Добровольная жертва

В Нан-Дунгортеб живет тьма, неведомая смертным — создания, бывшие ещё прежде мира. В отличие от потомства Унголиант, преградой которому служит Завеса, они не наносят прямого вреда её народу. Вместо этого их тьма заражает деревья, почву и ветер, и принесла бы в лес семена злобы, если только позволить им. Мелиан не под силу отбросить их прочь. И потому она заключила соглашение, и каждую осень теперь приносит эту жертву, чтобы отвратить тьму. Деревья готовятся к предстоящей зиме, лишенные листвы, когда Мелиан идёт сквозь лес. С каждым следующим шагом она всё ближе к пределам Завесы — а, значит, ближе и к тому, что должно прийти. Стоит ей только достигнуть рубежа своей власти и ступить наружу, как она тут же чувствует себя умалившейся. Мир больше не знаком ей; всё вокруг — угроза. Но она не может позволить себе думать об этом. Есть дело, которое она должна совершить. Мелиан позволяет упасть плащу, наброшенному на плечи. Под ним Мелиан обнажена, и она вздрагивает, чувствуя, как холодный ветер жалит ей кожу. А следом — одним плавным, выверенным движением принесенного с собою ножа — она надрезает кожу на предплечье, и кровь, капля за каплей, стекает на землю. Её кровь призовёт одно из созданий, обитающих в Нан-Дунгортеб. Всегда лишь одно — своего рода представитель всей той тьмы, что скопилась в долине, — и оно всегда является в женском обличье. Мелиан полагает: это благословение. Она жертвует добровольно, но между любым образом плоти, какой только можно вообразить, и подлинным обликом тени — в действительности, нет никакого выбора вовсе. И она приходит. Мелиан чувствует, как она восстает: пролитая кровь дает ей силы на то, чтобы поддерживать смертный облик, — кровь и жизнь, которую Мелиан отдает вместе с кровью. Малость за малостью, тьма наливается силой, извивается и уплотняется — до тех пор, пока из неё не проступает женская фигура. Фигура, и ничего больше. Насмешка над тем, чем должно быть фана, тёмное облако, от которого несёт неправильностью. Мелиан вздрагивает, когда эти руки тянутся к ней. Но её дрожь вскоре становится дрожью удовольствия; на бесформенных пальцах женщины нет ни шероховатостей, ни мозолей — гладкая-гладкая кожа, столь гладкая, что кто-то мог бы засомневаться, стоит ли вообще называть это кожей, — но эти пальцы искусны, они легчайшими движениями проходятся по лицу и телу Мелиан, очерчивая рёбра, нежно лаская груди. А затем женщина ступает — нет иного слова, чтобы описать это, как бы странно оно ни звучало, — внутрь Мелиан. Её тело вплавляется в Мелиан — Мелиан чувствует, как та движется у неё под кожей, и это до странности приятно. И Мелиан танцует. Она танцует вдоль границы Завесы, кружась между деревьев: первобытная пляска, на которую она способна лишь раз в году. И когда она танцует, та женщина танцует с ней вместе. Её тело вторит движениям Мелиан изнутри самой Мелиан, и требуется усилие, чтобы сохранять должную сосредоточенность, безупречно исполнять все шаги в этом танце. И, наконец, спустя головокружительную вечность ураганного ритма и мучительного исступления, всё заканчивается. Та женщина — это нечто — выскальзывает из Мелиан и оборачивается вокруг неё, ласкаясь, скользя приконовениями по её коже. Мелиан утопает в ней, этой иной женщине, женщине-тьме, а через нее — и во всех прочих порождениях Нан-Дунгортеб. И эти ужасающие, осторожные, дразнящие касания взращивают в ней возбуждение, но не делают ничего, чтобы утолить его; сжимают её соски, проходятся по чувствительным участкам кожи и скользят сквозь влажные складки, нежно массируют бугорок (единственное прикосновение, что остается постоянным среди всех остальных), но никогда не надавливают достаточно сильно. Целую вечность она дрожит на самом краю разрядки, а следом... Внезапный взрыв наслаждения. Мелиан неведомо, как это происходит, и она не может понять, как воссоздать это, но удовольствие, неописуемо-удивительное, пронизывает её тело, и тут же поддразнивание прекращается, «слегка недостаточно» сменяется на «в самый раз». И каждый год, как всегда, её разрядка оказывается настолько мощной, что она теряет сознание, столь прочно укорененная в своем фана, что уже не способна заставить тело подчиниться разуму. Когда чувства возвращаются к Мелиан, она в одиночестве лежит на усыпанной листьями земле. Ещё один год её королевство и её народ проживут в безопасности.