и взрослые — а Кайл уверен, что такой — так не делают. Они рассказывают о своих проблемах хотя бы друзьям. Кайл поворачивается к Маршу и кусает губы. Боже. Серьёзно? За Маршем всё ещё надо подтирать слюни, с чем Венди неплохо справляется. Ей роль мамочки, вроде как, даже нравится. Кто бы что ни говорил, они классная пара, считает Кайл. Они заботятся друг о друге больше, чем в детстве. Это мило. Ему тяжело сидеть на уроке, ещё тяжелее даётся принятое решение. Возможно, он пожалеет. Он уверен, что пожалеет. Он облизывает пересохшие губы и подходит к Картману на перемене. Тот сидит на подоконнике, широко расставив ноги, и ковыряется в телефоне. Наверняка смотрит страницу своей девушки. Это даже не очень удобно, ведь он занят и… — Кайл? — Картман живо вытаскивает наушник из уха, и до Кайла доносится припев какой-то рок-песни. Картман спокойно смотрит своими огромными голубыми глазами и буквально сжирает свободное пространство вокруг Кайла. Это одна из причин и главная, почему они никогда не были друзьями в прямом смысле слова. Плевать на антисемитизм, чаще всего это были просто нелепые шутки, но вот эта способность Картмана занимать чужое личное пространство… Кайл успокаивал себя тем, что всегда может уйти. Они больше не дети, и ему в спину не прилетит камень или что померзотней. Кайл не знает, почему отводит взгляд. — Я… — Кайл прочищает горло и выпаливает без пробелов и пауз. — Ты занятсегодня как насчётпотусоватьсявместе?! Пауза, в которую Картман удивлённо моргает, такая длинная, что Кайл буквально чувствует, как проваливается под землю. Точнее, конечно, чувствует головокружение и лёгкую тошноту, как будто он перед сотней зрителей с докладом, тему которого узнал пять минут назад. Что вообще происходит, и почему Картман должен… — Ладно, Кайл. Не вопрос, — мягкий уютный голос проникает в голову, и Кайл может снова дышать. Не вопрос. Конечно, не вопрос. Просто Кайл решил использовать самого неправильного человека в качестве стены. Самого неподходящего. Того, кто настолько не-друг, насколько это возможно. И того, с кем Кайл чувствует себя спокойней всего без каких-либо на то причин. Чувствует, и всё. Наверное, дело действительно в габаритах — Картман по-прежнему толстый, но теперь Кайл назвал бы это «мощный, массивный, крепкий». Кайл думает, что ему давно не хочется искать повод для оскорблений в адрес Картмана, тем более, если тот тоже завязал с этим. Вроде как, они взрослые люди для такого дерьма. И, вроде, это естественно, чтобы два взрослых человека, враги в прошлом, сейчас не хотели порвать друг друга в клочья. Да, так и есть. Кайл мнётся ещё несколько секунд, а затем невпопад бросает: — Классная музыка, Картман. — Я знаю. Хочешь послушать? — Картман, чёрт бы его побрал. Картман вытаскивает второй наушник из своего уха и протягивает Кайлу. Белый шарик с проводом просто лежит на его широкой ладони, и Кайл вдруг представляет, насколько его собственная рука меньше. Он готов взять то, что ему предлагают, и даже залезть на подоконник, сидеть рядом и молча слушать одни трэки, но жизнь никогда не бывает чрезмерно любезной. — Привет, милый! — Хайди бодро размахивает сумкой, помахав рукой своему парню издалека, и направляется к ним. Кайл умудряется улыбнуться и тряхнуть кудрявой головой: — Вечером тогда. — Ну да. — Картман неожиданно хмурится и провожает Кайла взглядом, забывая отвечать на щебет Хайди над ухом. То, что Кайл возобновляет свои нездоровые привычки и пялится на Картмана два последних урока, не остаётся незамеченным. Стэн больно тыкает его карандашом и шепчет слишком громко, чтобы, блять, разговор был приватным: — Чувак, ты окей? Баттерс сказал, ты сам не свой с утра. — Стэн, это Баттерс, — Кайл поджимает губы укоризненно и смотрит на Стэна. Иисусе, всё же почему у его лучшего друга выражение лица, как будто Кайл только что дрочил на уроке? — Всё окей. Всё супер, мне пишет какой-то придурок, и это заставляет меня тусоваться с Картманом, а не с тобой. — Ну ладно, просто… может, Картман опять начал это? Что скрывается под кодовым «это», Кайл прекрасно знает. Травлю. Нескончаемый поток подколов, шуток про еврейский народ и его мамашу, прилетающие в голову ластики и тонкие грифели карандашей в спину, между рёбер, жвачки в волосах и записки на спине. — Нет, ничего такого… — Ты выглядишь так, будто это огорчает тебя, чувак, — Стэн возвращается к классной работе, а Кайла хватает только на закатить глаза. Если бы пару лет назад Кайлу сказали, что он пригласит Картмана к себе в гости, он бы как минимум фыркнул. Может, даже назвал бы идиотом. Но сейчас он старательно укладывает пальцами непослушные волосы перед зеркалом в туалете, чтобы не выглядеть натуральным клоуном. Если Картман спросит, что за херня вообще творится, Кайл не уверен, что сходу сочинит ответ. Телефон привычно дёргается в кармане, и Кайл готов ответить Картману, чтобы тот подождал пять минут. Кайл даже думает, что прихорашивается как перед свиданием, и это несмешно, но ещё хуже то, что это не Картман.«Ты всегда такая сука, не так ли?»
Не то чтобы Кайл раньше понимал, в чём суть претензий этого отбитого ноунейма, но раньше формулировки хотя бы не были вопросами. С чем это вообще связано? Нет, конечно, он не сука, не «такая» сука, и не всегда. Боже, если допустить, что на Кайла кто-то затаил обиду, то это может быть… чёрт, кто угодно с того форума. Как будто он просил выигрыш. Как будто это изначально была его идея — участвовать. Он не виноват, что получил этот чёртов грант! Нет, он не сука. Кайл смотрит в зеркало на свои тонкие уродливые губы и большой нос, который всегда кажется ему кривым, и если с волосами он смирился и научился ходить без шапки, то нос — это по-прежнему самое уродливое, что в нём есть. Но он никому никогда не признается. И нос не делает его сукой! Кайл молодец: он всё ещё помогает брату с домашкой, ест чёртов рыбный пирог и даже смог научиться общаться с Картманом. Ну, что за славный парнишка. Кайла всегда забавляла эта фраза, и он улыбается, забыв о существовании какого-то никчёмного дерьма с кучей комплексов, порождающих эту анонимность. Из школы он выходит вполне довольным, и его улыбка становится немного ярче, когда он видит широкую спину Картмана, сидящего на ступеньках. На какое-то мгновенье Кайл даже испытывает острую нестерпимую потребность обнять его сзади и закрыть глаза, но он смаргивает наваждение и оптимистично спрыгивает со ступенек. — А вот и я, — Кайл старается выглядеть естественно, как обычно размахивая руками словно ветряная мельница от волнения, — давно ждёшь? Что за тупой вопрос, если урок только десять минут назад кончился? — Не-а. Проводил Хайди в библиотеку и вышел. Ах да. Хайди. Почему о ней так просто не вспоминать вообще? — С этим нет проблем? — Кайл такой хороший мальчик. Он так старательно корчит из себя вежливого уёбка, как будто ему не поебать на то, устроила ли Хайди истерику или нет. Хотя, конечно, не устроила, с чего бы? Кайл всего-то зовёт Картмана в гости. Это нормально и не противозаконно. И Хайди вообще никогда не ревнует, наверное, темперамент не тот. — Кайл!.. — А?.. — Брофловски дёргает головой и встречается взглядом с Картманом. Чёрт. Нет, этого мало. Пять сотен чертей. Почему у Картмана такие красивые холодные глаза? Почему они такие спокойные и близкие, как безоблачное небо в июне? Почему Кайл проваливается в яму раз за разом и всё, на что он способен, это выглядеть максимально глупо и медленно моргать. — Кайл, я говорю, идём? Кайл! Картман всегда злится, когда его не слушают или не воспринимают всерьёз. Кайл приходит в себя, когда глаза становятся темнее и больше не заманивают своей чистотой. — Да, конечно. Я задумался. Так всё в порядке? Картман недовольно цыкает и направляется прочь с территории школы. Всё-таки он мудак, думает Кайл и быстро догоняет, чтобы не оставаться одному в угрожающе-пустом дворе. Картман выглядит рассерженным, потому что хмурится, но Кайлу всё равно спокойно. Чёрт, ему спокойно. И он всё ещё не придумал, как будет объясняться в случае чего. Нужно увести возможный разговор в другое русло с самого начала. Это не должно быть сложно. — Э, Картман. Я просто не хочу проблем с Хайди, вдруг у неё были планы на тебя или типа этого… — У неё всегда планы, — зло обрывает Эрик и поворачивает голову. Он не настроен на разговор, и лучше бы сейчас заткнуться и держаться рядом. Кайл решает так и поступить. Наверное, поэтому он сразу же открывает рот: — Это плохо? Картман одаривает его тяжёлым и уставшим взглядом, и Кайлу вдруг снова становится жаль до покалываний в пальцах. — Я не должен этого... Хочешь шоколадный торт?! Боже. Почему это звучит так убого, так вымученно, так слюняво и тошнотворно не к месту. Кайла обдаёт горячим стыдом изнутри. Лицо Картмана стремительно меняет выражение, и он уже насмешливо растягивает губы: — Разве можно не хотеть торт, Ка-а-аел? То, как жиртрест тянет его имя… Кайл готов поклясться матерью, что он в восторге. Это то, чего он лишился и в чём, пожалуй, нуждался. Да, определённо. И никому не нужно знать об этом. Никаким Стэнам, Кенни или Хайди. Хайди тоже. Кайла не покидает ощущение, что он просто украл Картмана на этот вечер, несмотря на то, что… ну, плевать. Даже если и так. Все имеют право на защиту, как говорит отец. И если сообщения приходят от него, Кайл откажется считать его таковым раз и навсегда. Потому что это слишком. Сейчас — к чёрту. Не хочется думать ни о чём. Такое давно не происходило с ним, и Кайл с удовольствием отключается от всего мира, фокусируя всё внимание на своём спутнике. — Ну, не знаю. Я не очень-то люблю сладкое, — он вбегает в автобус почти на ходу, а Картмана зажимает дверью, и это, наверное, больно, но Кайл смеётся в кулак и качает головой. Боже, как же ему хорошо в эту минуту. Картман матерится, отряхивает одежду и недовольно шипит что-то про ущербное жидовское чувство юмора. Кайл почти не верит своим ушам и улыбается ещё искреннее, усаживаясь в самый конец автобуса к окну. Ехать недолго, но он любит даже маленькие путешествия. — Фух, чёрт. Уроды… — Картман проталкивается в узком ряду и наконец усаживается рядом, сдвигая Кайла ближе к окну и всё равно занимая боком половину прохода. Он такой большой, думает Кайл, скользя по нему взглядом, большой и мягкий. Нет, не как плюшевая игрушка, Кайл их вообще терпеть не может. И они жуткие порой. Хотя Картман тоже, но нет. — Кайл, это из-за твоего диабета, да? — Что?.. А-а, да… Ты помнишь… — Кайл сдерживает улыбку: это слишком приятно почему-то. Он даже не удивляется себе после того, как подошёл к Картману на перемене. Будто он лишился верхнего слоя одежды, и ему стало намного легче дышать. — Конечно, помню, ты же не стал есть мой праздничный особый торт, и я забрал твой кусок. Кайл морщит лоб, вспоминая, и начинает тихо хохотать: — Чёрт, Картман… это когда тебе не привезли набор шариков, и ты заставил Баттерса надувать презервативы! Картман толкает его локтём в бок и тоже смеётся: — Он так и не понял, что это не шарики! Ему даже понравилось работать ртом, и он приобрёл опыт с этими штуками! Кайл неосознанно утыкается лбом в широкое плечо сбоку, пытаясь унять смех. В нос ему ударяет запах стирального порошка, пота и Картмана. Он успевает подумать, что знает, как пахнет плечо Картмана прежде, чем отстраняется с улыбкой и покрасневшими щеками. — Боже… это было забавно. Картман кивает с весёлой улыбкой и не отрываясь смотрит прямо Кайлу в глаза. Кайл готов поспорить, что это почти игра в гляделки, потому что ни один не решается отвести взгляд, пока Картман не говорит тихо, что это очень гейская херня. Кайл согласен. Это очень-очень гейская херня. Но они продолжают просто пялиться друг на друга, а потом смеются до самого дома. Кайл уже месяц не переступал порог дома с улыбкой, он почти разучился это делать, но на сей раз смехом он даже выманивает мать из кухни. Она застывает с белыми в муке руками и приоткрытым ртом. Помнить о существовании Эрика Картмана и хотеть видеть его в своём доме — разные вещи. Шейла хмурится, но отмечает про себя, что «этот толстый расист заматерел». Она украдкой вздыхает — ещё бы Кайл заматерел… есть же в кого. Эх. — Мам, — Кайл неохотно кивает ей, — мы с Картманом посидим в моей комнате. — Хорошо, Кайл… — Шейла подозрительно щурится и кивает в ответ. — Еду возьмите? Я к ужину испекла пирог и тефтели… — Спасибо, слишком много кошерного за один вечер, — издевательски спокойно говорит Картман и бежит на второй этаж по лестнице, а Кайл думает, что точно убьёт его и украдкой улыбается. Чёрт, они же не купили торт… Ладно, можно заказать пиццу. Кайл поднимается следом, вспоминая, в каком состоянии оставил комнату утром, и надеется, что в приемлемом. Как хорошо, что брат зависает в качалке каждый вечер. И как плохо, что он не успевает принять душ перед сном, и потом комната воняет потом. Плечо Картмана пахло потом, но Кайл тогда не думал, что это должно быть отвратительно. Это было… естественно. — Тут почти всё такое же, как раньше, — Картман опускается на диван и довольно откидывается. Он выглядит совершенно расслабленным, как будто находится в собственном доме, хотя… это же Картман, ну да, ну да. — Что именно? Включи комп… — Кайл ненавидит, когда трогают его вещи. Кайл ненавидит, когда на него смотрят, особенно, если он переодевается. Кайл снимает рыжий свитер и остаётся в тонкой майке, а затем вылезает из узких «пидорских» джинсов, как говорит брат. Он, конечно, отдаёт себе отчёт, что светит задницей в трусах перед гостем, но… Нет, не отдаёт. Картман молчит, но дышит довольно громко, и Кайл знает, что Картман смотрит прямо на его зад, обтянутый синей тканью. — Ты включил? — Кайл слышит свой глухой голос и понимает, что каждая секунда сейчас — это вызов самому себе. Судя по звукам, Картман грузно встаёт и подходит к столу. Кайл надевает домашние спортивные штаны и аккуратно убирает свои вещи в шкаф. Дело не в матери и не в том, что она непременно отчитает его. Просто Кайл любит порядок. Возможно, не будь матери, в его комнате царил бы абсолютный бардак в несколько этажей, но Кайл уверен, что любит порядок. — Тут пароль, Кайл. — Конечно, пароль, как иначе? — Кайл хмыкает и подходит к столу. Картман основательно занял почти всё место и отказывается двигаться или отходить. Что ж. Брофловски вынужден пойти на это. Он осторожно пригибается и пролезает между расставленных рук Эрика. Теперь он упирается спиной в твёрдую грудь и чувствует тёплое дыхание на своей макушке. У него пробегает холодок под коленями, как будто туда вкололи какой-то наркотик. У него ощутимо ускоряется пульс, Кайлу стыдно за громкое биение своего сердца. Кайлу стыдно за это мягкое накатывающее доверие, за это тепло и холод попеременно, за тонкие иглы под кожей и за желание прижаться спиной. Кайлу стыдно, что он очень медленно вводит пароль, за который ему тоже стыдно, но Картман не смеётся. Картман вообще как будто перестаёт дышать. Картман как будто замирает, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть этого настороженного кудрявого зверька. Картман уверен, что завитки слишком гладкие, мягкие и приятные. Картман знает, что не сможет оторваться, если дотронется. Ему хватает непростительной близости этого маленького тела, чтобы растерять абсолютно все мысли. Когда запястья на столе начинают дрожать от напряжения, Картман выпрямляет спину и насмешливо покачивает головой: — Да, это ну о-очень сложный пароль, еврей. Ни за что не взломать. Он издевается, и Кайл гневно вспыхивает, резко поворачиваясь: — Нормальный! Я думал сменить вообще, просто комп старый и… — Не оправдывайся, — Картман уже успел убрать всё ехидство из голоса, и Кайл снова не в состоянии переваривать всё, что происходит, — four friends forever — не самое худшее, что мог выдать твой маленький мозг, поверь мне. — Я и не… о боже, — Кайл взмахивает рукой, — если бы твой мозг не заплыл жиром, ты бы знал, что нет корреляции между размером мозга и умом! — Я знаю, чёрт возьми, жид! — Тупой ублюдок! — Не называй меня так, светоходящий! — Закройся уже, жиртрест! — Кайл сжимает кулаки, обнаруживая себя стоящим вплотную к Картману и с привычным отвращением рассматривающим его мясистый подбородок. Нет, они решительно не способны. Но это была неплохая затянувшаяся игра в джентльменов. Правда, она порядком надоела. Кайлу вообще надоело притворяться. Это нормально — подавлять себя, потому что все в той или иной мере делают это в обществе, но так же нормально позволять себе быть собой, если это не вредит окружающим. Кайл не сомневается в этом. Как и в том, что Картман наклоняется к нему, сокращая и без того маленькое расстояние между ними. О да, шептать угрозы в лицо, забрызгивая всё слюнями — это Картман обожал в детстве. Что ж, традиции — это прикольно. Кайл готов к возобновлению этого. Кайл не готов к тому, что его целуют: жадно, настойчиво, сладко. Кайл не готов к своему моментальному отклику, своему приглушённому стону. Кайл не готов оказаться в плену этих крепких, не терпящих сопротивления рук, не готов к горячему переплетению языков и мокрых медленных касаний, не готов подставлять свой рот и блядски стонать, почти теряя сознание от чувственных и плавных движений. Он не готов жертвовать своими губами, которые безжалостно терзают и бережно облизывают, он не готов выгибаться и прижиматься животом как можно сильнее, и ещё больше он не готов… Нет, он готов. Он чувствует себя слишком хорошо, чтобы это было реальностью, он не может установить связь сознания и тела, потому что она тотально нарушена, и потребуется время, чтобы её восстановить. Если Эрик позволит, если Эрик даст возможность дышать и пытаться жить. Если он отпустит — ненадолго, на несколько минут, потому что дольше Кайл просто не выдержит. Кайл внутри тёплого надёжного кокона, который скрывает его со всех сторон. Ему чертовски комфортно и свободно, несмотря на это давление. Кайл вспоминает, где они находятся, только когда Картман отпускает его рот и громко дышит. Кайл слышит теперь его сердце, и это запредельно быстрый мотор. Скорее всего, дело только в нехватке кислорода, но Кайл мечтает, что дело в нём, в нехватке Кайла. — Картман... — Кайл пытается смотреть в подёрнутые пеленой возбуждения большие глаза, замершие на его лице, и понимает, насколько всё плохо. С ними обоими. Кайл всё ещё соприкасается с Эриком всем телом, и он просто физически не способен отстраниться. Картман создан для того, чтобы защищать его. Да, отвечает он себе, я сука. Очень даже. Картман, такой мощный и пугающе харизматичный, такой дьявольски идеальный, создан для того, чтобы принадлежать ему одному. Хайди может сдохнуть, тупая стерва. Кайл не успевает проклясть её в своей голове, как Картман снова наклоняется к нему и целует в лоб, затем в глаз и… о боже… он начинает посасывать косточку на его носе. Чёрт, почему. Это не… боже. Кайл перестаёт дышать, концентрируясь только на тёплых мягких губах и уверенном языке, ласкающем его кожу в самом ненавистном месте. Картман изредка гортанно урчит, прижимая Кайла к себе. Кайл уже потный, но это ему совершенно точно нравится сейчас. И он больше не может наслаждаться своей слабостью. Он слишком дерзкий маленький еврей. Он поднимает руки и сжимает ягодицы Картмана. Вау. Это точно принадлежит ему. Кайл хочет кончить здесь и сейчас и в то же время хочет растянуть это сладкое, ни с чем не сравнимое состояние до самого утра, потом до вечера, потом на всю жизнь, и он понимает, что жизни, пожалуй, мало. Картман хрипло дышит и изучает губами его шею слишком мягко, чтобы оставлять следы, но Кайл хотел бы. Он бы, блять, больше всего на свете хотел прийти в школу с яркими отметинами на шее. Он бы хотел сидеть рядом с Эриком и дурачиться, пинать его по ногам под партой и отвлекаться от нужных предметов, потому что всё к чёрту. Он бы хотел улыбнуться Хайди и взять Картмана за руку, потому что да, он сука, и да, Картман никогда не смотрел ни на кого так же жадно, как на Кайла. Кайл не понимает, зачем они вообще встречались с ней (да, именно в прошлом, потому что он знает, что сегодня был последний день, когда Картман провожал её до библиотеки), но плевать на это сейчас. Кайл запускает руку в сальные мягкие волосы, и ему плевать, что он брезгливый. Он позволяет себе всё, что хочет: он тянет за волосы, щекочет его затылок, дёргает, вырывает волоски, поглаживает широкую шею ладонью, а Картмана начинает трясти от переизбытка Кайла. Он похож на классического наркомана, дорвавшегося до дозы, и эта доза ведёт себя агрессивно, утягивает в поцелуй, властвует над его телом своими маленькими пальчиками и цепким взглядом повелителя. Впрочем, Картман знает, что в тысячах грядущих противостояний у него тысяча шансов к одному, и что главную победу он уже одержал. И когда еврей выдыхается и повисает в его руках, Картман смотрит прямо и почти трезво, только его зрачки едва ли не в размер радужной оболочки. — Картман, — Кайл чувствует себя начисто лишённым смущения теперь, и у него болят губы, — я хочу, чтобы ты оберегал меня. Мне… нравится это. И Картман нравится настолько, чтобы с ним вытворять, наконец, всё, что хочется. Боже, это должно быть ужасно, но это чертовски здорово. Картман просто… потрясающий. Картман слегка кивает, глядя с, наверное, самым нежным выражением лица, на которое только способен: — Я знаю, жид… знаю. Кайл видит в голубых глазах то самое безумное начало, что пугало его с самого детства, и что делало Картмана таким притягательным уёбком. Кайл вздрагивает от ледяного осознания простой, но доселе недоступной для его понимания вещи. Чёрт. Это… да, это должно было быть очевидным. Проблема в Кайле, если он ни разу не подумал об этом раньше. Он думает, что должен быть пиздец как напуган, но ничего не меняется. Это просто Эрик Картман, Кайл по-прежнему в порядке и чувствует себя в нерушимой безопасности. И он тоже чокнутый. Это бесспорно. Так что всё нормально. С этим можно будет потом разобраться, когда Кайл не будет так сильно хотеть своего парня в самых разных позах. — Закажи пиццу, — Кайл чувствует, что его голос всё же дрожит. Но это пройдёт. Кайл будет кайфовать от этого всего, это точно, — я сейчас вернусь. Правда. Последнее он добавляет искренне, чтобы Картман разжал руки и дал скрыться в ванной. Умыться, посмотреть на себя в зеркало и прийти в какой-то экзальтический восторг. Он нащупывает айфон в кармане и уверенно печатает этому неизвестному психопату: «С ананасами». Через секунду он получает в ответ смайлик-сердечко и смеётся две минуты как припадочный. Он знает, что Картман в эту секунду пишет сообщение Хайди, в котором обстоятельно перечисляет причины их расставания. Картман же социально-приемлемый. Ну, и Кайл тоже. Кайл наконец-то обнимает Эрика сзади и закрывает глаза. Мир может отсосать. Потому что он никогда не узнает, насколько они помешаны друг на друге.