Мятая салфетка с телефонным номером
— …это проще, чем кажется, у меня есть пару знакомых. Олег, ёбана, ты вообще меня слушаешь? Олег честно пытался, и даже пару минут отслеживал сумасшедший бег Роминых мыслей, безумных идей и блестящих перспектив, но вскоре понял, что такой масштаб личности за один вечер не охватить, и погрузился в созерцание глаз напротив. Омуты цвета густого тумана, два водоворота, цепко выхватывающие из окружающего мира какие-то только ему видимые частицы… — Короче, ты уже в своей Ебландии. На, возьми, – в руку Олега ткнулась салфетка. – Там мой номер, проспишься и наберёшь, обсудим. Хлопнув его по плечу, Рома мгновенно растворился в пьяном угаре. Как с неба свалился на бедную его кудрявую голову, так же и исчез. На каждом, каждом без исключения сборище пяти и более пьяных тел непременно найдётся такая парочка – пока все радостно стругают колбаску к выпивке, эти двое уже непостижимым образом примагнитились друг к другу. Сидят, привалившись плечом к плечу, друзья навек, сообщники, бесполезные сигареты успевают стлеть до фильтра, и ни одна мразь не нарушит их покой – словно родство душ и мыслей заключает в нерушимый кокон. Наперечёт вы, судьбоносные сценарии.Пластиковая зажигалка
— Олеееж, может, жига есть под рукой? Олег хмуро посмотрел на безвольное тело, уже почти готовое к отправке в алкогольную Вальгаллу. — Мне-то зажигалка нахрена, я не курю. Тело, проявив удивительную стойкость духа, самостоятельно поднялось и отправилось по замысловатой синусоиде к письменному столу. Олег, больше не в силах притворяться увлечённым чтением новостей, с интересом наблюдал за роющимся в ящиках Ромой. Наконец раскопки увенчались успехом, и Рома с победоносным видом вскинул руку с зажатым в ней маленьким предметом: — Н-нашёл, сука, нашёл! Узнаёшь брата Колю? Олег прищурился, разглядывая дешёвый пластиковый «Крикет». — Если это не та зажигалка, которую Владка обещала мне в прямую кишку затолкать, если я не начну бриться по утрам, то не узнаю. Рома расплылся в самой искренней улыбке, что не могло не настораживать. — Олеееж…мы ж благодаря этой жиге познакомились. В подсмотренной у Мирона манере Олег иронично вскинул правую бровь. — И дальше что? Мне оправить её в серебро и носить у груди денно и нощно? Рома разлёгся на полу и закурил, пуская длинную сизую струю в потолок. Воздух сгустился, отчётливо запахло пьяной кухонной философией. — Ты тогда скучал, на этой вписке, – вдруг сказал Рома, когда никто уже и не ждал от него внятных объяснений. – Ты уже на выход шёл, а я тебя перехватил и попросил прикурить. У тебя была эта зажигалка, и ты с каких-то хуёв принялся рассказывать мне, что вообще-то не куришь, и потом мы разговорились. Только представь – всё, вот вообще всё в жизни по пизде пошло, и тут ты вдруг встречаешь свой последний шанс, который попросит зажигалку. И хули ты ему скажешь – извините, не курю? Я грёбаный фаталист, я всегда выбираю длинную дорогу до дома – а вдруг кому-то нужно будет прикурить, понимаешь? Ни хрена Олег не понял. Но зажигалка уже лежала в заднем кармане джинсов. Она будет лежать там всегда.Записная книжка с погрызенным уголком
Из всех богов Олег готов был поверить только в Локи – мелкого пакостника, прячущего необходимые вещи в самый ответственный момент. Записную книжку, например. А всё папа, чёрт бы его побрал, передавший сыну часть журналистских привычек, в том числе и твёрдую уверенность в том, что рукописи не горят. Под ноги Олегу попалось что-то, определённо напоминающее пожёванную и измятую страницу его склерозника. Двумя секундами позже Олег обнаружил только утром перевезённую на их общую квартиру Ромину кошку, самозабвенно пожирающую его ежедневник. Потеряв дар речи от такой наглости, он собрал все силы на ответный удар, метко швырнув в наглого зверя тапочек. Кошка злобно зашипела, пушистым пунктиром метнулась через комнату, найдя убежище на руках вошедшего Ромы, свернулась облаком летучего шороха. — Это, Олежка, меховая паскуда, – сообщил Рома, ласково почёсывая сфинксообразное чудище между ушей. — Я заметил, – едко отозвалась пострадавшая сторона, поднимая погрызенный ежедневник за обложку. – И какой гастрономический интерес она нашла в смеси бумаги и клея? — Абсолютно никакого, – невозмутимо отозвался Рома. – Как и в трёх маминых фиалках, моём ремне и примерно тридцати чашках. Батька ей за каждый трофей на миске крестик рисовал, ну, знаешь, как советским лётчикам за сбитые «мессершмитты». Кстати, Меховая Паскуда – это имя. Вообще её зовут Чика, но… — Мне теперь так к ней и обращаться? «Доброе утро, Меховая Паскуда?» —А как ещё? – искренне удивился Рома.Журнальный столик с длинной царапиной
Конечно, это всё можно было понять гораздо раньше. Какие, к чертям, звоночки – колокольный набат, да Рома даже не скрывался особо, только от прямых ответов уходил. Олег занимался излюбленным делом – яростно отрицал реальность, и даже добился невероятных успехов на этом поприще. И всё же, когда позвонил Денис, и неестественно бодрым голосом сказал, что Роме сейчас плохо, но они справятся, всё будет хорошо, Олег остро чувствовал, как идёт трещинами ненадёжный ледок слов, открывая страшный, бездонный омут, откуда уже не выплыть. Дома творилось какое-то трагикомичное действо: все носились, сталкиваясь в коридоре, сигаретный пепел летал по всей квартире вперемешку с обрывками фраз: — …может, скорую вызовем? Не знаю я… —…головой, блядь, думай, под чем он! Чтобы его из больницы сразу на шконку? — …Твою маааать! Олег молча смотрел на судорожно вздрагивающего Рому. Раскрасневшееся лицо, дёргающиеся в оскальной гримаске губы – ну уморительная же рожа, смешная, ведь невозможно же не рассмеяться?! Денис мягко, но уверенно оттёр его плечом в другую комнату. — Посиди лучше тут, лапуля. Ты сейчас ничем не поможешь. И он – безвольная марионетка – кучей рухнул прямо возле низкого столика. До двух ночи бездумно переставлял-тасовал стоящие на столике предметы, как гадалка мешает карты, то выстраивая их шахматном порядке, то стремительным броском расталкивая во все стороны. Уставший Денис заглянул в комнату, хмуро обронил: — Переломался. Жить будет… До следующего раза. Олег, как раз чертивший на столе ключом узоры, сжал зубы и с неожиданной силой вдавил ключ в столешницу, взрезав отличное морёное дерево на несколько миллиметров. Глубокая зигзагоообразная царапина – единственное свидетельство той бесконечной кошмарной ночи.Уродская кружка
— Кружка с сиськами? – Олег закатил глаза. – Рома, серьёзно? Такое убожество дарят друг другу школьники-задроты, а потом прячут от мамок. — Зато пол-литра кофе влазит, – Рома любовно огладил выпуклый кружечный бочок. – И ты её не хватаешь, что тоже важно. Олег попытался вложить в ответ всё имеющееся ехидство: — Тебе нагуглить, каким количеством слюны люди обмениваются при поцелуе? — И спермой тоже. Но я же не дрочу тебе в утреннюю кашу? Не нравится эта кружка – подари другую. Подарил. Новая, красивая кружка прожила целых пять дней, прежде чем была вдребезги разбита Меховой Паскудой, которая сисечного монстра почему-то принципиально не трогала. После этого Олег начал серьёзно подозревать её в организации заговора.Кораблик из пятитысячной купюры
Хрен бы с ним, с их первым во всех смыслах настоящим выступлением – это были их первые настоящие деньги. Олег, высунув язык от усердия, выводил на одной из купюр аббревиатуру «ЛСП». Рома, подкравшись сзади, прижался губами к его шее – один из немногочисленных жестов нежности, которые он себе изредка позволял. — А что? – сообщил Олег, сворачивая подписанную купюру в кораблик. – Это тотем, заговорен на бабло, тёлок и долгое хранение овощей. У меня есть зажигалка, а у тебя будет это. Позднее тотем превратился в умозрительную вешку. В этой заранее проигранной битве они с Денисом шли на всё: блокировали его карты, потрошили заначки, пытались отрезать от гибельного круга друзей по шприцу. Только одного Олег не делал – даже мысли не возникало забрать красный кораблик, заложенный за обложку паспорта. День, когда этот кораблик покинет тихую гавань и уплывёт в руки очередного барыги, должен был стать окончательной точкой. Не уплыл.Наполовину изрисованный альбом
Плевать с Эмпайр-Стейт-Билдинг на всех его баб, официальных и не очень, на друзей, на левые пьянки. Олег ревновал его только к музыке и этюднику. Ну и к Меховой Паскуде, да, немного. Ромина душа раз и навсегда была посвящена замешиванию текстур – музыкальных ли, красочных, текстовых – уже не имеет значения. Он безраздельно принадлежал миру искусства, своими руками создавал трепетную жизнь в мире теней и звуков, куда посторонним не было хода. Засунув нос в Ромины рисунки, Олег обнаружил, что на многих изображён его лихой кудрявый вихор и знакомые очки в толстой оправе, что определённым образом успокаивало. Он даже попытался наложить лапу на пару набросков, на что получил решительный отказ. — Тебе жалко? – суча ногами, ныл Олег. – Тёлкам своим пачками эти рисунки раздаёшь! — Потому что хуй я клал на этих тёлок, – меланхолично ответил Рома. – Я оставляю себе только то, что действительно хочу помнить.Телефон в расцарапанном чехле
Рома категорически отказывался менять свой не единожды битый ведроид на что-нибудь поприличнее. — Я с ним уже четыре года! – кипятился он в ответ на все увещевания. – Тут все мои заметки, тут коллекция мемасиков, начиная с 2009 года, на нём олдскульная наклейка, которую не оторвать, в конце концов! Это мой талисман, а все несогласные могут прогуляться нахуй. Именно этот телефон Олег сжимал, сидя на корточках в приёмной больницы. Снова иллюзорная вешка – несчастный аппарат столько пережил, и Рома переживёт. Пока горит экран, с ним всё будет хорошо. Было пятьдесят процентов заряда. Было тридцать семь процентов. Было двадцать три процента. А потом не было ничего.***
Мы обрастаем хламом всю жизнь – не в силах выкинуть бабушкину чашку, валентинки из младшей школы, первые ролики. Мы изо всех сил цепляемся за то, что будет иметь значение тогда, когда нам уже не будет до этого никакого дела. Люди живут, пока вещи помнят их прикосновения. Люди живут, пока другие, ещё тёплые руки несут эти прикосновения дальше. И поневоле задумаешься: Когда школьная подруга недрогнувшей рукой отправит в мусорку наши детские открытки. Когда мои школьные лыжи найдут своё последнее пристанище в чьей-нибудь дачной печи. Когда некому будет хранить мой молочный зуб и прядь волос в шкатулке. Неужели меня тоже не станет?