В клетке

Когда Флинт проснулся, Сильвера рядом не оказалось. Он не мог сказать, что его разбудило: звуки джунглей, скрип досок или смутное ощущение неправильности. Едва пробудившись, он напрягся и глянул на место справа от себя, где спал Сильвер. Где еще недавно спал Сильвер. Где теперь у стены клетки не было никого. Флинт не выдал испуга лишь потому, что мароны могли использовать это против него, и потому, что команда непременно запаниковала бы, узнай они об исчезновении квартирмейстера. Но, хотя внешне он держал себя в руках, его охватило смятение. Флинт ощущал себя застигнутым врасплох, его болтало, словно шлюпку на волнах, — знакомое чувство, в последнее время это случалось нередко, но теперь он нащупал было какое-то равновесие, и тут же почва вновь ушла из-под ног. После охоты на акул он позволил себе задуматься о том, что значит снова обрести партнера. Положиться на кого-то, доверить кому-то свои мысли — кому-то, кроме призраков, которые не прекращали его тревожить. Лишь после разговора на берегу он с пугающей ясностью осознал, что и правда хочет узнать Сильвера поближе. До этого Флинт воспринимал его смекалку как возможную угрозу, досадную помеху, изредка — как полезный инструмент. Но со временем, наблюдая, как Сильвер собирает целостную картину из скудных деталей, Флинт впервые за долгие годы ощутил нечто иное. Уважение, восхищение и... влечение. Сейчас это осознание несло лишь боль раскаяния. Исчезновение Сильвера стало мучительным напоминанием о том, что случается, когда Флинт подпускает кого-то ближе. Вина тоже терзала его. Вина за то, что произошло с Мирандой и Томасом; за то, что, едва успев оправиться от потери, он уже предал их память. И за то, что смеет испытывать подобные желания, хотя после всего, что совершил, давно утратил на это право. Впрочем, все это не имело значения, если ему уже не узнать, что чувствует сам Сильвер. И если тот никогда не узнает, какую роль Флинт сыграл в истории со всеобщим помилованием, о существовании которого Сильвер догадался на берегу. Если Сильвер не вернется. Флинт повернулся к главной хижине. На допрос туда увели уже четверых членов экипажа, и теперь их тела лежали безжизненной грудой. Мысль о том, что Сильвер тоже может не выйти живым, была невыносимой. Он прислушивался, умоляя шелест джунглей утихнуть, вглядывался во тьму сквозь тени и свет факелов, пытаясь разобрать хоть что-то. Наверняка, если бы Сильвера пытали, было бы что-нибудь слышно? Не то чтобы он хотел слышать, как тот кричит от боли, но, по крайней мере, это подтвердило бы то, что Сильвер жив. На Флинта навалилась усталость, неровные доски пола впивались в колени, но он продолжал смотреть сквозь прутья, не собираясь успокаиваться, пока не узнает, что произошло. Мысли бесцельно блуждали в голове, кружились, словно щепки в водовороте; он пытался понять, как случилось, что Сильвер за столь малый срок стал ему так дорог, и не находил ответа. Возможность настолько положиться на другого человека пугала, но еще сильнее Флинта пугало то, что происходило с ним без этой опоры. Ему казалось, будто он стоит на обрыве и по одну сторону от него лежит твердая земля, а по другую — зияет пропасть. И сейчас он не мог решить, что манит его больше. Порыв ветра мог толкнуть его в любом направлении. Вдали, среди мерцающих факелов, показались темные силуэты. Флинт наблюдал, как они приближаются. Возможно, он выдавал желаемое за действительное, но ему показалось, будто один из идущих хромает. Фигуры подошли еще ближе, и он наконец смог разглядеть ясно: это был Сильвер — вроде бы целый и невредимый, если не считать ноги, которая явно причиняла ему боль. Когда один из маронов открыл дверь клетки, Флинта захлестнуло облегчение, и он закрыл глаза. Больше всего ему хотелось подойти к Сильверу, чтобы прикоснуться к нему и убедиться, что тот ему не привиделся. Уверить себя, что Сильвер жив, что хотя бы его он еще не потерял. Но выдавать свои чувства было нельзя — слишком часто их использовали против него. Он ощутил на себе взгляд Сильвера и машинально поскреб ежик волос на затылке. — Я был прав, — сообщил Сильвер, словно продолжая прерванную беседу. — Между ними есть разногласия. Не знаю, насколько серьезные, но это надо использовать. — Ты про дочь? — спросил Флинт, хотя уже знал ответ. Какими бы безрассудными ни были идеи их спасения, его успокаивал сам вид Сильвера — как он говорит об имеющихся у них шансах, как его острый ум разрабатывает детали плана. — По-моему, это гораздо лучше, чем бежать в лес, полный ловушек. Странно, что приходится об этом говорить. От Флинта не ускользнуло, что любой план, предполагающий бег через лес, поставил бы Сильвера в проигрышное положение, и он задумался, хотел ли тот напомнить ему об этом. Чтобы признать свою уязвимость, требовалось определенное мужество. И эта мысль подводила к вопросу, почему он сам так хочет помешать планам Англии насчет Нассау. — Ты еще здесь? И снова Сильверу с его сверхъестественной проницательностью хватило пары слов, чтобы увести его от края обрыва. «Здесь. И за много лиг отсюда», — подумал Флинт.