Занимательный английский для армян и хохлов в картинках

Занимательный английский для армян и хохлов в картинках. – I wish you would understand what I'm saying! I wish you would understand! I wish you were here with me and understand what's going on here! You understand what I'm saying? I wish you wouldn't do that...ever! In your life...ever! Антон вздрогнул и проснулся. Ему снился странный для его ситуации, но распрекрасный сон, в котором фигурировали Юлька Караулова, винишко и две пачки презервативов, а потом он, буквально посередине горлового минета, во время которого он старательно представлял, что это не Юлька, выпал обратно на свою парту, прямо рожей на тетрадь. Караулова обидно заржала. Он ткнул её локтем. – I wish you a Merry Christmas, – издевательски пропел над его ухом знакомый голос, – I wish you a Merry Christmas and happy New year. Good morning, sleepy honey. Антон ответил сразу же после того, как сгорел от стыда. – I must apologize to you, – выдавил он из себя, глядя в парту и немножечко в стену, будто представляя, как бы он сейчас в эту стену впечатался. – I am afraid I am taking up too much of your time. – Please, don't worry, – фыркнули ему в ответ. Антон поднял глаза и сгорел от стыда второй раз. Ему хотелось лечь лицом в снег. Арсений Сергеевич же, напротив, был доволен и улыбался нехорошей улыбкой. – Ладно, – заявил он после этого обмена взглядами. – Рот закрой, как дурак. Поехали дальше, господа. Таким образом я хотел привлечь ваше внимание к нашей сегодняшней теме, злосчастной теме под названием "I wish". Условные предложения, subjunctive move, okay? Что я хочу сказать по поводу этой фишки "I wish"? Вы знаете меня, вы давно со мной знакомы, поэтому, вряд ли вы ждете, что я вам буду рассказывать про первый тип условных предложений, второй тип и так далее. Не знаю про это. Ничего не знаю. Но для того, чтобы вы меня поняли, я вам дам stepping stone. Okay? Не путайте его с key stone, умники. Я вам буду говорить то, что актуально. И это нужно запомнить, как количество времен. В английском языке нет двенадцати времен, нет шести времен, есть только три времени, прошлое, настоящее и будущее, а говорить, что в английском языке двенадцать времен это bullshit. Не вздумайте. Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется present continuous. Ребята, не забивайте себе голову этой ерундой. Attention. Поймайте тишину. Шастун, чем от тебя несет? – К-курил на перемене, – икнул Шастун, поборов детское желание залезть под парту. – Да? А несет шмалью. С улицы, наверное. Продолжим. – Откуда Арс знает, как пахнет шмаль? – словно воздух из пробитой шины зашипел сзади Димка. – Арс знает все на свете, даже то, какого цвета у тебя носки, – зашипел в ответ Шастун. – Вот какого цвета у тебя носки? – Оранжевые, – как само собой разумееющееся, ответил Дима. – Я же с тобой курил. – Что еще за претензии? – оскорбился Антон. – Почему ты вообще в нашей группе сидишь? – Шмалью несет, – грустно сказал Димка и душераздирающе поскреб ногтями лысину. – Арс учует – настучит после урока и деликатно. Армян учует – выкинет из окна прямо на уроке. И жрать охота. Будешь блинчик? С луком и яйцами. Шастун подумал немного и залез под парту, широко раскрыл варежку, примеряясь зубами к блинчику. – Bon appetite! – жизнерадостно воскликнул Арс, наклоняясь над Антоном. – Time to tea? Позов, откуда ты взялся? – Хотите блинчик, Арсений Сергеевич? – неуверенно предложил Димка и засобирал к себе тетради с парты. – Фаршированный. – Взятка! – схватился за сердце Арс. – На рабочем месте! Позов, как ты мог? Шастун, рот закрой. Начинка сыпется. Зачем такой неаккуратный? Позов, давай сюда блинчик, собирай манатки и мотай отсюда. Дима горестно вздохнул, посмотрел на Арса оленьими глазами и поднялся на ноги. Арс озадаченно застыл, принюхиваясь, и Шастун залип, смотря, как шевелятся крылья точеного носа. – Ну точно, шмалью несет. Зависнув над партой испуганным зайцем в свете фар, Позов пытался провалиться сквозь пол на первый этаж. Получалось, честно говоря, на редкость хуёво. И когда Шастун уже думал, что все, пиздец котёнку, стало все намного, намного хуже. Дверь открыл Армян. – Барев-дзес, матах, – сказал Арс. Веселости в его глазах больше не было, лишь непонятная обида и злость. Антон тут же проклял себя последними словами. – Подойди сюда, а. Понюхай. Позов мужественно пискнул что-то протестующее. Он только и мог, что загнанно смотреть на своего препода. Он по разному на него смотрел, сначала со смехом, потом с удивлением, потом влюбленно, потом с вожделением, то есть проходил все стадии вместе с Антоном, который пялился на Арса точно так же, но чтобы вот так, со страхом, с ужасом – никогда. – Сергей Борисович, – прошептал он и вжался в стену. – Сергей Борисович... Сергей Борисович, не доходя пары метров, весь сморщился, чихнул, и спрятал роскошный армянский нос за воротником пиджака. Блестящие глаза посмотрели на Позова со страшной обидой. – Ну зачем, – сказал он глухо. Даже не спросил. – Зачем так говнить, Дима? Пошел отсюда. Быстро. Шастун молча бился в истерике. – Скажи, что мне пиздец. – Тебе пиздец. – Ох, блядь, аж полегчало. – Мне тоже пизда, – Дима утешающе погладил Антона, где дотянулся. – Не расстраивайся. Хотя, расстраивайся, все равно мы все сдохнем. – Пойдем отсюда, а? – умоляюще посмотрел на него Антон. – Я не хочу горячее кавказское блюдо себе куда-нибудь...в живот. – Нас выкинут из школы, – бормотал Дима, заламывая руки, – а потом меня выкинут из дома, я буду жить за гаражами, а потом я сопьюсь, и буду драться с бомжами за бутылку. Дверь класса, наконец-то, открылась в лучших традициях закона подлости – очень медленно и печально. Оттуда выглянул Арс и поманил их пальцем. Шастун здорово струхнул, но взял Диму за руку и твердо повёл в кабинет. – Позов, – спокойно сказал Армян, но даже хвостик на его голове выражал его негодование. – Сергей Борисович! – умоляюще вскричал Димка. – Позов, – снова сказал Армян, и это было ниже пояса. – Сергей Борисович... – Come here, – пропел над ухом Шаста голос Попова. – Сами разберутся. Ничего ему Сережа не сделает. Слишком уж трясется над Димой мой грозный друг. – А вы надо мной трясетесь? – с живым интересом осведомился Шастун. Арсений немного подумал. – Logical, – оценил он. – Трясусь. Еще раз узнаю, что ты курил дурь, кидал колеса или по вене стеклышко пускал – я тебя своими руками задушу. Sit down, мы с тобой обсудим перспективы на будущее. Шастун и сам прекрасно знал перспективы на будущее. Два года до выпускного он будет максимально бабски лонострадать по Арсению и нещадно стирать ладошки, лихорадочно зубрить топики и грамматику, вздыхать тяжко на уроках и выносить Диме мозг (Дима собирался делать то же самое). А после выпускного он поступит на менеджера, будет страшно бухать ночами и трахаться напропалую, а после получения диплома он скромно женится на какой-нибудь Ире с параллели, купит семейную сиену, и заведет восемь детей. И никакого Арсения. Арсений к тому времени настрогает сына к дочке в комплект, разведется и женится второй раз, мигрирует на Британские острова, поселится где-нибудь в глуши Уэльса и заведет себе корову и пасеку. А почему нет? И из памяти типичного британского пенсионера с сачком навечно сотрется влюбленный в него и смущенный до красноты Антон Шастун. Печальные перспективы. Лучше шмаль. Но когда Арсений смотрит так – снизу, обиженно, разочарованно, и Антон чувствует, как теряет кредит доверия, когда все, что хотелось бы сделать, это прижаться дурной головой к его коленям и просить, просить прощения, – тогда кажется, что не все в жизни так плохо, чтобы дурь, шмаль, колеса или бухло. И хочется быть хорошим, домой в одиннадцать, и курить бросить, втянуть живот и выпрямить осанку, носить сменку, и перестать ругаться страшным матом. Все вот это, а потом еще немножко как у Алексеева в "Географ глобус пропил", чтобы в поход, и спать рядом, и тихонько смотреть искоса, улыбаться и несмело касаться руки. Антон вздрогнул, протянул руку, чтобы коснуться, потому что вдруг больше никогда не получится? Будет, что вспомнить, когда придется совсем худо. – Шастун, – чужим, надломленным голосом произнес Арсений и Шастун очнулся. – Ты чего это? А? Ты чего? – Excuse me, – прошептал Антон и отдернул руку. Оглянулся на Диму, поймал его ошалелый взгляд. Глаза Армяна были задумчивы, но он смотрел только на Диму. Антон тряхнул головой, приходя в себя, и выбежал. Никто его останавливать не стал. – Ты гладил его по щеке, – сказал неприлично счастливый для человека, только что исключенного из школы, Дима. – Долго гладил. Я сначала-то не видел. Сергей Борисович замолчал так внезапно, и тут я смотрю – ты Арса по щеке гладишь. И глаза у тебя такие грустные-грустные. А у Арса охуевшие, и у Армяна охуевшие... – Съешь лимон, – перебил его Антон, смотря исподлобья. – Если тебя не устраивает мой вид, я могу уйти, – оскорбился Дима. Он занимался тем, что очень мелко резал яйца в салат, и так радостно стучал ножом, что аж до скрипа зубов обидно. Но не по-пацански на него за это обижаться было. Шаст промолчал. – Нас исключили? – Нет, – Дима вновь счастливо оскалился. – Вынесли последнее китайское предупреждение, и обещали поговорить с родаками. Легко отделались. Но меня Армян до дома довез и я его уболтал. Маме он не позвонит. – Так вот ты че такой довольный, – задумчиво пробормотал Антон и ткнул себя ножом в палец. Не специально, если хотите знать. – И? – Не просто довез. – Оно видно, – философски заметил Шаст, сунув палец в рот. – Сосались? У Димы очки полезли на лоб. Он отложил нож, посмотрел на Шаста взглядом психиатра. – Ты ебанулся? – с надеждой спросил он. – Ну чего? Я Арса облапал, чего тебе время терять? Дима некоторое время смотрел на него все тем же взглядом, а потом не выдержал и закурил. – Ты ебанулся, – заключил он. – Во первых, не облапал, а погладил по щеке, повторяю четырнадцатый раз. Во вторых, мы просто поговорили. В третьих, я узнал наконец, какого цвета у него глаза. – И какого же? – Каре-зеленые, – серьезно сказал Дима. – Такого цвета, какой бывает у высохшей травы. И прозрачные. Как вода. Они не карие. Совсем не карие. И веснушки на переносице. Не обращал никогда внимания? И еще он чуть выше меня. Чуть-чуть. – Братан, – мрачно сказал Шастун, глядя в пол. – Братан, мы оба по-любому влипли, но тебе вообще пизда. Потому что Армян наверняка женат на какой-нибудь армянке с вот такой жопой. И у него куча маленьких армянчат. И ты ему нахуй не сдался, со своей великой любовью, даже на поебаться. – Захлопни светильник, – резко бросил ему в лицо Дима и подскочил, багровея ушами. – Завали, слышишь? Немедленно! Антон устыдился. То, что он сказал Диме было грязно, грязно и подло. И если бы Поз не был бы сейчас в бешенстве, он непременно бы покачал головой, посмотрел с осуждением и сказал бы свое знаменитое "отвратительно". Шаст был согласен, это было отвратительно. Хуже всего, что не Диме это следовало говорить, а самому себе, вот так плеваться в лицо этими словами, и какой бы обидной правдой это не являлось, следовало слушать, молча, делать выводы и забывать Арсения совсем. А Диме могло повезти, у него-то, умницы, всегда все получалось. И любовь его была красивой, и чувства были светлыми, и даже смотрел он на Сергея Борисовича иначе, с нежностью, хоть и прятал её за очками. Сергей Борисович был тасманским дьяволом во плоти, носил, как полагается, Prada, завязывал волосы в высокий хвост, надевал кеды под классические брюки, ругался страшным армянским матом, мешая его со слэнгом трущоб Кардиффа и типичным британским акцентом, и, говорят, имел лицензию на огнестрел, а еще у него, как символ невероятной самоиронии и стеба над окружающими, была заниженная Приора. Антон не понимал, как можно смотреть на него с нежностью, но Позов хранил эту нежность, нес её в ладонях, боясь расплескать, и протягивал наполненные этой нежностью ладони Сергею. А Антон просто хотел Арса. Хотел всеми фибрами души присвоить его себе, и наверняка, такой нежности в его глазах не было, а было лишь удивление, – вот тебе на! как же так вышло, что я вмазался в это ебейшее болото по уши? – а дальше он даже представить себе не мог, что он будет делать с Арсением, если он его присвоит. Дима давно все знал. Зная Поза, можно было не сомневаться, что и многоступенчатый план, в результате которого Армян сломается, у него был расписан на пяти страницах. Единственное, в чем Шастун сомневался, это в том, что Армян вообще может сломаться. Но это была чистой воды зависть, у самого-то и вовсе никакого плана не было. – Диман, – неловко морщась, Шаст коснулся его локтя. Молча пыхтя, как овсянка под крышкой, Дима порывался встать и уйти, и уже искал взглядом свои кеды. – Пошел в жопу, – буркнул Диман и напролом попер в прихожую. – Диман, – тоскливо потащился следом Шастун. – Прости долбоеба. Дим. Димка. Ну. Ну че ты? – Пошел в жопу, – раздельно, чтобы дошло, повторил Позов. Очки у него слетели от негодования и висели на кончике носа. – Там темно и влажно. Впрочем, откуда тебе это знать, ты одиночка! – Диман, – Шаст сложился пополам и жалобно ткнулся рожей в плечо Позова. – Не уходи, пожалуйста, Димка. – Съеби, – дернул плечом Поз, но было видно, что ярится он уже без огонька. – Гондон. – Гондон, – покладисто согласился Шаст. – Только не уходи. Я же тут ебнусь. – Опоздал, – с мрачным удовлетворением сказал Димка и принялся стаскивать кеды, приминая задники. – Ты уже ебнулся. Обидно, что ты, сука, прав. До последнего слова. Я ему нахуй не сдался. Даже на поебаться. Правота Антона не подсластила пилюлю, он осознал с таким же мрачным удовлетворением – он ебнулся. Хуже всего было то, что Димка воспринял его бред всерьез. Это было кошмарно. – Выверни карманы. Дима поднял отсутствующий взгляд, посмотрел сквозь Сергея и, кинув рюкзак к его ногам, молча предоставил Армяну все свои тайники, зияющие хтонической пустотой. И так же молча пошел дальше по коридору, бросив рюкзак, ссутулившись, маленький, непокоренный, печальный. – Позов! – опомнился Сергей, подхватил рюкзак, и тут же потерял знакомую макушку из вида. Достаточно было затеряться в рекреации, и при этом быть на виду, чтобы тебя не нашли среди сотен белых рубашек. Тактический ход Сергей оценил. Только не понимал, что произошло такого, чтобы Позов посмел себя так вести. Это не страх потерял, и не пьяный, и не накуренный, как вчера. Это незримое изменение пряталось внутри родной бритой башки и очень сильно напрягало. – Hey, buddy! What a pleasant surprise! It's a lovely morning, isn't it? – Арсений появился, как всегда, из ниоткуда, хлопнул по плечу, дернул за хвост. – Far from it. I'm not sure, – огрызнулся Сергей, смахнув ладонь. Арсений вытаращился, приложил ко лбу Сергея ладонь в псевдозаботе. Тот рыкнул. – How do you feel? – отдернул ладонь Арс. – Great! – заорал Сергей на всю рекреацию и тряхнул рюкзаком так, что из раскрытых карманцев полетели ручки; запасные очки; жвачка; зажигалка. Глядя на все это добро, Арсений помолчал, а потом внимательно посмотрел на Сергея. – Ты зачем у Позова рюкзак отобрал? – Он сам его тут бросил, – возмутился Сергей и снова потряс рюкзаком. – Арс, ты мне друг, или портянка вонючая? Арс немедленно оскорбился. – Сам ты портянка вонючая! – Если поможешь мне найти Позова прямо сейчас, я больше не буду представлять тебя Аркадием. Никогда в жизни, никому. – Согласен, – немедленно оскалился Арс, продажная шкура. – Потому что с Позовым наверняка Шастун трется. Вот прямо сейчас и трется. А он мне вперся очень сильно. Даже не знаю, чего мне хочется больше, придушить его, отправить к наркологу, или пригласить к себе, напоить и изнасиловать. – И сесть, – заключил Сергей, усмехаясь задумчиво. – Жаль, Дима не пьет. – Ты просто уговаривать не умеешь. Смотри. Арс коварно улыбнулся и попер через толпу, таща за тобой Сергея. Сергей в свою очередь тащил рюкзак. – Это очень просто, – громко пыхтел Арсений, перепрыгивая чьи-то конечности. – Ты же знаешь, где тусует десятый класс? – На Восьмерке, – блеснул знаниями Сергей, пытаясь успеть за длинноногим Арсом. – Потрясающе, – восхитился Арсений и снова прыгнул. – Так вот, там их нет и никогда не будет. – Насколько хорошо я знаю Позова, – проорал Сергей в спину Арса, – лучший отдых по его мнению, это залезть в кровать и тусить там. – Значит, где их надо искать? – Дома? – рискнул предположить Армян и чуть не упал, зазевавшись. Арсений выдернул его из гущи детских голов за руку и посмотрел, как на дебила. – Где в школе есть место, отвечающее этим запросам? – Продлёнка, – пожал плечами Сергей. – Гений, – взвыл Попов и ускакал в сторону младшего крыла. – Долбоеб, – вздохнул Сергей. – По горизонтали, родосский великан, шесть букв. – Коллос. Через две "л". – Взмах руки гипнотизера. Четыре буквы. – Пасс. – Рагу в белом соусе. Семь... – Фрикасе. Шаст, задолбал. – Это ты задолбал! Прекрати грызть ногти! Ты завтракал! Дима вздохнул горестно, закинул руки за голову и продолжил смотреть в окно. Зрелище серого школьного двора было удручающим. В голове Димы все еще крутилась утренняя сцена и ему было пиздец, как стыдно. – И самое оригинальное, что ты придумал, дабы отвлечь меня, это кроссворды? – Но ты же отвлекся. – Да нихера я не отвлекся. Я все думаю, какими глазами он на меня посмотрел. – Какими же? – оживился Шастун и заполз головой Диме на живот. Дима снова вздохнул. – Не знаю. Говорю же, думаю, какими. Вот дурак... Нахера я рюкзак швырнул? Нахера я так с ним? Вот дурак... – Пора для сенозаготовок, – тут же выпалил Шастун, хватая карандаш. – Пять букв по вертикали. – Осень. – Губернатор Санкт-Петербурга, девять букв. – Матвиенко. – Антипод мракобеса, семь букв по горизонтали. – Матвиенко. Матвиенко, говорю, идет, придурок, валим отсюда, встань с меня! Шастун взвизгнул и скатился на пол, нелепо взмахнув руками. – Арс с ним? – заорал он шепотом и очень быстро полез под кушетку, только пятки сверкали и тощий зад. – Разумеется, блядь, – фыркнул Позов, пихаясь в шкаф для пособий. В шкафу он сел жопой на глобус и затих, наблюдая в щелку, как открывается дверь класса продленных занятий, и появляются две пары белых кед. – И где же они? – громко и пафосно вопросили у тишины кеды с черными шнурками голосом Арсения. На взгляд Позова с актерской игрой кеды переборщили. – Ты сказал, что они здесь, – ответили кеды с разводами ядовитого, кислотно-желтого цвета. Очень сильно красиво. Кеды с разводами подобрались к шкафу поближе. Кеды со шнурками сели на кушетку. Под кушеткой Шастун мандражировал и дико вращал глазами. Про себя Позов твердо решил, что не вылезет, даже если его потащат из шкафа прицепом. Он боялся посмотреть Сергею в глаза и увидеть в них равнодушие. Что еще хуже, разочарование. Или равнодушие с разочарованием. Или... – А кто не вылезет, тот говно жопошное, – сказали ему прямо в щелку кеды с разводами. – Очень по-взрослому, Сергей Борисович, – оценил Позов, но упрямо продолжал высиживать глобус. Сергей Борисович распахнул двери и уставился на Позова. Позов уставился на него. Шастун угорал под кушеткой, гад. – Привет, – сказал наконец Матвиенко. – У меня тут гнездо, – с независимым тоном сообщил Дима. – Вижу яйцо, – откликнулся Сергей Борисович. – Мне его подкинули. – Как шмаль? Вылезай оттуда. – Не вылезу. Не приближайтесь. Я буду кричать, что вы меня домогаетесь. – Тебе никто не поверит. Дима зафейспалмил. Он не знал, что делать, то ли ржать, то ли бежать. Сергей Борисович уже практически залез в шкаф и умудрился нависнуть над Димой всем своим крохотным ростом. Дима ощущал идущий от него жар, и терпкий запах имбиря, и очки у него запотели. Он торопливо содрал их, близоруко щурясь и именно в тот момент, когда он увидел лицо Сергея Борисовича так близко, размыто, будто под туманным эффектом, будто вынесенное на передний план, он придумал, как это закончить раз и навсегда. И он рванулся вперед. Ничего сверхъестественного не произошло, не падало небо на землю, не рушились стены и Дима не провалился в ад. От Сергея пахло дождем, имбирем, а еще почему-то яблоком. Щека у него была шершавая и тугая, губы мягкие, а борода щекоталась. Вот тот конкретный минимум, который дошел до Димы за эту ничтожно короткую вечность. Потом Позов закинул руку на шею Сергея и осознал, что затылок у него колючий и очень удобно помещается в ладони. Хвост щекотал запястье. Потрясающее ощущение. Дима в жизни более не испытывал еще ничего подобного. И вряд ли ему доведется испытать еще раз. Ведь сейчас все закончится. И не повторится больше никогда. Какое же страшное слово – никогда! Будто куча ядерных грибов выросла по всей планете. Будто начался всемирный потоп. Будто третья мировая война. Будто никогда – это что-то вроде того света. Все мы в этой никогде будем. От этого становилось еще страшнее. От этого казалось, что время перестало быть дискретным и формирует пространство под себя. Бежит вне всяких законов физики, где вовсе нет никакой двадцать третьей школы, и в её младшем крыле нет никакого класса продлёнки, и нет никакого шкафа, и все мироздание придумано только ради того, чтобы Дима красиво завершил его этим поцелуем. Нет ничего красивее, чем разрушить мир поцелуем. Губы Сергея шевельнулись и Дима ощутил, как планета сдвинулась со своей оси. Сердце стукнуло и покатилось куда-то. Он вдохнул отравленный воздух и полетел вниз головой в никогду. А потом оказалось, что Сергей просто целовал его в ответ. Зеленые глаза настороженно сверкали из-под кушетки. Арсений поддернул брюки и сел по-турецки на пол. – Бартер, – предложил он миролюбиво. – Ты вылезаешь, а я делаю красиво для нашего первого поцелуя, чтобы не как у этих. И чтобы никакой шмали. – У них любовь, – возмутился Шастун, но двинулся немножко вперед. – У нас, я надеюсь, тоже, – логично заметил Арсений. – Только давай без драм. Пусть у нас все будет мило, как в тошнотных комедиях. Я тебе выделю шкаф, чашку, тапки, правую половину кровати, пепельницу и кота. – А вам что? – А мне ты, – ответил Арсений и ослепительно улыбнулся. – По рукам? – По рукам, – ухмыльнулся Антон и выскребся из-под кушетки, подняв клубы пыли. – Но поцелуй прямо сейчас. Не надо мне красиво. Мне очень сейчас надо. Арсению тоже очень сейчас надо было. Потому что невтерпеж уже было. Прижало страшно. А красиво он и потом может сделать. Он ничего Антону не обещал, но Антон знал это все сам, и наверное, именно поэтому сейчас целовал его губы. Это было правильно. Так, как надо. Как в тошнотных комедиях. Ну и пусть.