Мидзару, кикадзару, ивадзару

Хибари не видит. Дино хочет вложить ему в ладони мерцание свечей и сизую предрассветную дымку. В окне спальни - синее, яркое, блестящее, живое море. Хибари ничего не видит. Не слышит. Дино включает ему музыку, звуки природы, взволнованный гомон чаек. Колонки разрываются. Дино разговаривает. Кричит на него в отчаянии. Но Хибари все равно ничего не слышит. Не говорит, ни кричит, не стонет. Как бы Дино ни просил, где бы ни целовал. Но он пишет записки. Ровным и аккуратным почерком, на итальянском так же хорошо, как на японском. Идеальные иероглифы и буквы. Ни один почерковед не скажет, что этот человек слеп. «Мне нужна моя нормальная пища» «Мне нужно тренироваться. Я хочу драться» «Ты меня не жалеешь» Все его записки лаконичны, обращается он только к Дино, больше ни с кем общаться не хочет. Вот уже второй месяц. Иногда на разноцветных стикерах, которые передаёт Дино его прислуга, выведена всего пара слов. Иногда это просто обзывательства. Хибари стал почти бестелесным. Прислуга зовёт его, гостя, поселившегося на вилле Каваллоне, призраком. Дино понимает их. Он, правда, похож на призрака, молчаливый, бесшумный, иногда пугающий. Ранним утром его можно обнаружить в саду. Он стоит босиком на влажной, покрытой паутинками росы, траве. В самый жаркий и пыльный день этого лета он сидит в душной библиотеке, гуляет вдоль стеллажей и водит пальцами по корочкам книг. Посреди ночи бродит по коридорам, изучает резную лепнину на балконе, прижимает свои сухие ладони к колоннам и широким лестничным перилам. Дино не может поговорить с ним об этом, да и не нужно. Хибари учит мир вокруг себя осязанием. Немногим, что ему осталось. Его часто можно застать в розарии или на кухне. Повара уже почти привыкли к нему, а садовнику даже нравится его компания. Хибари учит мир через запахи. – Этот бедныйбольнойребёнок, – слышно от горничной или дворецкого. Это ужасно, но Дино рад, что «бедныйбольнойребёнок» этого не слышит. Это ещё более ужасно, но Дино знает, что тот всё понимает, даже без слуха. Иногда его хочется укутать в кокон из звуков и света, шума дождя и собственного голоса. Дино с содроганием думает, каково это – находиться за такой плотной завесой тишины и темноты. Ведь это невыносимо. Не слышать даже собственный голос. Хибари нужно начать осваивать азбуку слепых. Диагнозы врачей неутешительны, его состояние стабильно, никаких сдвигов в лучшую сторону. Дино холодеет от мысли, что однажды придётся взять его за руку и положить её на чистый лист бумаги. Специальной бумаги с продавленными точками-буквами. Не кого-то там, а Хибари Кёю! Да это же что-то невозможное, Хибари ему в глотку тонфу засунул бы за такие мысли. Да, собственно, он и сейчас может это сделать. На тренировках он собран и сосредоточен даже лучше, чем раньше. Теперь его внимание и концентрация на противнике идеальны. Теперь он – животное, слушающее только свои инстинкты, потому что больше доверять нечему. Все чувства его предали. Дино очень жаль, что сейчас, в самый разгар лета, его цветущая, пронизанная солнцем вилла, тёплая и золотая, для Хибари не больше, чем пансионат. Тюрьма. Набор выпуклостей и ровных, гладких, шершавых, щербатых поверхностей. Букет запахов: роз и орхидей, травы и моря, острых приправ и пряностей. Спектр вкусов. Пицца и тирамису, лазанья и панна котта. Если задуматься, для человека слепого, глухого и немого – этого даже многовато. Дино часто забывает, что Хибари теперь такой человек, и постоянно делает что-то неправильное – стучит в его дверь, например, или зовёт по имени. Или говорит: «Сегодня очень красивое небо». Не может смириться. Зато Хибари теперь чаще трогает его. Лицо, волосы, пальцы. Осторожно и медленно. Это странно и непривычно. Неловко, но приятно. Однажды он быстро, нетерпеливо пишет на розовом стикере: «Хочу твоё пламя» Это звучит более возбуждающе, чем пошлости и грязные жаркие словечки. Пожалуй, это самое потрясающее, самое интимное, что Дино доводилось слышать от Хибари. Да вообще от кого-либо. И это становится их маленькой игрой. Вместо приветствия Дино позволяет пламени охватить свою руку. Знает, что Хибари чувствует. Для этого ему не требуются ни зрение, ни слух. Иногда он даже улыбается. Он похож на зависимого, на наркомана, который, растеряв все свои чувства, галлюцинирует и радуется призрачному огню. Они сидят на кровати, в полумраке и полной тишине. Подушечки пальцев у обоих объяты огнём. У Дино сердце стучит так громко, что, наверное, весь дом, кроме одного единственного человека, слышит его тяжёлую дробь. Хибари позволяет себе быть расслабленным, в темноте его слепые глаза кажутся двумя чёрными дырами. Он облизывает губы и скользит ладонями, на которых играет сиреневое колючее пламя, по груди и шее Дино, по скулам и векам. В общем-то, в постели он ведёт себя так же, как и раньше, только тише. Такой же острый, горячий, кусается, его движения рваные и грубые. Он опрокидывает Дино на подушки и седлает его бёдра. Он трахается каждый раз, как последний, он горит и сгорает в свете двух сливающихся огней. Однажды Дино ловит себя на мысли, что тишина больше не давит, что он больше не жалеет Хибари. Просто привыкает к его нынешнему состоянию, думает, что когда-нибудь он обязательно поправится, но ведь и так можно жить. Они дерутся и трахаются, у Хибари всё ещё есть руки и ноги, временами он такой же противный и злобный, как раньше. Такой же сильный соперник. Что ещё нужно? Совсем мерзко становится чуть позже, когда он понимает, что его всё устраивает и что совсем не хочется, чтобы Хибари становился нормальным. Ведь тогда Дино его снова потеряет. Когда вернутся чувства, он рванёт в неизвестном направлении, охранять Наммимори, добывать коробочки, заниматься чёрти чем. В его слепых глазах снова вспыхнет жизнь. Дино анализирует свои мысли и приходит к выводу, что в этом собственничестве, перешедшем все границы, он ужасен. Говорить об этом с психологом глупо. Знаете, мой любовник слепой, глухой и немой, и мне это нравится. Даже больше, чем было раньше. Что мне делать, доктор? Психолог знает обо всех его жертвах, всех любовниках, обо всём самом постыдном и греховном. Это очень дорогой психолог. Но доверить ему эту тайну Дино почему-то не может. Но однажды не сдерживается и рассказывает всё самому Хибари. Думает, что от этого станет легче. Это происходит утром, Дино входит в его комнату без стука. Хибари в одних джинсах стоит у распахнутого окна. По его спине прыгают солнечные зайчики, и он похож на нечто инопланетно-прекрасное. Дино внезапно задыхается от этого зрелища, почти ослепительного, и забывает всё, о чём хотел сказать, всю свою заготовленную покаянную речь. – Доброе утро, – говорит Дино, не надеясь на ответ. Хибари не двигается, даже головой не ведёт, и Дино больше не может просто смотреть на него, топтаться у дверей. Подходит, прижимается, обнимает со спины. – Кёя. Я отвратительно себя чувствую, – бубнит он куда-то в его волосы. Они пахнут летом и кофе. – Я ужасный человек. Потому что не хочу тебя отпускать, – он жмётся щекой к тёплой шее, – Кёя, врежь мне, но я не могу отпустить тебя! Не могу принять это. Хочу, чтобы всё оставалось так, как есть. Наверное, если бы ты это услышал, то уже выбросил бы меня в окно… Я упаду, разобьюсь, и больше не буду думать о таких глупостях. Последние слова он глотает, шепчет еле слышно и вдруг видит себя со стороны. Капризный мальчик, который не хочет расставаться с любимой игрушкой. Он замолкает, вздыхает, и на какой-то короткий миг действительно приходит облегчение. Но только на миг, потому что не успевает Дино обречённо закрыть глаза, как слышит знакомый, но непривычно хриплый голос: – Это первый этаж, Каваллоне.