Навязчивая идея

Нахальный мальчишка! Как взъерошенный птенец он насмехался над ним из вороньего гнезда. А когда спрыгнул на палубу, вверх взлетел чёрный флаг, оборванный, но всё так же оскорбительный взору, оскверняющий море. Салазар представлял, как перережет ему горло, и кровь, яркая, красная, зальёт грязную рубашку, зальёт всю палубу, зальёт брошенный под ноги чёрный флаг с белым черепом, окрасит весь мир. Это будет момент его наивысшего триумфа, когда он убьёт последнего пирата! О-о-о, Салазар сотрёт улыбку с этого лица! Никто больше не усомнится в Божьей воле, и пираты уже не будут отравлять морские просторы. Салазар лично встал к штурвалу, ему не терпелось расправиться с наглецом, заставить его почувствовать вкус поражения, заставить страдать. Последний пиратский корабль не уйдёт под завесой дыма, нет-нет-нет! Сегодня Салазар наконец-то покончит с этой чумой. Смерть этого мальчишки ознаменует конец эры пиратов, станет прекрасной финальной точкой! И вдруг идущий на всех парусах корабль круто развернулся, почти на одном месте — они набросили концы на торчащие из воды скалы, их буквально проволокло мимо, положив на бок так сильно, что ещё немного, и из воды показался бы киль[1]. Лишь безумцу могло прийти в голову что-то подобное! «Распутная девка» прошла встречным курсом, а «Немая Мария» Салазара продолжала идти вперёд — ни отвернуть, ни замедлиться он уже не успевал. А впереди — острые скалы, клыками торчащие вверх, хищно нацелившиеся на незадачливую добычу. Треугольник Дьявола. Всё тот же мальчишка шёл вдоль борта, смотрел прямо на него, улыбался и крутил на длинном шнурке компа́с. Смотрел-смотрел — и отвернулся, как от чего-то больше не заслуживающего внимания. Салазар пытался удержать штурвал, как-то маневрировать, но стоило войти под арку, как «Немая Мария» содрогнулась, застонал рангоут[2], треснуло дерево обшивки, клыки скал впились в днище. Бочки с порохом взрывались одна за другой, превращая гордость Испанского флота в жалкий остов, в обугленные обломки. Сломанная мачта вышвырнула его за борт, и Салазар пошёл ко дну, переполненный яростью и отчаянием. Вода казалась красной от всполохов огня, но ему казалось, будто он тонул в море крови. Этот мальчишка, Джек Воробей! Он отнял у него всё, присвоив триумф себе и ненавистному чёрному флагу. Салазару остались только горечь и гнев. И так сильны были эти чувства, что проклятые воды Треугольника Дьявола не позволили ему даже умереть. И «Немая Мария», и вся его команда, изрядно потерявшая частей тела из-за взрывов, и сам Салазар отныне не могли умереть, но и не могли покинуть свою могилу, оставшись в плену Треугольника. Он смотрел на свои руки, на синюшные распухшие пальцы с почерневшими ногтями, руки утопленника, и представлял, как сожмёт их на чужом горле. Как сотрёт улыбку с ненавистного лица, расплющит гортань, вырвет трахею, зальёт всё вокруг кровью наглеца, посмевшего его одурачить. Обрёкшего на мучительное, богопротивное и бессмысленное бессмертие. Салазар вспоминал компа́с в его руках и чувствовал, что именно в нём кроется секрет. И как только Воробей его лишится, они смогут вырваться на волю. Уж тогда-то Воробью от них не уйти. Второй раз он не позволит себя обмануть! Нет, только дайте ему шанс, Салазар покажет, за что его называют Эль-Матадор дель Мар — морской мясник. В мрачной темени Треугольника Дьявола было не уследить за сменой дня и ночи, вечные сумерки, клубящийся туман, красные отблески, как тени давно потухшего пожара. И совершенно нечем заняться в этом тоскливом безвременьи. Раньше Салазар думал, что умеет ждать и может быть терпелив, но сейчас каждая секунда растягивалась в мучительную бесконечность. Единственное развлечение, оставшееся ему доступно, собственное воображение. Вот он и представлял, как этот нахальный птенец, Воробей, отдаст свой компа́с, тем самым разрушив чары. Тогда Салазар снова выйдет на охоту, напомнит пиратам, как они боялись одного только его имени, названия его корабля! О, как приятно будет вновь заняться богоугодным очищением мира от всякого отребья! Но в первую очередь Салазар выследит его и сделает то, что должен был с самого начала. Убьёт Воробья. Перережет ему глотку. Вспорет брюхо, выпустив кишки. Вздёрнет на рее и будет смотреть, как тот задыхается и дёргает ногами! Столько вариантов… Мертвецам не нужна пища и не нужен сон, но бесконечное бодрствование столь же бесконечно утомительно. Салазар закрывал глаза, силясь провалиться в дрёму, а видел ненавистное лицо, нахальную улыбку, подведённые сурьмой глаза и подвески в волосах. Джек Воробей ни за что не желал оставлять его в покое! Снова и снова Салазар видел перед собой самоубийственный манёвр «Распутной девки» и наглого мальчишку, поглядывающего на него с небрежным превосходством. Это было невыносимо! Тысячу раз он проигрывал в голове сцену погони и думал, что можно было сделать, чтобы избежать подобной участи? Ответ был только один — не надо было смотреть на него. Не надо было слушать слова, ядом затёкшие в уши. Не надо было поддаваться на провокацию. Не надо было… Взять у кого-нибудь мушкет и пристрелить Воробья прямо в вороньем гнезде! Вот был бы идеальный вариант! Тогда «Распутная девка» от него никуда бы не делась, Салазар потопил бы её, как и все остальные пиратские корабли, что встречались ему на пути. Название корабля вертелось на языке почти так же часто, как прозвище ненавистного мальчишки. И в какой-то момент, представляя, как сжал бы в кулаке сваляные в дреды волосы, Салазар вдруг увидел, что вместо того, чтобы в тысячный раз нарисовать ему на горле ещё одну, кровавую улыбку, он ставит наглеца на колени. Капитан «Распутной девки» должен быть хорош в таком, правда? Салазар представлял блядский взгляд подведённых глаз, снизу вверх, и то, как нахальная улыбка превращается в предвкушающую. Он бы расстегнул штаны, достал член и заставил бы Воробья как следует взять за щеку. Губы распухли бы и покраснели, языку, привыкшему говорить лишь раздражающие гадости, нашлось бы занятие получше. Но сначала связать ему руки за спиной, точно! Чтобы работал только ртом, ничем больше не помогая, чтобы брал глубоко в горло, причмокивал, сглатывал, а Салазар бы продолжал держать его за волосы, задавая ритм. Толкался бы в горло, трахал, вымещая всю обиду и злость, указывая, где на самом деле место подобного отребья. Он представлял, как Воробей жадно, самозабвенно сосал, потом выпустил бы его член изо рта, облизал бы его весь, прошёлся бы языком по яйцам и снова взял в рот. Он бы делал это долго, очень долго, потому что каждый раз, когда Салазар готов был уже кончить, он отстранял от себя Воробья и переводил дыхание. Но когда всё-таки кончил бы, то сделал это на лицо, заливая его спермой. Мертвецам не нужна пища и не нужен сон, они не чувствуют боли. И возбуждения тоже. Представлять себе подобные картины и не иметь возможности почувствовать хотя бы тень возможного удовольствия было мучительно вдвойне. Но удержаться, остановиться было невозможно. Он хотел наказать Воробья, унизить, завладеть им, подчинить себе. Но даже в его воображении, даже тут, даже стоя на коленях, с лицом, залитым спермой, Джек Воробей улыбался нагло и с превосходством. Точь-в-точь как когда провёл свой корабль мимо верной смерти, обрекая на неё распалённого погоней Салазара. Он будто говорил: «Смотри, даже это я делаю мастерски! Довёл тебя до полного изнеможения, ну разве я не самый лучший?» Проклятый наглец! Лишил их посмертного покоя и даже после этого не желающий выпускать. Будто это Воробей держал его за глотку и не давал думать ни о ком другом. Будто проник под кожу, впился отвратительным паразитом! Будто он и есть дьявол, соблазн и искушение, которым Салазар поддался, а потому — проиграл. Этот мальчишка растоптал его мечты, обхитрил, победил, убил — но и этого ему оказалось мало! Таких как он стоило бы убивать ещё в материнской утробе, чтобы они не отравляли существование нормальных людей. Душить в колыбели, казнить за одно только намерение встать под чёрный флаг! За одну только тень догадки, что когда-нибудь, возможно, он под него встанет. Люди с такой улыбкой не могут жить честно. Салазар ковылял по палубе, грузно опираясь на рапиру. Она оставляла в досках выщербленные следы, пунктиром отмечая его маршрут, как навигатор отмечает курс корабля на карте. Даже на поверхности воздух казался упругой водной толщей, из проломленного черепа и изо рта текла густая чёрная кровь, волосы колыхались растревоженными водорослями. Салазар не знал покоя, ведь стоило ему остановиться, закрыть глаза, поддаться дрёме… Джек Воробей приходил к нему, спесивый наглец, грязный оборванец, как смел он смотреть на него свысока? Связать ему руки, да, и ткнуть лицом в залитые кровью его же команды палубные доски, вот так будет куда как лучше! Вот достойная его поза! Стянуть штаны, задрать рубашку, ощупать. Он худой, да, но слабак на корабле не выживет, значит сильный, жилистый и гибкий. Напрягшиеся под дочерна загорелой кожей мышцы, беззащитно выпирающие лопатки и хребет. Гладкие бёдра и маленькие ягодицы, которые так приятно ухватить и сжать в ладонях. Представлять это было так легко и упоительно! Послюнявить пальцы, но особо не утруждать себя подготовкой. Войти в это тело, одной рукой придерживая за бедро, другой — впечатывая лицом в палубу, чтобы не дёргался, чтобы знал своё место. Головка с натугой проскользнула бы внутрь, но Воробей прогнулся бы, сам подался назад и насадился. Ведь он капитан «Распутной девки», этот факт никак не хотел идти из головы. Было так упоительно представлять Воробья распростёртым под ним, склонённым, подчиняющимся! Хриплое дыхание, срывающееся в стоны, судорожно дёргающиеся пальцы, силящиеся развязать грубую пеньковую верёвку на запястьях, спину в ссадинах и синяках — следах окончившегося боя. Спутанные волосы, выбивающиеся из-под вылинявшего платка… взгляд подведённых сурьмой глаз, нахальная улыбка сквозь завесу волос. Воробей снова улыбался, тяжело дышал, хватал ртом воздух, задыхаясь, но снова улыбался. Оставался всё таким же наглым, что бы Салазар с ним ни делал. Как бы ни старался, с какой бы яростью ни вколачивался в его тело, всё равно Воробей смотрел на него так, будто это он управляет ситуацией. Будто бы он снова победил. — Ты не можешь бороться с этим, — смеялся Воробей. — Ничего не можешь со мной сделать! Хочешь меня, да? Забыть не можешь, силишься придумать что-то особенное… Неужели всерьёз запал, а? И как я тебе? Хорош, да? Ну признайся, что лучше меня у тебя никого не было! Да уже и не будет. Кому ты такой нужен, кроме меня? Он смеялся в голос, и Салазар вздрагивал, открывал глаза и понимал, что даже его собственное воображение стало ему врагом. Оно больше не подчинялось ему одному. Отныне любая его мысль была искажена присутствием отвратительного пирата. Стоило закрыть глаза, как он видел перед собой Джека Воробья. Тот подходил вплотную, тыкал пальцами в висок, размазывая по щеке свернувшуюся, протухшую кровь и улыбался с превосходством победителя. — Это всё происходит в твоей голове, смекаешь? Значит, на самом деле ты хочешь именно этого. Убить меня? Нет, ты хочешь меня победить, но ты не можешь. Даже воображая мои унижения, ты помнишь, что это я тебя победил. Это я тебя убил. Это я лишил тебя заслуженного триумфа. Это я проклял тебя, обрекая на вечные муки. Всё ещё хочешь меня трахнуть? Только помни, что это я оказался слишком хорош, чтобы ты смог спокойно пройти мимо. И Салазар не мог бороться, толкал его спиной к мачте, целовал, только бы заткнуть этот говорливый рот, и по их подбородкам текла густая чёрная кровь. Стаскивал с Воробья пояс, выдирал из брюк рубашку. Одной руки было мало, приходилось выпускать рапиру и опираться на мачту, одновременно стискивая в кулаке чужие волосы. Другой ладонью Салазар шарил у него под одеждой, жадно, почти судорожно. Горячий, потому что живой, особенно это ярко ощущалось в сравнении с ним, мертвецом и утопленником. Твёрдый живот, сильные плечи, узкие бёдра. Воробей не сопротивлялся, он продолжал улыбаться даже когда Салазар, зажав его между собой и мачтой, принимался вбиваться в него со всей доступной ему силой и яростью. Когда он был уже на самом пике, вот-вот готовясь излиться, Воробей наклонился и прошептал ему прямо в ухо: — На самом деле, ты не сможешь этого сделать, как бы сильно тебе ни хотелось. Потому что у тебя не стоит. Потому что ты умер, помнишь? А мертвецы не трахаются. Мертвецы должны мирно лежать в своих могилках и не вякать. Салазар снова приходил в себя от липкой пелены дрёмы, не приносящей успокоения. Неудовлетворённый, раздосадованный, ещё больше чем прежде пылающий яростью. Почему именно он? Почему этот мальчишка? Почему даже мысленно не получалось представить свой триумф? Где справедливость твоя, Господи?

***

Сколько лет они провели в заточении, прежде чем ещё один корабль по глупости вошёл в проклятые воды Треугольника Дьявола? На розыскной листовке Джек Воробей был изображён с бородкой и в шляпе, уже не мальчишка, но даже безымянный художник не поленился нарисовать ему издевательскую улыбку, ту самую, что не давала Салазару покоя всё это время. Из двоих последних членов экипажа один сошёл с ума от ужаса, только увидев их, другой же лишь отступил к стене. Мертвецы испугали парня, но не настолько, чтобы он начал кричать и проситься к мамочке. Салазару это понравилось — хорошо, когда даже у матросов есть самообладание. — Разыщи мне Воробья, — потребовал он у мальчишки. — Передай весточку от капитана Салазара. Скажи ему, что я вырвусь из мрака ночи, и в этот день смерть явится по его душу! Передашь это ему? Пожалуйста. — Конечно, — торопливо кивнул парень. Он боялся его, но так же он боялся бы и живого человека, кабы тот приставил ему оружие к горлу. — Я бы и сам с ним поболтал, но мертвецы не болтливы, — с сожалением добавил Салазар. О, как сильно он желал этой встречи! Как много ему было нужно сказать. Хотя нет, посмотреть в его глаза — уже будет достаточно. Он всё поймёт по ним. Появление «Монарха» — корабля Британского Королевского флота, матроса с которого Салазар попросил передать весточку — показалось ему знамением. Вестью, что освобождение уже совсем близко. Сколько лет теперь Воробью? Тридцать? Салазар попытался представить его мужчиной, а не мальчишкой — всё таким же поджарым, но пошире в плечах, с рельефом налитых зрелой силой мышц, насквозь просоленным, выдубленным. Волосы достаточно длинные, чтобы их можно было намотать на кулак, притянуть к себе и смотреть в густо подведённые глаза. Капитан Джек Воробей… Что у него за корабль? Всё ещё «Распутная девка»? Салазар хотел бы увидеть его — ничто не говорит о капитане больше, чем его корабль. Салазар хотел бы увидеть Воробья, пересчитать его шрамы и добавить новых. Хотел бы прикоснуться к нему, изучить на ощупь. Наверняка у него теперь татуировки, а может и клеймо. Да, он его заслужил, как и виселицу, но Салазар хотел убить его сам, окунуть пальцы в его кровь и стереть с лица улыбку превосходства. — Ты ничуть не изменился, — говорил Воробей в его воображении. — А посмотри на меня! Я больше не мальчишка, которого ты помнишь! Все эти годы я жил, и, поверь, я наслаждался каждой минутой! А что было у тебя? Салазар шагнул вперёд, сделал выпад и пробил ему плечо рапирой, повалил на палубу и воткнул её как можно глубже, пригвождая Воробья к доскам. — Ты правда думаешь, что в реальности у тебя это получится? — насмехался тот. — С координацией у тебя что-то неважно стало после смерти… Рубашка Воробья пропитывалась кровью, и не было в мире зрелища приятнее. Салазар опускался вниз, расстёгивал пряжки, разматывал ремни, вытаскивая, вытряхивая Воробья из многослойного кокона его одежды. А тот лежал, как бабочка, насаженная на булавку, тёплый, настоящий, реальный среди призраков. Живой среди мертвецов. И в этом было его превосходство, его победа. Снова. — Думаешь, сможешь показать мне что-то новенькое? — издевательски предположил он, когда Салазар навалился на него, едва ли не пополам складывая. — Не забывай, всё, что у тебя здесь есть — меньше, чем галлюцинации. Ими не заменишь не то что настоящий опыт, даже обычную дрочку. Хочется как следует придавить своего одноглазого змея, да не выходит? Печальное зрелище. Можно даже сказать, трагичное. Салазар за столько лет так привык к его издёвкам, что уже почти не обращал внимания. Сосредотачивался на том, чтобы представить все ощущения как можно ближе к действительности. Вкус и запах секса, тугие стенки заднего прохода, поднимающуюся изнутри волну оргазма… Воробей поднял свободную руку и принялся рассматривать грязь под ногтями, будто больше его ничего не волновало. — Пока ты здесь, пока ты мёртв, что бы ты ни делал и ни говорил, для живых это ровным счётом ничего не меняет, — сказал Воробей и всё-таки перевёл на него взгляд. Безразличный. Возбуждение пропало, будто его и не было.

***

Казалось, само море содрогнулось, и каменные глыбы, нависавшие над ними мрачными сводами, принялись осыпаться. Впервые за долгие годы они увидели свет, солнце и ясное небо над головой. Тучи и туман разошлись в стороны, и «Немая Мария» обрела свободу. Они всё ещё были мертвецами на обгоревшем остове корабля, но хотя бы могли покинуть место своего заточения. Солнце и свежий морской воздух, что может быть лучше? Салазар подставил лицо бризу, тот развевал его волосы, но, увы, совсем не чувствовался. И всё же свобода подарила ему невероятную эйфорию. Он кричал и смеялся, будто умерев, он стал легче выражать свои чувства — при жизни Салазар себе такого никогда не позволял. Для полного удовлетворения осталось только загнать пирата. Чёрные флаги, их стало гораздо больше, чем он помнил. Салазар думал, что покончил с этой чумой, но пока он пребывал в заточении она расплодилась снова. И в этом тоже была вина Воробья! Если бы не он, если бы тогда верх одержал Салазар, многие бы десять раз подумали, прежде чем нарисовать на своём флаге череп. Уверенные в собственном превосходстве и безопасности, пираты вершили свои грязные дела, и некому было положить конец их бесчинствам. Но теперь Салазар, сам бич Божий, снова вышел на охоту. Он ещё заставит эти ничтожества пожалеть о выбранном пути! Он наведёт порядок на морях, даже мёртвый! Оказалось, мертвецу это куда как сподручней: не надо беспокоиться о воде и провианте, о потерях при абордаже. Ничто не могло помешать нагнать пиратский корабль и перебить на нём всех. А как приятно было видеть ужас на их лицах! Впрочем, находились и те, кто смог сохранить самообладание. В том числе и среди пиратов. Салазар даже согласился сохранить ему жизнь и корабль, ведь тот сам пришёл к нему и предложил сделку: найти к рассвету Джека Воробья. И слово своё, что странно для пирата, сдержал. Прямо на фоне восходящего солнца возник силуэт корабля. Гораздо меньше и потрёпанней, чем памятная Салазару «Распутная девка» — видать, дела у Воробья шли отнюдь не весело. Другого он и не заслуживал. Не то повинуясь решению большинства, не то проявив жалкое подобие благородства, Воробей, завидев их, сел в лодку ещё с двумя людьми и направился к ближайшему острову. Каким-то чудом ему удалось спастись от акул, выбраться на берег. Салазар смотрел на него, промокшего и вывалявшегося в песке. Сколько же лет прошло, если тот мальчишка стал таким? Но не узнать Воробья было невозможно. Волосы, отросшие до середины спины, по-прежнему были заплетены в дреды, а вот украшений в них добавилось. Поверх платка красовалась треуголка, на плечах — изодранная пародия на камзол, но шпага на перевязи и пистолет за поясом. Он всё так же сурьмил глаза, только теперь вокруг них разбегались морщины. Шрам на скуле, как отметка на карте — крест на месте зарытого клада. Салазар смотрел и не верил своим глазам. Разве могло пройти столько лет? Разве пират мог прожить так долго? Будто бы Воробей все эти годы избегал смерти лишь ради того, чтоб именно он, Салазар, мог забрать его жизнь! Исполнить заветную мечту. Проклятым самим морем мертвецам путь на сушу был заказан. Один из них неосторожно шагнул на песок и развеялся дымом, заставив всех прочих отшатнуться к спасительной воде. Салазар смотрел на Воробья и улыбался, тот улыбался тоже, но совсем по-другому. За эти годы он успел распробовать вкус страха смерти и теперь лишь храбрился, но тем приятней было на него смотреть. — Пора свести старые счёты, — сказал Салазар. — Не-не-не-не-нет, не утруждайся, не стоит, — Воробей мелко качал головой, и его бородка, заплетённая в две тонких косички, дрожала в такт. — Я и рад бы поболтать, да моя карта дала стрекоча. Он показал большим пальцем через плечо, куда вглубь острова убегала завизжавшая при их появлении девица. Вслед ей бежал тот самый матрос, которого Салазар просил передать весточку. Карта. По глазам было видно, что Воробей снова что-то задумал. Но сможет ли он и в этот раз провернуть какой-нибудь трюк? Карта… шрам крестом на его скуле, Салазару отчаянно хотелось прикоснуться к нему. Так себя чувствуют пираты, надеясь заполучить в руки сокровище? — Я буду здесь, дождусь, — пообещал Салазар. Губы сами растягивались в ответной улыбке. Он смотрел вслед рванувшему в джунгли Воробью и чувствовал азарт и возбуждение. Как будто бы снова почти живой, почти может и в самом деле воплотить в жизнь хотя бы одну из своих фантазий. Больше всего Салазара поразило даже не то, как много лет прошло с момента его смерти, а что Воробей теперь вполне мог быть и старше его. Не сгинул в пучине, не нашёл свой конец в тюрьме или на виселице, нет, он продолжал стоять за штурвалом, глотать ром, щупать портовых девок и нарушать закон. Все эти годы он жил, стал из юноши мужчиной и верной дорогой шёл к старости, ничуть не огорчённый её приближением. А Салазар всё это время будто бы и не существовал вовсе. Всего несколько часов, и возле острова появился корабль, всплыл из морской пучины, угольно-чёрный, будто обугленный, даже паруса — и те чёрные. Знакомый силуэт, носовая фигура… всё та же «Рапутная девка», быстроходная и манёвренная. Но куда уж пиратам тягаться с «Немой Марией»? Откуда она взялась, Салазар не думал, отмахнулся, как от чего-то лишнего. Азарт погони захватил его полностью. Название только другое было прикручено, «Чёрная жемчужина». Подходило оно этому кораблю идеально — она была черна, как душа самого Воробья, как его флаг, как его жизненный путь, как скалы Треугольника, в которых он когда-то заточил Салазара. Но в этот раз его не обмануть, не провести ловким трюком! Слишком быстрая, «Жемчужина» шла вперёд, всё больше отрываясь. В сгущающейся ночной темени светились лишь звёзды да мелькала в разрывах облаков луна, и было сложно не потерять из вида чёрный корабль. Салазар вспоминал Воробья, каким увидел его на острове: встрёпанного, с песком в волосах, пальцы в кольцах и татуировках, насурмлённые глаза и шрам на скуле, будто его нарочно так вырезали, ровно и аккуратно. Салазар хотел бы стать снова живым, чтобы прикоснуться к этому шраму. И чтоб Воробей не болтал всей той ерунды, которую обычно говорил в его воображении, обращаясь к Салазару-мертвецу. Хотелось убить его, о да! Хотелось задушить, чувствовать, как останавливается под пальцами пульс, а глаза слепо смотрят в никуда. Хотелось перерезать ему шею, резать, резать, резать, пока руки не будут в крови по локоть, а голова не останется болтаться на паре лоскутов кожи. Хотелось проткнуть его рапирой насквозь, чтоб он повис на ней, цеплялся пальцами за лезвие, хрипел и харкал кровью. Хотелось… Хотелось, чтобы он снова смотрел на него, только на него одного. Чтобы улыбался, но без заискивающего «а давай как-нибудь в другой раз?», без издевательского «разве ты можешь со мной тягаться?». Просто улыбался, и Салазар бы улыбнулся в ответ. И рукой, нормальной рукой живого человека провёл бы по его лицу, стирая морщины и снова делая молодым. Зарылся бы пальцами в волосы, в прихотливые переплетения его причёски, а подвески чуть позвякивали бы над ухом, когда они целовались. От Воробья бы пахло ромом, горькой морской солью, по́том. Сколько лет Салазар не мог почувствовать ни одного запаха? Лак, смола и мокрая древесина — привычный запах корабля. Подсыхающие комки водорослей на берегу, песок, в котором вязнут сапоги, сладковатый запах перезревших фруктов из джунглей… Ступить на берег, на твёрдую землю — мечтание почти запредельное, невозможное. Песок скрипел бы под их шагами, в полосе прибоя остались бы две цепочки глубоких следов. Не мальчишка больше, зрелый мужчина, который отлично знает, чего хочет и как это получить. Если бы он снова смог быть живым, Салазар позволил бы Воробью сделать всё так, как он сам того хочет. Он наверняка знает, как у него получается лучше всего, что доставит партнёру большее удовольствие. Салазар хотел снова дышать полной грудью, двигаться не проталкиваясь, как через водную толщу, тяжело переступая набухшими от воды ногами, грузно опираясь на рапиру. Хотел чувствовать тепло солнечных лучей, прохладу ветра, освежающую сладость родниковой воды. Хотел отведать стряпни своего кока, что за эти годы изрядно притомился без дела. Тому оторвало ноги, и теперь его тело висело в воздухе нелепым обрубком, как и многие, очень многие из его команды. У самого Салазара не хватало части черепа сзади, но под волосами было почти не видно. Отсутствие левого уха и раскуроченная щека, должно быть, гораздо больше бросались в глаза. Поваленная взрывом мачта размозжила ему голову. Это всё Воробей виноват. Это всё его вина, что Салазар стал таким и потянул за собой, силой своей ярости, корабль и команду. И сейчас, продолжая бешеную ночную гонку, он снова что-то затевает. Лишь такой безумец как он может гнать вперёд свой корабль, невзирая на кромешную темень. Воробей снова вёл его в ловушку, но, даже зная это, Салазар не мог остановиться, хоть на секунду задуматься о том, что же будет, когда он его догонит. Снова, ещё раз, на одну и ту же уловку, поведшись на демонстративную слабость, он шёл вперёд. Будто сам голову в петлю сунул да затянул покрепче.

***

Трезубец Посейдона способен разбить любые проклятия. Какой-то частью своего существа Салазар хотел услышать: «Теперь ты снова будешь живым. Таким же, каким я тебя запомнил. Мы будем на равных отныне, ты и я. Поединок на шпагах, чтобы решить, кто сегодня сверху, как тебе идея?». Но Джек Воробей хотел сделать его живым лишь для того, чтобы убить ещё раз. _______________ [1] киль — нижняя балка или балки, проходящие посередине днища судна от носовой до кормовой его оконечности и служащие для обеспечения прочности корпуса судна и обеспечения устойчивости. [2] рангоут (рангоутное дерево) — общее название устройств для постановки парусов, выполнения грузовых работ, подъёма сигналов и т.д. К рангоуту относятся в том числе мачты, бушприт, стеньги, гики, реи.