Похороните меня в октябре

Я выхожу на улицу, а на меня опрокидывается серое небо. Ветер проносится мимо, взъерошивая волосы. И пожухлая трава кивает и склоняется к земле. Становится холодно. Я прислушиваюсь к невыносимой тишине, царящей вокруг. И вдруг явственно различаю в полном беззвучии шелест, шепот и шорох со всех сторон. В быстром движении каждого листика, беспокойно трепещущего на тонкой ветке, в беге сизых туч у меня над головой, во внезапном хриплом карканье вороны я слышу неумолимые слова. Это завещание, составленное кем-то невидимым не из этого мира, рвущееся и прорывающееся сюда в порывах промозглого ветра и в унылом скрипе старых уставших деревьев. Это эпитафия, которую можно прочесть в узловатых и скрюченных ветвях или черных корнях, вгрызающихся в сырую землю. Она звучит в холодном пустом воздухе, как симфония, и видна в мутных волнах реки, несущейся где-то очень далеко. «Убейте меня острым клинком такого же цвета, как и свинцовые тучи, нависающие над крышами. Сшейте мне погребальное платье, нитями которому послужат мертвые стебли пожелтевшей травы. Пусть саваном станут для меня молочно-белые туманы, клубящиеся по утрам в ложбинах. Вместо свечей мне пусть будут деревья, объятые полыхающей беспокойной листвой. Не служите по мне панихиды. За вас это сделает ветер, что пронесется над землей, шепча свои молитвы птицам. Не оплакивайте меня. Это работа для дождя, что смоет своими слезами всякую память обо мне. Бросьте меня в сырую черную землю и засыпьте ворохом мертвых листьев, что уже сорвались со своих ветвей. Похороните меня в октябре и никак иначе. А после забудьте и не вспоминайте никогда. Но, пожалуйста, прошу вас, пусть октябрь станет моею могилой.»