О Пьеро

Сведенные на переносице брови, плотно сжатые губы, волевая поза - наверное, все видели Пьеро Бароне таким. Несомненно, это приводит многих в восхищение, и, поверьте, меня тоже даже спустя столько лет. Кажется, мы знакомы вечность, но я помню, как долго он привыкал ко мне и как долго учился доверять. Согласен, с моей внешностью мне сразу хочется доверять, но я должен был заслужить именно его доверие, и это один из огромных поводов для моей настоящей гордости, наряду с нашей группой. На часах давно за полночь, отгремел концерт, прошел meet and greet, и прочие публичные мероприятия, но, кажется, что Пьеро неутомим, сидя в гостиной и продолжая обсуждать с Барбарой рабочие моменты. Мне обычно нельзя отвлекать их в такие моменты, но я чувствую, что пора вмешаться, иначе он просто заработается до утра и не поспит. Проскальзываю в комнату и осторожно устраиваюсь на ручке кресла, на котором сидит мой любимый. Он сосредоточен, слегка нахмурен и кивает Барбаре, а она поднимает глаза на меня и улыбается. - На сегодня хватит, - она закрывает папку, поднимаясь. - Но мы еще не обсудили… - возражает он, но она делает мягкий жест рукой: - Тебя ждут, - и кивает на меня. Он вздыхает, она желает нам обоим спокойной ночи, а мои ладони проскальзывают и ложатся на его плечи. Он все еще напряжен после долгого дня, и я начинаю делать ему расслабляющий массаж, словно снимая с него все слои напряжения и усталости, расслабляя его. - Послезавтра фотосессия в Венеции, - он всегда начинает с работы, издалека подбираясь к самому важному. Киваю, не перебивая, продолжая массировать его, проходясь пальцами по рельефным мышцам. Никто, даже Пьеро не знает, но я самостоятельно учился делать массаж специально для него, практикуясь на бедном Эрнесто, который жалобно кряхтел от движений моих не совсем умелых рук. Но сейчас я с гордостью могу сказать, что у меня стало получаться гораздо лучше, что подтверждает прикрывший глаза и расслабляющийся сицилиец. - Не забудь, ты хотел купить матери те украшения из магазина у студии, - произносит он, и я улыбаюсь: я так хорошо его знаю. Сначала он всегда скажет о работе, потом обо мне, и только потом, расслабившись как следует, он, наконец, скажет о себе. - Обязательно куплю, - я заканчиваю с его плечами, поглаживая его по рукам, зарываясь пальцами в его волосы. Они такие же как он - прямые и жесткие, в противоположность моим мягким, непослушным кудряшкам. Нежно целую его в висок, снимая очки, глядя, как он устало закрывает глаза, разглаживаю морщинку между бровей, словно снимая его напряжение своей нежностью. Когда я понял, что люблю его? Перед выступлением на Сан Ремо, когда нервы были стянуты в тугой клубок, когда на карту было поставлено наше участие в Евровидении, он подошел и поправил мне воротничок рубашки. И так много заботы было в его глазах, что у меня перехватило горло, и таким одиноким он мне показался в тот момент. У Иньяцио постоянно кто-то был, да и я был избалован отношениями, а Пьеро всегда заботился обо всех, всегда был сильным, но всегда был один. Мне хотелось кинуться за ним тогда, обнять со спины крепко-крепко, и пообещать всегда быть рядом и дарить ему свою заботу. Однако, прошло не менее года прежде, чем у нас стало все серьезно. Я жду, пока он заговорит о том, что чувствует, но он медлит, а значит, у него на уме что-то очень серьезное. Я ловко сползаю с мягкой ручки кресла прямо к нему на колени, обвиваю руками за шею, заглядываю в темные глаза. Он расслабляется почти до конца, обнимая меня в ответ, и пусть он очень худой, да и ростом не выше, чем я, я всегда ощущаю себя маленьким и хрупким в его объятиях. Широкая ладонь рассеянно бродит по моей спине, а я нежно глажу его пальцами по щеке, не торопя. - Барбара сказала - я изменился, - тихо говорит он. Я вопросительно поднимаю брови, глядя на него, а он продолжает: - В хорошем смысле...стал более спокойным, уравновешенным, понимающим. Она не говорила этого, но я видел это по ее глазам - это от того, что я влюблен в тебя. - Так это же замечательно, - с улыбкой произношу я, снова гладя его по волосам, прижимаясь к груди. - Да, - наконец, и его губы трогает несмелая улыбка, - это прекрасно. Я счастлив с тобой. - Но? - продолжаю я за него, зная, что он очень не любит делиться тем, что у него на душе, даже с семьей, и даже со мной. - Но если я изменился и стал таким, значит до этого я был...неспокойным, сердитым, жестким, нетерпимым? - спрашивает он, и я вижу, как в его глазах мелькает горечь от мысли об этом. - Конечно, нет, - успокаиваю его я, - никто ведь не говорит, что твой характер стал менее сложным. Ты можешь быть разным в разных ситуациях, и разные черты бывают ярче других. - Все изменилось, - слегка улыбается тот, - с тех пор, как мы с тобой стали парой. - Да, - просто соглашаюсь я, - все изменилось. Тянусь к нему и мягко накрываю его губы своими, ощущая вкус нашего поцелуя, неторопливого и нежного, где языки лишь слегка касаются друг друга. Оторвавшись, я вижу, что он полностью расслабился, и использую этот момент, чтобы по привычке изучить его тело кончиками пальцев. Его любовь, его чувство как река - глубокое, ровное, сильное, а мое, скорее, как фейерверк - восторженное, яркое, громкое, и начинается где-то в сердце, а после разрывается по всему телу. Ведя рукой по любимым плечам, ключицам, груди, меня распирает от восторга: неужели такое бывает?! Неужели этот мужчина существует?! Да, и он - мой возлюбленный, с ума сойти, вот это да! - О чем ты думаешь? - спрашиваю я. Он расплывается в хулиганской улыбке: - О тебе, - и крепче сгребает меня в свои объятия, утыкаясь носом в мою шею. Довольно щурюсь, его рот снова подвергает меня мучительно сладкой пытке, то целуя, то лаская языком, то губами. Я улыбаюсь еще шире, тая в объятиях, с нежностью смотря в его глаза: - Я люблю, когда ты такой… Он слегка замирает, а потом проводит кончиком носа по моей щеке: - Только ты видел меня таким. Это правда, несмотря на его сумасшедшую популярность у девушек и парней, у него ни разу не было серьезных отношений до меня. Эта ответственность порою становится для меня огромной, и тогда, лёжа ночью рядом с ним я молюсь. Я молюсь за себя, за свою семью, и за него, хотя он тоже уже - часть моей семьи, он - часть моей души. Я молюсь, что смочь вынести эту любовь и чтобы не потерять себя и не подвести его. Он так уязвим глубоко внутри, как и мы все, и только плотная броня, созданная огромным трудом, силой воли, несгибаемым характером защищает его от окружающего мира. И видеть его таким со мной это привилегия и подарок, который для меня очень ценен. Самый уязвимый он, когда он лежит рядом со мной, разгоряченный, и слегка дрожит от только что полученного удовольствия. В такие моменты я сжимаю его в объятиях, обнимаю руками и ногами, зажмуриваюсь и обещаю ему в своих мыслях “никто тебя не обидит!”. И пусть я не такой сильный или храбрый как он, пусть я не умею и не люблю драться, пусть мне многое давалось легче, чем ему, но я готов любого разорвать за моего Пьеро. Ещё я знаю заклинание, которое защитит его, и я шепчу ему на ухо: - Я люблю тебя. А про себя повторяю его ещё несколько раз “я люблю тебя, я люблю тебя, я так люблю тебя”! И он улыбается мне, открыв глаза: - И я тебя, babe. Ему кажется забавным произносить это слово с итальянским акцентом, и я уже привык, зная, что он это любя. Ночь особенно коротка, потому что мы засиделись допоздна, и за окном уже рассвет и нам пора вставать и встречать новый день. И даже самый усталый Пьеро будет снова, как и всегда, заботиться обо мне, вести дела, быть бодрым и лишь на секунду устало прижмётся лбом к моему плечу, и, получив от меня ободряющий поцелуй, снова будет рваться в бой. Потому что он так привык. А я буду делать все, чтобы сделать наши дни чуть менее сложными и длинными, чтобы дать ему все то, что он даёт нам. Мой Пьеро. Я верю в своё заклинание и прошепчу ему перед самым выходом на сцену: - Я тебя люблю!... И он улыбнётся мне, обещающе и нежно, и ответит: - И я тебя, babe!...