Основа мира

– А, Макс! – только и говорит Джуффин с порога, как всегда радостно и живо, а тот в ответ вздрагивает всем телом. Даром что он не кот и шерсть на загривке не топорщится. Засмотрелся на темнеющее небо за окном и не услышал шагов, а теперь готов провалиться куда угодно: оказаться в Арварохе в гнезде злющего буривуха, на дне дальнего океана, посреди пустыни с лютыми ветрами, в пустоте Хумгата, да хоть в своем родном мире в пустой затхлой квартире… Он пытается выдавить улыбку. Выходит неважно. Джуффин оглядывает его с головы до ног так, что щекотка сбегает по позвоночнику, и цокает языком: – Экий ты, оказывается, впечатлительный. Макс смотрит на него – и видит не начальника Тайного сыска, не бывшего картежника и наемника Чиффу – он видит человека с ледяными глазами и кривой улыбкой, которого Книга поместила в центр сводящего с ума сценария. Макс давно научился говорить с наваждениями и отменять их одним уверенным: “Ты не существуешь”, – но это наваждение острее и тяжелее остальных. Оно может запросто отменить самого Макса. – Нет, сэр Макс, это, как ты любишь говорить, “полный конец обеда”, – ворчливо говорит Джуффин. – В Смутные времена мной младенцев пугали – так те и то не так тряслись. Еще мне вслед погремушкой могли погрозить. А ты расклеился. – Это потому, что у меня нет погремушки, – усмешка у Макса выходит тоже неладная. – Извините, что-то меня этот ваш двойник совсем из колеи выбил. Так и жду теперь, что вы что-то эдакое отчебучите… Мир, там, в черную дыру запихнуть или город дотла выжечь… – Совершенно возмутительная копия. Но скажи на милость, Макс, с какой это стати ты веришь этому противному садисту-старикашке, которого подсунула тебе Книга? – Джуффин умудряется так качественно разыграть досаду и возмущение, что Макс почти верит и думает: и правда, с какой? С какой стати его личный мир дал такую трещину? Он ведь помнит, как было раньше: появляется Джуффин – и мир расцветает, даже если конец света не грядет, а уже за пятки кусает; один взгляд насмешливый, одно ворчливое “иди уже, ты тут и так все сожрал, горе”, – как слоновья доза успокоительного с примесью легкого наркотика. А теперь… – Не знаю, – честно вздыхает Макс. – Наверное, вы… Ваш двойник просто был слишком убедителен. – Какой он молодец, – ехидничает Джуффин. Подходит к Максу – шаги стремительные, темно-серое лоохи шелестит в воздухе – и неожиданно выдает ему крепкий щелбан. А потом заключает в объятия. Макс застывает, задержав дыхание – тело напрягается моментально, наливается жаром, требует бежать или драться, но его удерживает на месте невесть откуда взявшаяся тяжесть. Словно воздух стал вязким, как кисель, захочешь дернуться – увязнешь. – Кончай уже думать всякую хренотень и ждать подвоха, – советует Джуффин – голос его звучит словно отовсюду сразу. – Сам прекрасно знаешь, что я не враг тебе. И сделай, пожалуйста, вдох, а то свалишься без чувств, и твое ошалевшее тело решит, что и в этом я виноват. Дыши, сэр Макс. В сущности, тебе очень повезло: твое остаточное переживание засело не в недрах сознания, откуда потом его хрен вытащишь, а решило погулять по телу. Это ерунда, я и предположил, что ты справишься и так, но ладно уж… Но если ты сейчас не вдохнешь, я сдам тебя на руки сэру Шурфу и прикажу до конца года не выпускать. Вдох дается тяжело. Паника выкручивает легкие и разгоняет сердце – но вдруг ложится мысль: да это же попросту глупо. Ровная, спокойная мысль, и за ней выравнивается, замедляется дыхание. И Макс наконец чувствует все – и тепло чужого тела, и щекотку от чужого могущества, которое напирает со всех сторон, словно тебя в бочку с горячим шампанским окунули; и как Джуффин похлопывает его по спине, не как-то ритмично, словно колдуя, а просто – как, тьфу ты, ребенка. И слышит тихий смешок над ухом: – Ну что, полегчало? ...И мир становится теплым морем с щекочущей кожу пеной. Зеленой лужайкой, шумной ярмаркой, солнечной кухней с кипящим чайником, летним переулком после дождя, ветреной дорогой поздней осенью. Каким и положено ему быть рядом с Джуффином – бесконечно приятным и твердым. Такой мир не выжжет ни одно Синее пламя. “Кажется, я дурак”, – думает Макс, а вслух ворчит: – А по лбу за что? – Обиделся, что ли? Это чтоб ты с перепугу плеваться не стал, решив, что я тебя убивать собираюсь. – Джуффин, вы серьезно считаете, что я могу вас прикончить? Макс на миг представляет себя куклой, которую жадная девчонка с косичками прижимает к груди: его точно так же жестоко спеленали объятиями, прижав руки к туловищу, и говорить ему приходится, глядя в стену. Это смешно и неловко – но больше, конечно, смешно. ...Вместо ответа по залу проносится восторженный голос Мелифаро: – Ого, это что за сеанс любви и страсти? Почему без меня?! И как только Макс встряхивается, оказавшись на свободе, возле него возникает сияющий, как начищенный самовар, Мелифаро с призывно раскинутыми руками, и на смену одним тискам приходят другие. Только этот сеанс страсти быстро переходит в потасовку, и над их пыхтящими телами Джуффин ехидничает: – И зачем нам младшие служащие? И сами отлично полы протираете.