Во сне, наяву?

— И волосы как у Владычицы, о которой рассказывал Лорд Фарамир! — смеётся одна из нянюшек. — Помнишь, дева, увенчанная золотым венцом? И никого в эльфийском народе не было прекрасней неё! — Совсем не было? — тут же раздаётся голосок внучки. — А почему именно она? Так только в сказках бывает, и золотой венец слишком тяжёлый, чтобы его носить! Из сада раздаются восхищенное оханье и тихий смех нянюшек. Дочь вместе с мужем уехала в Дол-Амрот, разумно оставив девочку в Итилиэне, под присмотром нянюшек и его, «дедушки Фарамира». Из беседки, где он сидит сейчас, бесцельно листая книгу, не видно ни внучки, ни её свиты; но и не наблюдая за ними, Фарамир знает, что девочка наверняка гадает, где же он прячется. А нянюшки думают, что он занят, и стараются отвлечь воспитанницу разговорами и пересказами красивых легенд, которые они уже не раз слышали от самого Фарамира. А он затаился и для того, чтобы ещё раз послушать знакомые истории в чужом пересказе, и тихо понаблюдать за слушающей болтовню нянюшек внучкой. Фарамир упустил момент, когда они завели рассказ о «Лесной Владычице», на которую, по их словам, и была похожа их маленькая госпожа. Он улыбается. Нет, эту легенду они слышали не от него. Наверняка королева Арвен, когда гостила в Итилиэне, рассказывала истории своего рода, которые и нянюшками, и детьми воспринимались не как прошлое, а как чудесные легенды. Вот так, наверно, золотоволосая владычица и появилась в их сказках. И красота той, и её «венец», как называли её прекрасные волосы в легендах, существовали, и о том не забыли даже сейчас. Рассказывать это внучке слишком рано, всё равно она не поверит, что это правда, а не сказки нянюшек. А те, видимо, с чего-то решили, что их подопечная спросит, будет ли она такой же прекрасной, как героиня их историй. Фарамир вновь улыбается. Лишь он знает, в кого пошла внучка. Никто из её свиты не помнит Белую Деву Итилиэна… Фарамир закрыл глаза. И вот он снова молод, готовится к сражению или, быть может, к тренировке. Кровь в жилах закипает, лёгкое волнение сменяется юношеским азартом… Сколько же лет ему было? Двадцать, двадцать пять? Он вспомнит, если захочет, но к чему это? Тогда они с Боромиром отправились с делегацией в Рохан. Вряд ли он даже в те дни смог бы сказать, ради чего они держат этот путь, так кружило его голову ощущение новизны, важного дела… Хотелось крикнуть: «смотрите, я — Фарамир, сын Денетора, я занимаюсь делами государства, а не просто скачу на лошади по землям Рохана!», пустить лошадь в галоп, переговариваться с братом о разной чепухе… Отчётливо из той поры он помнил лишь это чувство. Запахи, звуки, ветер в лицо, ржание лошадей Фарамир, конечно, не забыл, но всё это меркло рядом с памятью о той юной радости… Едва они прибыли в Эдорас, Боромир, наверняка заметив, что брат слишком охмелел от перемен, рассмеялся, но, увидев его удивление, тут же велел ему посмотреть, как рохиррим заботятся о лошадях. — Лучше них никто в этом не разбирается, — Боромир с улыбкой потрепал гриву своего коня. — Смотри, может, обучат тебя каким-то тайнам, и ты превзойдёшь меня даже в этом знании, — и, передав поводья слуге, тут же взбежал по ступеням Медусельда следом за делегацией, уже ждущей старшего сына наместника у дверей. Фарамир, улыбнувшись вслед брату, направился к конюшням, ведя под уздцы своего коня. Он не спешил. Он будто бы старался впитать каждый сделанный шаг, запомнить все запахи и звуки: от запаха травы до запаха похлёбки, от трели дудочки до лая собак… Сейчас Фарамир тоже пытается не упустить ничего из происходящего рядом, хоть и по иной причине. Добравшись, наконец, до конюшни, он почти сразу заметил стоящую у ворот девочку в светлом платье, по виду не старше десяти лет. Та смотрела на него чуть нахмурившись, то ли от лучей солнца, бьющих в глаза, то ли от такого неожиданного гостя. В руках она держала краюху хлеба, наверняка припасённую для лошадей. Фарамиру почему-то захотелось пошутить и, поклонившись так изящно, как не кланялся даже перед каждой знатной дамой Гондора, сказал: — Приветствую, о прекрасная дева! Разреши узнать, как тебя зовут, — и, улыбаясь, посмотрел на девочку. Та, однако, оставалась серьёзной и продолжила смотреть на него недоверчиво, словно гадая, кто же стоит напротив: просто весельчак или же плут. — Эовин, — наконец сказала девочка. — Дочь Теодвин и Эомунда. А ты кто, путник? — Я — Фарамир, сын Денетора, Наместника Гондора! — лихо ответил он, улыбаясь ещё шире. — Вот вырастешь ты, а я тебя в жёны возьму! — и улыбнулся, искренне и добродушно, не желая смутить её. Та, однако, нахмурившись ещё сильнее и не проронив ни слова, скрылась в конюшне. Фарамир тяжело вздохнул, словно от большого разочарования. Возможно, это оно и было, но он и сам не смог бы ответить наверняка. Может быть, Фарамир пожалел о том, что сказал, или же о том, что новая знакомая так быстро его покинула, сейчас уже не вспомнить. Пока он гадал, чем так напугал девочку, подошёл конюх и, поклонившись, деликатно напомнил, что лошади Фарамира необходим отдых… За хлопотами он почти сразу забыл ту встречу и слова, что так легко сказал девочке. Время шло, Фарамир взрослел, менялся, сражался за свою страну… Потом увидел её, ту, которую полюбил больше жизни и которая стала его женой. Но ни разу, пока они были вместе, она не напомнила ему о той, давней встрече. Не сказала, смеясь, что он наверняка унаследовал дар предвидения от нуменорских предков. Может, забыла о той их встрече. Наверняка не один Фарамир шутил с ней так. Он и сам почти выбросил из памяти ту шутку, пока впервые не увидел свою внучку. Точно такую же, как та серьёзная девочка с краюхой хлеба в руках, разве что одетую с пышностью, положенной внучке гондорского Наместника. Дочь рассыпалась в извинениях, что ни разу не привозила внучку к дедушке, если не считать младенчества, он же молчал, не сводя с той глаз и вспоминая… Юность, счастье и ту, которую не видел годы и годы… — Здравствуй, дедушка, — сказала внучка наконец. — Мама говорила, ты мудр и добр, — и замолчала, внимательно смотря на него. Каждый раз, когда Фарамир видел её, он словно бы вновь становился тем юношей. Будто бы не случилось ничего, будто бы он всего лишь лёг подремать под деревом, а, очнувшись, увидел ту серьёзную девочку, внимательно рассматривающую его. Разве это невозможно? Но, едва его взгляд падал на руки, он горько усмехался, что сон того юноши затянулся на годы. Всё чаще ему казалось, что он не столько живёт, сколько видит сон о старом мудром правителе, где за правителя — он, юноша, ожидающий пробуждения, чтобы, потянувшись, поймать взгляд девочки и, улыбнувшись ей, ждать, пока она осторожно-осторожно улыбнётся в ответ. Помнила ли Эовин ту их встречу? Уже не узнать. Много времени прошло с её ухода. Даже в мыслях он не хочет произносить слово «смерть». — Дедушка, — слышит он наконец. — Дедушка, а мне сказали, ты занят! Фарамир, легко, как в молодости поднимается с кресла, подхватывает бегущую девочку на руки. — Теперь, моя принцесса, я свободен! — и улыбается, совсем как тогда.