Нежные слова, самый лучший секс, да. А потом один, и опять одна, нет-нет-нет. Были вместе на празднике, только с разными. Так хотели быть чистыми, стали грязными.
Когда-то кому-то взбрело в голову, что у каждого человека есть его вторая половина, которая идеально дополнит его во всем. Будто бы, только найдя ее, мы становимся цельными, счастливыми, полноценными. Будто бы обретение родственной души является смыслом наших коротких жизней, полных нелепостей и абсурда. Популярный миф, городская легенда, в которую нынче вера крепче, чем в любого Бога и в непреложные законы физики. Крису всегда была чужда эта милая чушь. Он оставлял романтические страдания девочкам, которые всегда кружили вокруг него как яркие огни на карусели, смазывающиеся в одно пестрое мерцающее месиво. Если им хочется, если им нравится – он готов подыграть, чтобы залезть широкой ладонью в очередные кружевные трусики, как пожелаете. Крис привык быть местечковым идолом, которому в жертву приносят девственниц, слезы вперемешку с дешевой тушью и кучу записочек, сообщений и немых просьб, от которых щеки красавиц заливаются румянцем. Крис никогда не был сложным. Его удовольствия отличались спартанской простотой: добрая драка, когда руки в крошево, а не по-мужски симпатичное личико в мясо, ласковые девичьи руки, скользящие по ребрам, по спине, по предплечьям и шее, горечь напитков, на поверку горящих синим пламенем, и, конечно же, иногда, веселые самокрутки в компании старого-доброго Вилли, который совсем скис и остепенился под чутким, но тотальным контролем неуемной Сатре. Почему же их дружба стала протокольной так рано? Почему же они повзрослели так быстро? Своим отъездом Магнуссон помог Крису обратить внимание на кое-что действительно интересное. Шистад был слеп, раз не видел раньше во всей красе пламени, бушующего прямо под боком. Этот огонь, разгоревшийся незаметно от маленькой искорки, объял все вокруг, и его очаг завораживал своим ярким сиянием. Подружка Сатре, святоши с алым, словно окропленным кровью ртом – берегись, Вилли, эти девчонки не так безобидны, как кажется на первый взгляд – сначала была безымянной смазливой мордашкой и подтянутой задницей. А потом ее незатейливое имя всплыло и больше никуда не исчезало. Эва – адамово ребро, кроткая спутница, верная отрада, сладкая, словно яблоки в райском саду. Эва – разметавшиеся по плечам волосы в золото с лукавой рыжинкой, молочные плечи, вырез платья, нужный лишь для того, чтобы мимикрировать на вечеринках в кругу безрассудных дурочек, пьяно хохочущих после пары глотков игристого. Эва – требовательные губы, тягучая мягкость, жар в паху и на шее, все стены и полы домов, где были вечеринки за последний год, гибкость кошки и жадность на грани безумия. Лежа в ее кровати утром, Крис смотрел на ее несовершенное лицо, растрепанные волосы и растянутую футболку, под которой пряталась вся ее естественная красота и магия. По утрам она выглядела невинной и нежной, и от этого у Шистада на душе было особенно мерзко. Будто бы он не достоин такой чистоты, будто бы ему на долю Мун выпала по ошибке проведения. Вильям смеялся в динамик трубки, утверждая, что это – не больше, чем мимолетное увлечение. Может быть, он смеялся над тем, какой Крис еще мальчишка, раз даже не может сказать наверняка, любит ли он девушку целиком, или же только ее самые нежные части. Однако каждое его слово, еще год назад такого же беспечного и ветреного, а теперь остепенившегося и потерявшего все свои острые грани и краски, звучали издевкой. Шистад упрямо отрицал, Шистад не верил ни единому слову друга, но спустя буквально день встретил Эмму, и увлекся, как дитя, чуть заметив яркую новую игрушку. А когда опомнился вечером, было поздно: рука Юнаса по-хозяйски покоилась на крепкой заднице Мун. Она тоже не долго по нему горевала, предпочла вернуться в тихую гавань, где все изведано и не ново. Эве тоже хотелось быть чьим-то божеством, пусть и с меньшей, но верной паствой. Из мальчишеского упрямства, Крис позволил Эмме остаться в своей жизни как субститут. Как суррогат, который поможет создать иллюзию довольства и счастья. Ведь даже их имена так похожи. Эмма – узкие запястья, короткие завитки волос на голове, и, как оказалось потом, чуть ниже, мягкие стоны и долгие объятья. Эмма – пастила на языке, россыпь родинок на спине, острые локти и кроткие взгляды, полные обожания. Эмма, не Эва. И вот, очередной Новый год в ее компании, с ее подругами и друзьями. Еще год назад он мог бесстыдно забраться рукой под свитер, пока она развешивала самодельные игрушки и старые гирлянды, и вдыхать запах апельсинов с ее шеи. Теперь же он стоит с Эммой, рука об руку, и с исполненным равнодушия видом цедит слишком крепкий глинтвейн (благослови боже Вильде, которая, ни в чем не зная меры, вбухала в это варево вдвое больше вина – или чего там она добавляла – чем нужно). А Эва Мун, в парных свитерах со своим бойфрендом, весело щебечет о чем-то с Нурой. Вильям, как радушный хозяин праздника, спасает друга из объятий Эммы, приглашая покурить на балконе. Крис знает, что ради драгоценной Сатре Вилли уже давным-давно бросил, но он благодарно улыбается и сбегает от собственной девушки на декабрьский мороз. - Ты пялишься на Мун неприлично много, и я удивлен, как Юнас еще не заметил этого очевидного факта, - с ухмылкой промурлыкал Магнуссон, опираясь на заледеневшие железные перила. - Брось, на что мне там пялиться? Пройденный этап, - слова Криса было трудно разобрать из-за сигареты, сжатой зубами, - Мы с Эммой вместе уже полгода. Она классная, нам хорошо вдвоем. - Настолько, что ты всегда готов удрать, - смех Магнуссона смешался с кашлем, но прервался так же неожиданно, как и начался, - Эве не нужно то, чего хочешь ты. Она любила Юнаса еще до тебя, во время и после. Не лезь, друг. Тлеющий край сигареты все ближе подбирался к губам. - Как будто я лезу. Остынь, Вилли. На этом их приятельский разговор заканчивается: начальник тюрьмы, Сатре, выглядывает к ним на балкон, внимательно оценивая обстановку. Сомневаясь, что ее благоверный не курил, она зовет друзей внутрь, так как на часах без минуты полночь. Девчонка-Крис вручает новоприбывшим по бокалу шампанского и весело зовет всех подойти ближе. Даже обыкновенно угрюмая Сана счастливо улыбается подругам, поднимая бокал с вишневой газировкой. Все дружно считают секунды до наступления нового года. Эмма быстро находит Криса в толпе и с улыбкой обнимает его за плечи. Десять. Эва стоит чуть поодаль с Юнасом, и ее голова покоится на его плече. Ее щеку колет шерсть белого свитера со снеговиками, на котором ее пряди кажутся огненно-красными. Девять. На бледных щеках Мун играют блики гирлянд. Тушь немного посыпалась, но это не уменьшает ее красоты в глазах захмелевшего и счастливого Юнаса. Восемь. Эмма требовательно сжимает плечо Криса, обращая внимание на себя. Она прекрасна, как Натали Портман, но как оказалось, даже красота звезд иногда совсем ни к чему. Семь. Она делает вздох, прежде чем шепнуть ему на ухо «Я люблю тебя». Своим обжигающим шепотом, она выбивает из него весь воздух. Крис задыхается и жалеет, что не может исчезнуть прямо сейчас, потому что паника накрывает его десятиметровой свинцовой волной. Шесть. Сдавленно ответив «И я тебя», Крис понимает, что эта ложь была во спасение. Не дожидаясь курантов, Эмма утягивает его в нежный поцелуй. Пять. Крис не может наслаждаться моментом и закрыть глаза. Он ищет взглядом хоть что-нибудь, что спасет его. Удивительно, но спасение приносят глаза Мун, которые обращены именно к нему. Четыре. У Мун незнакомая, лисья улыбка, от которой внутри что-то сводит спазмом. Он не знает, когда в ней это появилось, и таращится на Эву как на незнакомку. Три. Никто, кроме них двоих, этого не замечает. Нура слепо, и, конечно же, взаимно обожает Вильяма, и их личные голоса разума заняты своей идиллической любовной игрой. Им невдомек, что в воздухе искрит электричество. Два. Словно по прекрасно отработанному сценарию, Эва поворачивает голову к своему возлюбленному. Он улыбается ей, такой слепой, счастливый и пьяный, что Крису становится его искренне жаль. Один. Эва не торопится, когда тянется за поцелуем, поскольку получит желаемое по щелчку аккуратных пальцев. Она делает все плавно и неуловимо мягко, но за этой мягкостью Крис видит нечто родное. Собственное отражение. Искушенную жадность. Дежурную нежность. И она тоже открывает глаза, безошибочно ловя взгляд Криса в толпе. Они целуют не друг друга, но интимность момента захлестывает Шистада до дрожи. Эва проводит рукой по щеке млеющего Юнаса и улыбается едва заметно. Крис чувствует, как от этого зрелища он возбуждается. Он чувствует, будто ребро ладони Мун прошло по его щеке, и ощущает себя чертовски неправильно и странно, осознавая, что его губы накрывают губ Эммы. Не Эвы. Этот волнующий момент врезается в память Криса так сильно, что, разорвав поцелуй со своей смеющейся девушкой, он уверен, что это будет преследовать его по ночам как мучительно-сладкое наваждение. Это будет с ним очень долго. Это делит его жизнь на «до» и «после» и теперь, словно выброшенная на берег рыба, он пытается сделать глубокий вдох. Никто ничего не видит. Только Мун, напоследок, тайком подмигивает ему, а затем меняется в мгновение ока, становясь той, которую обожает ее ненаглядный Юнас – правильной девочкой, которую не стыдно представить родителям. Вот только это обман, гениальная ложь, игра, за которую положен Оскар и Пальмовая ветвь Канн. Шистад знает это, ему позволили это заметить, и теперь ничто не выглядит по-настоящему. Юнас недальновидно перебрал с выпивкой и уже спустя пару часов сидел в кресле вразвалку. Самостоятельно встать и пойти домой для него в таком состоянии не представлялось возможным, и Шистад даже не удивился, когда Эва коснулась его спины и, прервав Эмму спросила: - Ребята, вы не собираетесь по домам? Мне нужна помощь, но сама я это тело до такси не дотащу. Эмма смерила взглядом своего бывшего, и с неуверенностью покосилась на Криса. Она не планировала уезжать домой так рано, она не планировала отходить от Шистада ни на шаг, зная, что он – лакомый кусочек для всех свободных девчонок Осло. Но Крис с легкой душой подумал, что плевать он хотел на все ее планы и чаянья. - Конечно, без проблем. И сидя в промерзшем такси, счетчик в котором работал по тройному тарифу, они ехали по ночному городу, запорошенному толстым слоем снега. Было решено сначала подбросить домой Эмму, поскольку она жила ближе всех к дому Нуры, и она была не то, чтобы этому рада, но ее успокаивали слова любви, сказанные в полночь, и тот факт, что Шистад уже выбрал ее полгода назад. Успокоив чутье своей официальной девушки прощальным поцелуем и обещанием позвонить, Крис снова сел в салон автомобиля и сказал водителю адрес Мун, безошибочно всплывший в памяти, будто он ходил к ней в гости каждый день все это время. В зеркале заднего вида Шистад увидел улыбку Мун, поглаживающей по кудрявым волосам заснувшего на его коленях Юнаса. Крис понимал, что этой ночью не доедет домой, а потому провел рукой по отросшей челке, по старой привычке. Показавшийся в запотевших окнах двор Эвы замело так, что он выглядел как ровное белое полотно. Расплатившись с таксистом, компания неуклюже и шумно покинула такси. Юнас улыбался Крису, называя его «дружищем», цеплялся за плечи, когда увязал ногами в сугробах, хохотал, стоило Эве снять с него в прихожей промокшие насквозь ботинки и грузно рухнул на ее кровать, раздетый до майки и трусов, и затем – заботливо накрытый пуховым теплым одеялом. Крис получил от Эвы мужские носки, теплые треники и большой свитер, явно хранящиеся тут на законных правах, и указание чувствовать себя как дома, которое было лишь формальностью. У Мун он всегда чувствовал себя как дома. А потому – открыл дверцу холодильника и привычно посмотрел на полочку, где, к его удивлению, вместо привычного красного полусухого стояла бутылка медового виски. Вернулась Мун спустя несколько минут в безразмерной кофте и преступно облегающих леггинсах, босая и ненакрашенная. Легкой поступью она вплотную подошла к гостю, забрав из рук пузатый стакан и без подготовки сделав уверенный глоток. - Тоже хочешь дойти до кондиции, рыжая? – безучастно спросил Шистад, понимая правила этой игры как никто другой хорошо. Он знал, где окажется, уже там, дома у Нуры, и всего лишь ждал, когда ему позволят сделать свой ход. - Сегодня же праздник, - Эва лучезарно улыбнулась, как делала это каждое утро для девочек, держа их в блаженном неведенье. Среди кротких овечек притаилась волчица, и когда это вскроется, будет слишком поздно для сожалений, - А Юнас, к сожалению, зажег раньше меня. Шутка заставила Криса растянуть губы в усмешке. Зажигала Мун всегда круче всех. - Фальшстарт у твоего парня не редкость, да? Даже не отвечай, не переубедишь. Иначе бы меня здесь не было. Эва села на кухонную столешницу напротив. Она смотрела на Криса сверху вниз, а ему предстояло выбрать, куда смотреть: лицо, грудь, живот, стройные ноги, не скрещенные, а совсем немного разведенные… - Ты был прав, когда сказал в нашу первую встречу, что ум – это сексуально. Крис осушил стакан и поставил его в сторону. Каждый шаг к Эве был наслаждением, игрой, пыткой. Будто бы все по-старому, и все же – волнующе-ново. Когда Шистад стоял вплотную, Мун обхватила его своими сильными стройными ногами и совсем чуть-чуть соскользнула по мрамору ближе, чтобы вплотную прижаться, жаром к жару. Крис всегда думал, что секс – это простая механика, и тут не нужно быть гением, чтобы понять, что к чему. Но в объятьях Эвы, спокойной, неожиданно уверенной и сильной, он потерялся. Он помнил, какой Мун была с ним, под ним. Она веселилась, смеялась и танцевала с отчаяньем человека, которому нечего терять. Она вся была как пир во время чумы, неистовство и азарт, caprediem. Была сладкой девочкой, которой нравится угождать и быть за это обласканной. Но не теперь.И дрожат тела, приглушенный свет, да. Изменился взгляд, получил ответ, нет-нет-нет. Были вместе на празднике, только с разными. Просто больше не сходятся, наши пазлы, еа.
Эва даже двигалась иначе. Она не стеснялась себя и своих желаний, двигая ладони Криса своими все ниже, давя, заставляя сжать кожу сильнее. Ее рот был горячим и сладко-горьким от виски. Ее чертовы леггинсы, под которыми не было белья, путались на щиколотках, но все же поддались и полетели в сторону столовой. Их силуэты на кухне освещала желтым включенная вытяжка, которой обычно пользовались как лампой. Этажом ниже спал Юнас, не подозревая, что его возлюбленная льнет и бесстыдно опускается на колени на кухне перед тем, кто уже не раз становился причиной их размолвок. В блаженном неведении он видел десятый сон, пока его девушка давила в себе грудные стоны. Шутка про фальшстарт перестала быть для Криса смешной, потому что Мун делала что-то за гранью добра и зла. Он держался изо всех сил, чтобы не кончить унизительно рано, и с изумлением думал о том, когда же Эва успела стать такой. Если это влияние бровастого Юнаса, то Шистаду было, чему поучиться у этого придурка. Эва подняла глаза и расслабила горло, и совокупность этих простых действий заставила мир померкнуть. Крис не мог ни отвести взгляд, ни вздохнуть, ни сказать, было ли в его жизни когда-нибудь что-то подобное. Когда Эва оторвалась от своего занятия и встала на ноги, Шистад почувствовал холод и ощутил себя на доли секунд покинутым. И стоило ей прижаться к нему всем телом, он понял, как ему этого не хватало. Мягкости ее груди, живота, бедер, тепла ее тела, ее длинных, пахнущих цветами волос и упругих ягодиц под ладонями, будто идеально созданных по размеру и форме. Эмме с ее трогательными косточками и короткими прядями, которые можно лишь взъерошить, было далеко до всего этого. Эва, сладкая как грех, вытесняла собою все. Она не позволила ему нависнуть над собой, как было раньше, а опустилась на него плавно, чтобы удобно устроиться сверху. Ритм был ее, глубина ее, весь мир был ее и больше ничей, и это сводило с ума. Крис мог лишь диву даваться, как ему хватает сил терпеть это, и почему он не делал так раньше. Это могло бы длиться вечность, и умереть так было бы высшим удовольствием, доступным человеку. На особо сильном толчке Мун закусила губу, но Крис слышал ее стон, и поспешил повторить это движение, плотнее держа ее за бедра, возможно, до синяков. Раньше он был достаточно эгоистичным, но в ту минуту вселенная сжалась до размеров одной-единственной Эвы, и ничто не волновало его больше. Лишь ее всхлип и то, как ее мышцы сжались, принося с собой какое-то сумасшедшее ощущение. Обессиленные, распаленные и потные, на холодном полу кухни, они лежали в обнимку молча несколько минут, приходя в себя. Их сердца бились бешено громко, два тамтама в ночной тишине. Их дыхание теплыми волнами струилось по губам, чтобы рассеяться в прохладе воздуха. Крис с тоской подумал, что он был дураком, раз считал, что все девушки одинаковы. Жизнь давала ему урок, который стоило бы запомнить покрепче. Эва встала первой, чтобы побыстрее одеться и не мерзнуть. В полумраке дома ее тело, по крутым изгибам которого струился свет, было единственным, на чем было возможно сосредоточить внимание. Когда она повернулась боком, Шистад заметил, что у нее на лопатке появилась татуировка, которой не было раньше. Приглядевшись, Крис так и не сумел разобрать, что же на ней было изображено, и шанса взглянуть еще раз не предоставилось - на Мун уже была ее безразмерная кофта, и словно ничего не произошло. Поспешив последовать ее примеру, Крис тоже натянул чужие штаны, предпочитая пока не натягивать свитер Юнаса на голое тело. Он и так уже влез в чужую шкуру, и всему должен был быть предел. Мун вернулась на кухню и нажала на кнопку вытяжки, из-за чего лопасти внутри лениво зашевелились, набирая обороты. - У тебя же остались еще сигареты, Крис? – между делом поинтересовалась Эва совершенно будничным тоном, плеснув медового виски на два пальца в опустевшие стаканы. Кивнув, Шистад сходил за своей пачкой и зажигалкой, галантно протянув их Мун. Со знанием дела, она щелкнула зажигалкой, поднесла сигарету к огню и сделала первую глубокую затяжку, довольно жмурясь, точно кошка. Крис наблюдал как зачарованный за ее действиями, и лишь делал маленькие глотки виски. Когда ее рука с тлеющей сигаретой приблизилась к его губам, он послушно обхватил губами фильтр и вдохнул дым так глубоко, как хватало легких. Получив в ответ на это улыбку и хитрый прищур глаз, он посмотрел в сторону лестницы, ведущей вниз. Словно отвечая на немой вопрос, Эва протянула: - Нет, не знает. И не стоит ему об этом знать. В девушке должна быть какая-то тайна. На это Крис лишь тихо рассмеялся. В Эве образца прошлого года тайн не было ни на грамм. Она всегда казалась ему раскрытой книгой, такая откровенная, такая незатейливая малышка с честными глазами и всегда распахнутыми в легком удивлении пухлыми губами. Сейчас же она была непостижимой, как древний язык умершей цивилизации, и оставалось лишь гадать о ее мыслях и словах, и все равно не находить смысла. Почему все это происходило, с какой целью, зачем это ей с ее идеальным, но не знающим меры Юнасом? Зачем это ему, когда в любой момент к нему примчится милая Эмма, и, преданно глядя в глаза, сделает все, что бы он не пожелал? Он ведь не изменял ей ни разу до этого дня, что было ему абсолютно не свойственно. Он ведь успел привыкнуть к тому, что связан обязательствами. Не как с Ибен. Не так, как ему хотелось бы с Евой, но она ему не позволила. - Что же ты творишь, рыжая? Эва пригубила виски, смакуя его вкус. Затем достала из морозилки несколько кубиков льда и с хрустальным звоном бросила по парочке себе и Шистаду. - Веселюсь. Ты и сам прекрасно знаешь. Ты всегда поступал так же, да? Пенетратор Крис, мечта всего Ниссена, разбил столько сердец, что сбился со счета. Шистад действительно поступал так раньше. Шел по жизни смеясь и ни о чем не жалея. Искал удовольствия в красивых девушках, в злых драках и крепких напитках. Любил сильнее всех себя и свое верное братство. Но вот его братья-Пенетраторы уже два года как корпят над учебниками в университетах, встречаются с девушками (а кое-кто и с парнями, но и пусть), и все у них правильно. Он и сам незаметно оказался в их рядах. В постоянных отношениях, в рядах лучших студентов потока, в наладившейся связи с семьей и почему-то – в доме Эвы Мун в новогоднюю ночь, на ее кухне, в одежде ее парня, спящего этажом ниже, после лучшего секса в жизни. Она не была такой раньше, ни в чем. Расцвела незаметно для чужих глаз, ни словом, ни жестом, не выдав этой тайны никому на свете. Незнакомка с лицом, которое он помнил до самых мелочей. Чужая, хоть и до боли своя. - Знаешь, раньше мне всегда хотелось узнать, каково это – быть тобой, - продолжала Мун. Дым не мог скрыть блеска ее зеленых глаз, а взлохмаченные отросшие волосы – заострившихся черт лица, - И, как оказалось, это не так страшно. Теперь я знаю, почему на вечеринке Ибен мы с тобой поцеловались. «Ты поцеловала меня» - мысленно поправил Крис. Склонив голову чуть вбок, он посмотрел исподлобья на Мун. Она всегда была такой. И ее подружки, и ее парень, и ее амплуа – все это не подходило ей по-настоящему. Никто не знал, что Эва не та хорошая девочка, которой хочет казаться. И вечеринки, на которых Нура за ней приглядывала (да не доглядела, какая жалость), и череда случайных парней, в которых случайно затесался сам Шистад – вот что на самом деле было ей по нутру. Обратная сторона этой Луны была темней самой ночи. - А почему мы поцеловались сегодня? На этот вопрос Эва никак не ответила, оставив его висеть напряжением в воздухе. Стряхнула пепел в раковину, выбросила сигарету в мусорку и спрятала бутылку виски в холодильник. Подойдя вплотную к Крису, она коснулась его щеки, заставляя вспомнить ранние события этого вечера. Наклонилась ближе, задержавшись на несколько секунд на расстоянии пары миллиметров от его губ. Шистад не стал дожидаться и поцеловал ее сам. Исступленно, непривычно нежно, ошалело. Дополняя эту ночь тем, чего отчаянно не хватало. Заполняя пустоту, которая всегда была его верной спутницей. - Крис, тебе пора. Часы на стене показывали пятый час утра. За окном занимался рассвет, а вместе с ним уходило мгновение. Магия рассеивалась, и теперь Шистад был лишним на этой кухне, в этом доме, в этой паре. Оставив свитер Юнаса сложенным на диване, Крис натянул свою рубашку, сложил мокрые джинсы в пакет и оглянулся назад. Мун подала ему пальто, разгладила его, когда оно оказалось на широких плечах своего обладателя, и, скрестив руки, облокотилась на дверной проем. - Пока, рыжая. Она не ответила ему ничем, кроме улыбки. Выйдя за порог дома Эвы, в снежное утро первого января, Крис Шистад окинул взглядом спящие соседские дома и неспешно поплелся пешком к себе, мечтая о горячем душе и восьми часах беспробудного сна.Мы с тобой разные, разные. Разные, разные. Мы так хотели быть чистыми, Стали грязными, грязными. Ночи такие же темные. Розы красные-красные. Вместе хотели быть навсегда. Стали разными, разными.
И это повторялось. Не так часто, чтобы у их возлюбленных возникали подозрения, но регулярно. Когда у Криса заканчивалась сессия в университете. Когда у Эвы сдавали нервы на подработке в редакции. Когда от собственной лжи становилось тошно и скучно. Когда по телевизору крутили «Секс в большом городе» в два часа ночи. Оказалось, новая Эва классная. Куда она дела старую оставалось загадкой, и Крис предпочитал не спрашивать. Он и думать о том, что происходит, не хотел. Его устраивало «здесь и сейчас», а философию он оставлял Сатре, уже надумавшей, о чем именно будет ее выпускная работа, пронизанная житейской (кухонной) мудростью и феминизмом (не первой свежести). Новая Эва любила доступные пониманию Криса радости: хороший секс, хороший скотч, хороший кашемир его свитера. Никакой зауми, никаких душевных терзаний в разрезе их коротких, сведенных до плотских удовольствий радостей. Только наслаждение обществом друг друга, без лишней драмы. Новая Эва ходила по квартире Криса голой, как Афродита, вышедшая из пены морской, не смущаясь своей наготы, деликатно прикрытой спадающими на грудь локонами, но абсолютно бесстыдно доступной для взглядов ниже. Как оказалось, на ее плече алым цветом цвели колючие розы. - Подарок самой себе на девятнадцатый день рожденья, - сказала как-то Мун, лежа в его постели и позволяя себе пропитать дымом тяжелых сигарет все простыни и наволочки. Себе на восемнадцатый день рождения Крис подарил групповушку с двумя одноклассницами Эвы, но так и не нашел в себе смелости в этом признаться. Удивительным образом, они ни разу не попались. Эмма и Юнас верили им так искренне, что от этого Крис ненавидел себя все больше. В какой-то момент он стал мечтать о том, чтобы в один из вечеров бровастый застал их врасплох, когда Эва оседлала Криса верхом и стонала, без малейшего страха, что кто-то услышит. Он хотел получить по роже, по яйцам, по почкам, но избавиться наконец-таки от бесконечной неопределенности, которую они с Мун разделили пополам на двоих и испили на брудершафт. А с Эммой все становилось все серьезнее и серьезнее. Через месяц они планировали съехаться. Он ужинал с ее семьей, и отец уже вызывал Кристофера – о боги, только старперы его так называют – на серьезный разговор, который он с достоинством пережил. Он целовал ручку Эмминой мамы, с которой они были похожи как две капли воды, и нахваливал ее запеченного в сливочном соусе лосося. Он даже купил для своей ванны комплект свежих мягких полотенец, женский махровый халат и розовую зубную щетку. По всей квартире, тут и там, были разбросаны вещи, связанные с Эвой. Ее красная зажигалка с пачкой сигарет, купленных ночью в супермаркете через дорогу, когда они не ложились всю ночь, и трахались как животные до полного изнеможения, и ей взбрело в голову срочно поесть мороженого и покурить. Ее миниатюрный бальзам для губ, помогающий избежать трещин после иссушающих поцелуев. Ее любимый медовый виски в холодильнике, стоящий на полочке, приделанной к дверце, наполовину выпитый, к которому сам Крис никогда не прикасается в одиночестве. Флакон парфюма Кельвин Кляйн, аромат унисекс, которым они пользовались вместе, прежде, чем разбежаться по разным углам, чтобы чувствовать слабый запах друг друга от собственной кожи, одежды и волос. Любимый йогурт Мун, с черникой, чтобы она могла позавтракать, когда оставалась на ночь. Ее чай с мелиссой и ее трусики, спрятанные как самый драгоценный трофей в недра бельевого шкафа. Этого было так много, что однажды Шистат чуть не назвал свою девушку Эвой, когда был на самом пике оргазма. И позже, когда Эмма безмятежно спала на его плече, он не знал, рад ли тому, что не выдал себя так глупо. На общих праздниках они вчетвером пересекались и общались более, чем мило. Казалось, что бывшие любовники зарыли топор войны и просто рады находиться в обществе друг друга. Юнас оказался толковым парнем, он постоянно рассказывал о своей учебе, о новинках в сфере ITи своем исследовании, о котором Шистад слушал в пол уха. Он наблюдал за Мун, гордо держащей своего парня за руку и вставляющей забавные комментарии к его историям, каждую из которых она знала наизусть. Идеальная парочка, аж до тошноты. Крис смотрел на то, какими счастливыми выглядели Эва и Юнас, и улыбался, вспоминая, что лишь неделю назад она выстанывала его имя на все лады, даже не думая ответить на звонок своего любимого. Что они напивались в хлам и танцевали в его гостиной под винил, заваливаясь на мягкий ковер или софу, и продолжая размазанными поцелуями. Что они сидели вместе в узкой ванной, с одним косяком на двоих, окруженные пеной, белой плиткой и эхом, и хохотали до тех пор, пока смеяться не становилось физически больно. Лежали на смятых простынях, потные, с ломотой во всем теле и теплом в солнечном сплетении. Иногда все эти воспоминания казались лишь сном, сладким чадом травки, прекрасной иллюзией, созданной разумом Криса, чтобы не сойти с ума от нормальности, которая поглощала его точно морская пучина, неумолимо утягивая на самое дно. Крис озирался по сторонам, пытаясь найти путь к отходу, чтобы выжить, чтобы не стать таким же, как все вокруг – правильным, нормальным, скучным. Он страдал тяжелой формой нормофобии, на дух не перенося все «как у всех». Его глаза бегали по комнате, взгляд перескакивал с предмета на предмет, с человека на человека. Вот Сана о чем-то болтает с Кристиной и Вильде, подруги смеются и корчат рожицы. Вот парни, кажется, друзья бровастого, стоят у фуршетного стола и обсуждают, что там есть вкусного. Вот Нура с подозрением косится на Шистада, но отвлекается на поцелуй ее верного, как пес, Вилли. И понимающий взгляд Эвы Мун, который длится не больше доли секунды. Криса отпускает.Да, мы ошибались. И в разных такси. Нет, мы не будем друзьями. По разным дорогам, сжигая мосты, мы разъедемся в разные страны. И нет ни любви. Нет ни капли любви. И это нисколько не кажется странным.
Сообщение от Эвы приходит настолько ранним утром, что в это время Крис еще спит, стиснув Эмму в объятьях. Проснувшись от тихой трели, Шистад трет глаза, наощупь находит на прикроватной тумбочке телефон и щурится от острой рези в глазах, когда свет экрана бьет прямо в лицо. Первые минуты смысл сообщения до него не доходит, Крис еще не проснулся окончательно, чтобы воспринимать текстовую информацию, букв плывут и мешаются в одну сплошную непонятную закорючку, смысл которой ему абсолютно непостижим. Но присев за стойку на кухне, достав из пачки последнюю сигарету и прикурив, Шистад принимает вторую, воистину, героическую попытку прочитать пришедшее сообщение. А когда читает, то не может понять, где ошибка. «Спасибо за компанию, было весело. Жди открытку из Калифорнии» - гласит текст сообщения. И все тупые истории Юнаса наваливаются лавиной воспоминаний: IT, исследование, Силиконовая долина. Гордая улыбка Мун, держащей его за руку. След от кольца на ее загоревшем безымянном пальце – Крис был уверен, что она начала ходить в солярий еще пару месяцев назад, потому что легко обгорает на солнце, а сейчас покрылась легкой сияющей бронзой. Объятья Мун, в которых он едва не решился буквально вчера сказать что-то совершенно глупое и неправильное. Ее странный взгляд на пороге, где она впервые замешкалась, а затем стремительно упорхнула, спускаясь вниз, проскакивая через ступеньки на выход. Ее йогурт в чертовом холодильнике, который понравился Эмме. Ее запах от его наволочки – цветочный шампунь и Кельвин Кляйн унисекс. Крис сдерживается и не орет лишь потому, что Эмма спит в соседней комнате и испугается шума. Крис выбрасывает в урну недопитый медовый виски и зарекается больше его не пить. Крис проводит руками по лицу и волосам, заверяя себя, что все в порядке. И лжёт.