благодарен тебе

Большая комната и фиолетово-синее освещение. Музыка играла громко, но в разумных пределах, чтобы сильно не раздражать барабанные перепонки пришедших сюда расслабиться. Это место находилось отдалённо от спальных районов и так же далеко от главных клубов столицы, поэтому здесь никогда не было проблем с пропуском на фейс-контроле, ведь хозяин заведения был рад всем и принимал в своих стенах каждого желающего отдохнуть от шума мегаполиса. Само помещение, по слухам, бывшее печатное издание, не выделялось: деревянные полы, возможно даже проломленные в дальних углах, слабое освещение за счёт только тех самых прожекторов, высокие круглые столики и редкие спины сидящих, некоторые из которых периодически пошатываются в сторону танцпола. Чанёль на протяжении двух недель выносил Бэкхёну мозг по поводу этого места. Говорил, что обязательно нужно будет сходить, как только появится свободная минутка. О желании Бёна, естественно, не заботились, потому что знали, что в конечном итоге он не сможет отказаться. — Возьми с собой Сехуна, почему все твои эксперименты с вливаниями непонятного пойла должен переносить на себе я? — лёгкое недоумение и даже раздражение, ведь до сих пор горящие адовым пламенем горло и желудок помнят последнюю вылазку в такое же богом забытое место. — Предлагаешь мне спаивать этого малолетнего? — тихий смешок, — Знаешь ведь, что он не понимает всю прелесть загородных клубов, поэтому мне нечего там с ним делать. — Ты невозможен, Чанёль. — Я жду тебя внизу. На место они приехали довольно быстро. В такое время дороги уже не забиты пробками, да и желание долговязого собственными глазами оценить было куда больше, чем желание накидаться. Его не заботил тот факт, что он, вообще-то, публичная личность, что даже здесь его могут узнать и такие вот ночные приключения могут в один момент перечеркнуть всё то, на что он гробил лучшие годы своей жизни. В конце концов, он слишком многим жертвует, а живёт лишь один раз, поэтому внёс некоторые корректировки в свои приоритеты. Работы, приносящей такие деньги, и возможности делиться своей музыкой, терять не хотелось, но в то же время чертовски хотелось жить, а не существовать изо дня в день. А Бёна каждый раз тащил за собой, потому что хотел показать, что такое настоящая жизнь, а не работаработаработа, в которой тот погряз без передышки, беря на себя всё больше проектов. Он знал, прекрасно знал, что Бэкхён тоже устал и нуждается в разрядке. Первый напиток, который старший всё же боялся принимать, был за счёт заведения. Он не жёг горло, а оставлял приятное полусладкое послевкусие, поэтому дальнейший выбор при заказах выпадал именно на него. К слову, он выдался достаточно крепким, поэтому после нескольких бокалов парней уже повело в эпицентр, к тому же появился весомый повод потеснить танцующих — заиграла sweet lies. — Бэкхён, мы сейчас не выступаем под свою песню, а просто танцуем, можешь себе представить? То есть, никакой боязни ошибиться, забыть вступить на своей партии или получиться плохо на фотографиях фансайтов, пойми, — лепечет в полупьяном бреду Пак, крепче сжимая чужую влажную ладонь и пьяно улыбаясь, не до конца ещё осознавая реальность происходящего. Бэкхён же, ведя его прямо в центр, снисходительно улыбался, а после выпустил руку, обернулся и стал двигаться в такт играющей музыке. Делал это так, будто вмиг растерял все свои танцевальные возможности. Это не выглядело скованно и неловко, а лишь больше завораживало, потому что хаотично обрисовывающие что-то в воздухе руки не могли не привлекать внимание. У Бёна, кстати говоря, обворожительные пальцы и кисти, но сейчас не они обращали взор на себя, даже когда небрежно взлохмачивали непослушную челку. Чанёль, зачастую слушающий зов именно сердца, а не, боже упаси, мозга, подошёл ближе к старшему. Игнорируя играющую музыку и толпу танцующих, которым, впрочем, было параллельно, он всё так же не скрывал своей улыбки и уже искрящихся чем-то необъяснимым глаза. Он молча взял ладонь Бэка в свою, скрестил пальцы и притянул парня ближе к себе, а тот вовсе и не сопротивлялся. — Если бы только я мог себе позволить всё то, о чём думаю. Нам бы не пришлось прятаться и бояться. И время мы бы проводили не в полусгнивших забегаловках, а прогуливаясь по улицам Праги, Амстердама и Люксембурга. Не пришлось бы наслаждаться лишь свободными минутами между концертами, интервью и фотосессиями, — прямо на ушко, чтобы ничего не прослушал, — Бэкхён, я эгоист, да? Желание порой всё бросить увеличивается, потому что я устал от всего этого. Его слушают очень внимательно, хоть порой и не разбирают слов из-за заплетающегося языка. Свободная рука тянется к кудрявой макушке и зарывается пальцами, а после и к оттопыренному уху, аккуратно и заботливо сминая, что хорошо так успокаивает. Бэкхён не говорит ни слова, потому что тоже устал и хочет убежать, вот только тихо, чтоб никто не заметил, а потом и вовсе забыли и не искали. — Я тоже, Чанёль, я тоже, — а в ответ лишь благодарно улыбаются и чмокают за тем же ушком. Кажется, Пак никогда не перестанет благодарить Бэкхёна за то, что тот всегда рядом и понимает с полуслова. Он хорошо общается с остальными участниками, но старший всегда был ближе, поэтому-то и зовёт именно его на каждую из своих вылазок в город (по секрету: Сехуну он и слова не сказал о клубе, но ведь Бэкхёну необязательно об этом знать, верно?), чтобы провести время вместе и поговорить не только о расписании и людях, имена которых слышал впервые, а всё потому, что никогда и не вслушивался. — Давай выйдем? Тут слишком накурено, — прерывает чуть хриплый голос, а Чанёль и позабыть успел уже, что друг не переносит запах дыма, а потому тянет его вон из прокуренного донельзя заведения. — Может, поедем в студию? Я не хочу домой. Ехать ко второму дому оказалось ещё дольше, чем если бы они решили вернуться в общежитие, но высказывать недовольство никто не стал, ведь всю дорогу на повторе играла любимая песня, перебивать которую ненужными разговорами не хотелось. Студия выглядела заброшенной, ведь они долгое время не появлялись здесь. Паутины и слоёв пыли не было, но возле аппаратуры всё ещё стоит оставленная кружка с двойным американо, на диване домашние штаны и один носок, висевший на спинке стула. — Помнится, кто-то обещал мне заехать сюда ещё в прошлом месяце и навести порядок. Младший лишь отмахивается, кидая что-то в стиле ‘простимам’. Он уже успел всё включить, поэтому всё же навёл хоть какой-то порядок: штаны и носок закинул в шкаф, а кружку переставил на журнальный столик в углу, чтобы не так бросалась в глаза. Закончив с этим, парень потянулся к ноутбуку и после пары нажатий заиграла одна из его новых композиций, которая ещё на стадии подготовки. Бэк, устроившись на освободившемся диване, внимательно слушал, порой напевая что-то себя под нос, а Чанёль, незаметно для того, делает из этого всего пометки на листе. С лирикой у него было сложнее, поэтому после таких посиделок несколько страниц всегда были расписаны, ведь старший, сам того не зная, всегда так чётко попадал в атмосферу музыки, описать словами которую у Ёля получалось редко. Уже позже, когда Бэкхён уснёт на том самом диванчике, укутанный пледом, Чанёль примется за перенесение всех записанных на огрызке бумаги заметок в свой блокнот, чтобы побыстрее закончить песню и поделиться ею с Бёном, которого, по традиции, вновь поблагодарит за помощь. Когда было трудно настолько, что не хотелось жить, Когда всё шло не так, Когда у меня даже не было возможности встретиться с семьей, И даже до себя мне не было никакого дела в этом мире, У кого было нечто большее для того, чтобы продолжать любить? Ты — вся моя жизнь, Ради тебя я живу.