Никаких лебедей

— Мальчик мой, я рад, что у тебя хорошее настроение, — едковато-веско произносит Вилли, — и «Лоэнгрин», безусловно, произведение вечного немецкого гения, но… — Что, дядя? Они разбирают документы, и Генрих и сам не заметил, как начал мурлыкать себе под нос — что-то из прежних времен, может быть — напоминающее о Берте Гольдблат? Он не нашёл её, как её отца, хотя и искал, незаметно, негласно — и только сейчас понял: это может значить не только её гибель, но и то, что она жива — где-то там. Может быть, Иоганн может узнать? — …ты не находишь, что один и тот же мотив в пятнадцатый раз способен испортить настроение мне? — заканчивает Вилли Шварцкопф. — «Не спрашивай, кто я, и как зовут меня!» — воспроизводит он фразу фальшиво, карикатурно искаженной. — Прости, — покладисто произносит Генрих, — я постараюсь петь разные песни. — Тем более, что явись Лоэнгрин нам, боюсь, мы бы не оценили каких-то там лебедей, — со смешком уточняет Вилли. — Спросили бы получше, как специалисты и, надо полагать, узнали бы много интересного. Что за организация — Орден святого Грааля, и как там вербуют новых членов. — Да, правда, — усмехается — заставляет себя усмехнуться — Генрих, перехватывая готовый спланировать на пол из под дрогнувшей руки бумажный лист. «Он бы нам не явился, дядя. Ну или… никаких лебедей».