***
Всё тело обволакивает тепло, как будто бы меня завернули в любимый шерстяной плед. В воздухе витает запах пряностей, пара, что обыкновенно поднимается над кружкой с горячим чаем, деревянной стружки… В глаза ударил мягкий оранжевый свет, и я нехотя их открыла. От увиденного перехватило дыхание. Я сижу посреди небольшой, заваленной вещами комнатки. Здесь светло и тепло. На полу лежит мягкий цветной ковер, маленький диванчик накрыт большим пледом крупной вязки, и везде раскиданы пёстрые подушки с самыми разными рисунками, напоминающими сюжеты сказок. Стены деревянные, увешанные гобеленами, а на одной из них — небольшое окошко с кружевными занавесками. На подоконнике много-много горшков с цветами, они есть и на полу, блестящие и ухоженные. Такое чувство, будто бы я попала в домик к бабушке, даже кресло-качалка есть… Очень уютно.На другой стене висит доска с улыбающимися цветными масками, вырезанными из дерева, а под ней, судя по всему, тот самый стол, где их и смастерили (работа явно ручная). И опять все рабочие инструменты чистенькие и ухоженные. Поворачиваю голову и вижу округлый деревянный шкаф, а в нём — цветной чайный сервиз. Рядом — ещё один деревянный столик, только он окружён множеством маленьких ящичков. Тут из моих губ вырывается крик. Прямо перед столиком стоит огромная чёрная тень. На мой вопль она… повернулась! Вместо лица у неё страшная улыбающаяся маска, из широких рукавов выглядывают бледные костлявые… руки? — Вы в порядке?! — обеспокоенно спрашивает низкий голос. Бархатный. Э?.. Это… человек? — Простите, должно быть, я напугал вас, — он на мгновение замолкает, — я не хотел. Вы, наверное, замерзли, подождите ещё немного, чай почти готов, — и снова отворачивается. Я в замешательстве. Какое-то время в комнате царит тишина. Осмотревшись по сторонам, я поняла, что двери здесь нет вовсе… Поэтому, наконец, решилась заговорить: — Я ведь была в лесу, так? — Абсолютно верно, госпожа, — дружелюбно отвечает маска. — Как… я здесь оказалась? — Ну, я нашёл вас в лесу, и вот… — тень неловко чешет то место, где у него должен быть затылок, — Не бойтесь, я не причиню вам вреда! Я просто хочу помочь… — Значит, вы спасли меня? Спасибо, — я кланяюсь, — как я могу отблагодарить вас? — Ох, всё совсем не так! Вы ничего мне не должны! Тень подходит к столу, за которым я сижу, и ставит на него две красивые чашки и чайничек. На них тоже изображён сюжет сказки — «Красной шапочки». На моей чашке нарисована девушка с длинными светлыми косами в красном плаще, странно похожая на меня… На чайничке — волки и лес, а на его чашке — уютный бабушкин домик. — По правде, я нашёл вас случайно, и не знаю толком, что произошло… Так что я ничего не сделал, — продолжил тень и разлил по чашкам чай. Я отрицательно качаю головой в знак того, что по-прежнему глубоко благодарна ему. Тень садится напротив, и мне удаётся получше рассмотреть его. Похоже, он попросту закутался в огромный чёрный плащ, а лицо закрыл маской, потому и показался мне сначала не человеком. Но чем дольше я смотрю на него, тем мне становится спокойнее: теперь даже кажется, что он, высоченный и тощий, очень забавно смотрится с этой милой чашечкой в руках. Его домик очень светлый и уютный, но сам хозяин совсем не вписывается в обстановку, и это режет глаза. Над чашкой поднимается пар и приносит с собой аромат трав и пряностей, но что-то в этом запахе настораживает. Не решаюсь отпить. — Почему вы в маске? — Мне часто говорят, что у меня страшное лицо. Я не хотел, чтобы вы боялись… — похоже, он всё ещё чувствует вину из-за того, что напугал меня. — Нет-нет, — теперь мне стало неловко, — если вам неудобно… Он качает головой: — Нет, так даже уютнее. И мне нравится запах дерева. Знаете, как пахнет деревянная стружка? Я только недавно вырезал эту маску, и она всё ещё несёт в себе этот запах, — мне показалось, что он улыбнулся. — Знаю, — вдруг ответила я, — мой отец был искусным резчиком по дереву и делал очень красивые украшения. Так пахло в нашем доме. — Должно быть, приятно в такой дом возвращаться, — в его голосе звучат нотки ностальгии. — Да. Но я больше… не могу вернуться. Опускаю взгляд и замолкаю. Эта обстановка расслабила меня, и я взболтнула лишнего. Так странно. А ведь ещё недавно я была на грани жизни и смерти… Тут в голове проносится вспышка. Картинка, окрашенная в чёрно-красные тона. Волчьи клыки, разрывающие чью-то плоть. А? — Вы в порядке? — снова беспокоится голос. — Д-да, в полном, — меня почему-то бросило в дрожь. Он слегка приподнял маску, чтобы глотнуть чаю, но его лица так и не было видно. — Как видите, он не отравлен. Выпейте, пожалуйста, вас ужасно трясёт… — Ах, нет, просто привиделось кое-что… Кажется, его тело дрогнуло. Он опустил голову. — Простите… — Нет-нет, что вы, вы ведь спасли меня! Но что вы делали так поздно ночью в лесу? — Ничего. Я сидел здесь, дома, и услышал крики из леса… Но, когда я пришёл, вы были в ужасном состоянии. Что произошло? — Я… Мне нужно было в лес, так получилось, что пришлось пойти прямо сейчас, ночью, и на меня напали волки… Было очень… страшно… — Всё хорошо, — пронзает душу нежный голос, — посмотрите вокруг: ведь это уже не тёмный лес, а я вовсе не волк. Вы в порядке. Теперь всё будет хорошо. Обещаю. Киваю и стараюсь спрятать слёзы. Я целая, почти невредимая, живая. Живая. Какое же… облегчение… Каким-то образом он понимает, когда надо промолчать, а когда можно начать говорить, и даёт мне успокоиться, не торопя и не беспокоя своим присутствием. Когда мне становится легче, я беру в руки тёплую чашку и снова вдыхаю пар. — Если вам некуда вернуться, вы можете остаться здесь, пока не решите, что делать дальше. Но… Что случилось с вашим домом? Возможно, я смогу как-то помочь? — С моим домом всё хорошо. Просто… деревенские меня больше не примут. Если вернусь живой — сами убьют. — Вас… изгнали? — Нет. Так вышло, что… я узнала слишком много. — Н-неужели это знание настолько опасно, что вас не примет даже ваша семья? — маска опустил голову. — Приняла бы. Если бы от неё что-то осталось. Но в том-то и дело… Я-я узнала, что деревенские убили моего отца. Просто потому, что он был лишним голодным ртом, — мой голос дрожит, и я больше не в силах сдерживать эмоции, — просто потому, что он не мог возделывать землю! У него отказали ноги, но он продолжал заниматься ремеслом, он усердно трудился каждый день! О-он… Большие капли воды сыплются из моих глаз. Всё шатается и плывёт. Потоком хлынули воспоминания об отце, о деревне… О том, как в свой день рождения я ушла в соседнее поселение, чтобы купить немного мяса и вечером устроить праздничный ужин, а когда вернулась, отца, который не мог ходить, дома не было. — Но кому нужны деревянные побрякушки, когда даже хлеб приходится делить всей деревней… Кому был нужен мой бедный папа, если он не мог вместе со всеми бороться с голодом и неурожаем? Кому нужна была я, не имеющая возможности работать в поле, потому что главной моей заботой оставался отец? Мы никому не были нужны. И от нас решили просто избавиться. Тень поник и задумался. Я так и продолжала сидеть и плакать. Я больше не сдерживалась и не пыталась успокоиться. Теперь всё это уже не важно… Тень встал из-за стола и скрылся за гобеленом, который, видимо, скрывал какой-то проход. Прежде чем я нашла в себе силы пошевелиться, он вернулся, и, сев, взял мою руку своими большими ладонями, бережно, аккуратно, будто бы держал что-то очень хрупкое, а затем тихо сказал: — Не знаю, могу ли я вам как-то помочь… Не знаю, возможно ли вообще помочь кому-то в столь плачевном положении, — говорил он со скорбью, и, кажется, говорил не только обо мне, — но я сделаю всё, что смогу, — с этими словами тень что-то вложил мне в руку и отпустил. Я посмотрела на свои ладони. В них теперь покоился деревянный кулон на мягком шнурке. На нём были вырезаны ромашки, мои любимые цветы, и цифра 18. А на обратной стороне было аккуратно вырезано имя мастера. — О-отец?! — не в силах сказать что-либо ещё, я подняла вопросительный взгляд на тень. Он ничего не сказал и лишь повернул голову. Мне показалось, будто он начал медленно обводить взглядом комнату, и я последовала за его взором. И только теперь, присмотревшись, я поняла, что именно меня тревожило. Комната была очень светлой, тёплой и уютной, но… Все до единого растения стояли в горшках мёртвые. Деревянный пол, стены — всё это медленно, но верно гнило. За окном ничего не было. Совсем. Потому и двери нет — выходить некуда. С ароматом пряностей и трав, поднимавшимся от чашки, струился запах гнили. Ко мне начало приходить осознание. Но страха почему-то не было. Маска сидел, потупившись. Казалось, ему очень больно. Наверное, неправильно звать его тенью. Вернее будет другое имя — смерть. — Я не смерть, — тут же ответил моим мыслям тихий голос, — я не умею убивать. Я только пытаюсь… спасти. — Тогда… вы спасли моего отца? Он тихо кивнул. Я повесила отцовский подарок на шею. Стало тепло. — Тогда… спасите и меня. Тень молча берёт в руки чашку и продолжает пить. Он больше ничего не говорит. Замечаю, что его руки немного дрожат. Он жалеет меня? На моих губах появляется грустная улыбка. — Спасибо. Я беру в руки чашку. Делаю глоток. Чувствую вкус прелых трав на языке.***
Бархатный голос шепчет девушке: — Я пришёл, чтоб унять твою боль… Раздаётся свирепое рычание, но звери не решаются напасть. Скованные тревогой, они, почувствовав что-то чужое, опасное, не могут сдвинуться с места. Израненная и обессиленная, девушка падает в объятия юноши в чёрном плаще. Он, тощий и высокий, с впалыми скулами и молочно-серыми глазами, кажется устрашающим, но его нежный взгляд искореняет всякий страх и вселяет спокойствие. Похожий на тень бережно обнимает несчастную девушку своими костлявыми руками и начинает ей тихо петь. Когда мелодия полилась из его уст, звери будто очнулись. Тревога отступила. Волки срываются с места, яростно набрасываясь на свою жертву, но она лишь растягивает свои губы в подобие грустной улыбки. Хищники разрывают её плоть, но она ничего не чувствует. Она только слышит песню, грустную, но очень красивую. Она закрывает глаза.