Неоконченная история

Потирая свои вспотевшие ладошки, Окольцованный Шут выглядел чрезвычайно довольным. Горделиво улыбаясь, он окинул взглядом строчки новенького рассказа с еще не просохшими пятнами чернил. Особую радость вызывала жирная, как прыщ на носу, завершающая точка. — А кое-кто говорил, что я работу до конца доводить не умею! Вот он, очередной пример моего трудолюбия. — Любовно свернув свой нетленный пергамент, Шут покосился на пустой бочонок медовухи. — Как ты думаешь, уступит ли твоя уважаемая лень твоей многоуважаемой жажде, и не принесешь ли самому себе из подвала чудного медового нектара? Шут зевнул. Он так много работал, что сил на довольно долгую дорогу до подвала просто не было. — С другой стороны, я столько нервов потратил на создание этих персонажей, столько времени убил на их жизнь, что теперь они просто обязаны оказать услугу своему автору! Да, да! Я знаю, что это против правил, но ведь один раз то можно… — Оборвав свой монолог, Шут потянулся к отложенному перу и снова развернул нетленный пергамент. Подгоняемые жаждой своего создателя, строчки разлились по бумаге звонкими резвыми ручейками. «…Юная Элиза, оставшись одна, преданная своим милым другом, в отчаянии спустилась к реке. Всего мгновение отделяло её от оцепенело замершей водной глади. Слишком холодно… Слишком больно. И вот, стоило белой хрупкой ножке потянуться к воде, как мир вокруг девушки резко изменился. Нестройные ряды деревьев обратились в высокие стены с бежевыми обоями, а разлившееся в чаще озеро вмиг стало письменным столом, за которым сидел Сам Автор. Прекрасная Элиза ойкнула и сделала несколько кротких шажков назад. Белые щеки налились румянцем, девушка робко поклонилась своему создателю. Не говоря ни слова, она послушно спустилась в подвал и вскоре принесла Шуту один два бочонка медовухи. А после поспешила вернуться в свой мир и завершить начатое.» Шут обрадованно встрепенулся, стоило Элизе появиться посреди его кабинета. Девушка же слабо охнула и отступила от стола. Красиво всколыхнулась ткань ее голубого платья, покачиваясь, замерли за спиной длинные темные пряди волос. Автор терпеливо ждал приветственного поклона, пока Элиза с удивлением разглядывала цветочки на обоях его кабинета. В конце концов, Шут вежливо кашлянул в кулачок. Прекрасная девушка вздрогнула, а потом резво, подобно ворвавшемуся в окно ветерку, выбежала из комнаты, оставив после себя лишь легкий шлейф цветочных духов. Вернулась она минут через десять. Пыхтя и отдуваясь, поставила себе под ноги тяжелый бочонок и покосилась на Шута. — Но я же просил два бочонка! — С претензией проговорил тот, снимая свой колпак и почесывая рыжую растрепанную шевелюру. — Прости меня, Всемогущий Создатель, — протянула она звонким, как соловьиная трель, голоском, — но ты загнул. Сам создал меня хрупкой слабой девушкой, повторяешь это чуть ли не через строчку, и при этом заставляешь таскать такие тяжести! — Обойдя бочонок, Элиза устало плюхнулась на кожаный диван и деловито сложила ногу на ногу. — Я могу прибавить тебе немного веса и… — неуверенно начал Шут, но девушка перебила его, фыркая под курносый носик: — Не надо. Мне и так нормально. И вообще, я хотела с тобой, Шут, поговорить о другом. У меня есть парочка претензий. Шут вернул колпак на место и, подбоченившись, разглядывал девушку. Прекрасная Элиза, героиня его фантазий, юная девушка, с которой судьба сыграла злую шутку, сейчас смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы. И взгляд этих небесных глаз ничего хорошего не сулил. Было потянувшись к своему пергаменту, в последний момент Шут одернул руку и вздохнул: — Ладно. Слушаю. Элиза кивнула на все еще стоявший на полу бочонок: — Плеснешь стаканчик? — Ты что, собралась пить? — От возмущения Шут даже подскочил в кресле. А девушка обиженно фыркнула: — Значит напиться мне нельзя, а вот идти топиться — это пожалуйста? — Я не говорил о том, что ты утопилась! — Неужели? Тогда тебе стоит перечитать последний абзац моей истории! — Я знаю, что там написано! Я ведь сам это на… — Шут вдруг осекся и послушно потянулся к своему завершенному рассказу. Пока он читал, выражение его лица оставалось неизменным, об обиде говорили лишь надувшиеся губы. В конце-концов, он аккуратно отложил пергамент и поднял глаза на девушку. — Как я и говорил, там не сказано, что ты утопилась. Ты лишь спустилась к реке. Я оставил конец открытым специально, чтобы читатель сам додумывал… — Шут снова не договорил, заметив, что Элиза начала хлюпать носом. Хрупкие плечики, облаченные в голубую ткань, мелко дрожали, а щеки стали влажными от слез. Шут вскочил со стула и подбежал к ней, сам еще не зная, как ему унять её слезы. Однако девушка вдруг вскинула голову и, продолжая плакать, выпалила: — Вот видишь, со мной ты отделался «открытым концом», а Алеку с этим… этим… подарил нормальную счастливую жизнь! Почему в твоих историях девушки вечно страдают, а парни влюбляются в друг друга и живут счастливо?! Почему в твоих рассказах столько яоя? Ты что, гей? Шут остолбенел. Сначала он побелел, потом посинел, а после покраснел от возмущения. И почему он только выслушивает эту девицу? Да будет его воля, он легко избавится от нее, перечеркнет её имя в истории!.. — Не думал, что ты мыслишь так однобоко. — В конечном итоге вздохнул он, глядя в покрасневшие от слез глаза. Все же, она была слишком прекрасной, чтобы так страдать. Шут почувствовал жалость к этой маленькой, хрупкой, несчастной девчонке. Стараясь не думать о том, что он делает, автор медленно опустился на колени перед своей героиней. Не глядя в заплаканные глаза, произнес: — Прости меня за то, что тебе пришлось пережить. Испытывая симпатию к Алеку, я привел его к счастливому концу, совсем позабыв о том, что ты тоже достойна любви. Мне жаль, что я поступил так эгоистично… — Шут вздрогнул от неожиданности, когда девушка вдруг прильнула к нему. Сжав ее хрупкие плечики в объятиях, Шут, сам того не ожидая, прижался к ее губам, вовлекая в нежный поцелуй. Элиза ответила так, как могла только она — столь нежно и осторожно, а совсем еще невинные губы были солеными от слез. В последний раз скользнув ладонью по гладкой ткани платья на изящной спине, Шут отстранился. — Ну как, — переводя дыхание, лукаво ухмыляясь спросил он, — все еще считаешь меня геем? Элиза нехотя открыла глаза, слезы на которых уже давно просохли. — Одного поцелуя мало, чтобы это доказать… — Не искушай меня, — вздохнул Шут, — у меня и так уже целый список нарушений. — Он поднялся на ноги и протянул руку, помогая девушке встать. Вернувшись к письменному столу, взялся за перо. Деловито почесав макушку под колпаком, он кивнул Элизе, замершей посреди его невзрачного кабинета: — Я допишу твою неоконченную историю. Ты тоже станешь счастливой, обещаю. Элиза кивнула, в этот раз полностью доверяя своему автору. Окольцованный Шут привычно усмехнулся и, склонившись над пергаментом, полностью погрузился в переплетения чужих судеб.