Свобода ошибаться

Кэнаху нравилось думать, что он никогда не был посредственностью. Конечно, случалось так, что он опускался достаточно низко, хотя и полагал, что это должно окупиться в далеком будущем. Но даже самые отвратительные его поступки всегда имели под собой причину. Он никогда не делал ничего дурного просто потому, что хотел, и всегда находил объяснение каждому своему действию. И в его представлении именно это и означало, что он не был посредственностью. Но это, конечно, было совсем не так: на самом деле Кэнах был совершенно посредственным, но для него принять любое наказание было проще, если оно выглядело как разумный ответ на его поступки. Внезапное заключение в тюрьме и последующая его «сдача в аренду» раздражающей и слишком богатой графине были не так уж плохи в качестве естественных последствий его неправильного, хоть и понятного, выбора. Куда лучше, чем клеймо «благородного преступника», или какая-то еще подобная глупость. Помимо давней привычки к самообману, Кэнах отличался непомерным самомнением. Но это он успешно оправдывал тем, что его-то только он один и поддерживает, и нет никакого смысла отказывать себе в этом удовольствии. Хотя на самом деле, теперь это было уже не совсем правдой. Каким-то образом, несмотря на всего его попытки остаться в холодном отчуждении, он обзавелся определенной компанией. Слово «обзавёлся» было данью формальности. Кэнах никогда не признался бы вслух, что следует за кем-то. Если уж они и оказались в одном месте и сражались во имя единой цели, то это было простой случайностью. А может быть, это они следовали за ним? Кэнах определенно не желал этой странной, непонятной ему полудружбы. Нет, это все были их личные заморочки. (Коммандер, разумеется, был выдающимся исключением. Но он был выдающимся исключением абсолютно во всем, так что это Кэнаха не тревожило). Тем не менее, вся эта беготня вместе со случайными союзниками, которых нельзя было даже назвать нормальной гильдией, больше не вызывала у Кэнаха отторжения. Пока он в полных опасностей джунглях валял дурака с толпой придурков, которые с каждым новым днем казались ему чуть меньшими придурками, он мог забыть о некоторых неоспоримых и печальных фактах. Пусть всего лишь на время, но он мог забыть о том, что на самом деле у него нет и не было настоящего выбора, возможности самому решать, куда идти и что делать. Он мог забыть о непрестанном назойливом жужжании в голове, о манящем голосе, который сейчас исчез, но его эхо всё ещё вторило самым мрачным мыслям Кэнаха. Он мог забыть о том, каково быть второрожденным и всегда оставаться на втором месте: всего лишь среднее дитя, застрявшее между «Перворожденными» и «теми, кто создан во имя великих целей». Он мог забыть о том, что его жизнь, как и жизни всех сильвари, определялась действиями его Матери — а в его случае, точнее сказать, бездействием. Но он не мог игнорировать эту неприятную истину вечно. Вскоре после того как дракон пал, и остаток их разномастной героической компании вернулся в обычный мир, правда снова возникла перед ним, и на этот раз она была громкой. Намного громче, чем когда-либо. Однажды Кэнах рассказал об своих чувствах Коммандеру, очень коротко. Несмотря на все свое отвращение к Перворожденным, он неожиданно обнаружил в Трахёрне нечто, достойное восхищения. Многие сильвари сумели устоять против зова Мордремота, но это дорогого им стоило. У самого Кэнаха и даже у Коммандера были моменты слабости в этих проклятых джунглях, и тогда они могли рассчитывать только друг на друга. Это был опыт... познавательный, мягко говоря, и он оставил у Кэнаха впечатление, что Коммандеру можно доверить намного больше, чем кому-либо ещё. Но Трахёрн оказался лицом к лицу с чудовищем в одиночестве, без всякой надежды на спасение и не дрогнул даже в последние мгновения жизни. Его истинная сила, и его решимость... они заставили Кэнаха задуматься, пусть и всего на секунду, что Мать была права, даруя так много своего благословения Перворожденным. Конечно, одного этого было недостаточно, чтобы Кэнах полностью изменил свои взгляды на жизнь, но вполне достаточно, чтобы посеять в его душе сомнения. Неужели он ошибался, полагая, что Перворожденные не заслуживают благосклонности? Был ли он в самом деле хуже, чем они? И не поэтому ли ему не была дарована Дикая Охота? И поэтому ли он раз за разом оступался в своих решениях (в тех, которые сначала казались оправданными, но в итоге были неверными, чего Кэнах и сам не отрицал), и не из-за этого ли так надолго потерял свободу? Был ли он ошибкой? Это были темные и мрачные мысли, намного хуже тех, что приходили к нему перед пробуждением Мордремота. Кэнах полагал, что все дело в проклятом драконе, посеявшем в его разуме семена сомнения и разрушения, а он оказался всего лишь ещё одной его невезучей жертвой. Кэнах всю свою жизнь сомневался в мудрости Бледного Древа, и дракон точно знал, на какие места давить, чтобы выбить его из колеи. Это беспокоило его, в достаточной степени, чтобы кое-что выплеснулось на того, кому он полностью и безоговорочно доверял. — Ну так спроси её сам, — раздраженно сказал Коммандер. Кэнах не винил его за резкость — Коммандер был занят чем-то, связанным со сломанным мечом Трахёрна, и вряд ли у него было лишнее время, чтобы отвлекаться на личные проблемы Кэнаха — но это был совсем не тот ответ, которого он ждал. — То есть, ты предлагаешь мне ворваться в Рощу и потребовать аудиенции у Бледного Древа? — Она поговорит с тобой, — сказал Коммандер, в десятый раз за последнюю минуту зарывшись в рюкзак, — она говорит со всеми своими детьми. Иди домой, попроси встречи с Матерью, и поговори с ней об этом всем. Поверь мне, она выслушает. — Она слышит только некоторых из своих детей, — издевательски ответил Кэнах, — у большинства из нас нет таких привилегий и возможности обращаться к ней по своей прихоти. Она занята, и кроме того, я слышал, что она всё ещё не до конца выздоровела. Коммандер наконец захлопнул свой рюкзак, встал, перекинул его через плечо, и внимательно посмотрел на Кэнаха. Его взгляд был грустным, как и все последние месяцы, но Кэнаху показалось, что на этот раз его печаль не связана с обычными тяготами. Это было что-то более личное, и Кэнах почувствовал укол вины за то, что только добавляет ему проблем. — Она может потратить на это своё время. У неё много детей, и она бывает занята, но она не оставит тебя страдать, если ты попросишь ее о помощи. Он на мгновение замолчал, и протянул свободную руку к Кэнаху, как будто желая коснуться его лица, но в последний момент отдернул её и вместо этого сказал: — Просто... иди домой, и поговори с ней. Это была нелепая идея, которую Кэнах немедленно отверг. Он не мог просто так взять и вернуться в Рощу (которая давно уже не была его домом, спасибо всем большое), сразу как ему взбредет в голову. Он совершил «определенные правонарушения» во время борьбы с Мордремотом, и всерьез вывел из равновесия Анис своей склонностью сходить с намеченного курса и игнорировать ее прямые приказы, когда ему было удобно. Вряд ли в ближайшее время его отпустили бы в Рощу по личному делу, и это казалось прекрасным предлогом, чтобы полностью избежать проблемы под названием «разговор с Матерью». Так что он откинул эти мысли и сосредоточился на работе, пытаясь смириться с тем, что предпочел личный выбор прямым приказам. Последнее, чего он хотел, так это вмешивать Коммандера в свои полные неразберихи отношения с графиней, и для этого на время стать «хорошим маленьким сильвари» было наилучшим вариантом. Кэнах наплевал бы вообще на эту ошибку прошлого, но его останавливала мысль о том, что это наверняка принесет Коммандеру очередные неприятности. И всё было бы нормально, если бы не внезапная новость о мемориале Трахёрна. У сильвари не было традиций, связанных со смертью или погребением: большинство убитых просто оставались разлагаться там, где были повержены, ну или, в крайнем случае, их тела переносили в более удобное место, если они погибали на какой-нибудь дороге. Они, конечно, оставались навсегда запечатлены во Сне, но у сильвари совершенно определенно не было кладбищ, мемориалов, или чего-либо подобного. Видимо, Трахёрн должен был стать исключением из общего правила. Или, может быть, даже основателем новой традиции погребения. У Трахёрна всегда отлично получалось становиться в чем-нибудь первым. («О, это же наш второсортный второрожденный. Я думала, ты в тюрьме, младший брат. Но ты, я вижу, довольствуешься объедками, как и всегда. Я нисколько не удивлена». Кэнах никогда бы не признался, но слова Фаолайн тогда задели его намного сильнее, чем он ожидал). Кэнах не собирался идти к мемориалу. Даже если бы он и придумал, как отдать дань последнего уважения Трахёрну, он все равно не хотел участвовать ни в чем, связанным с его памятью. Учитывая его известное в Роще отвращение ко всем Перворожденным, большинство сильвари, пожалуй, расценили бы его попытки сказать хорошее про Трахёрна как тонко завуалированное оскорбление. Но Анис освободила его на неделю для того, чтобы он мог добраться до Рощи и выразить свое уважение — и это было не столько «освободила», сколько приказала пойти туда и «сделать уже с собой что-нибудь, чтобы подавленные чувства не довели его до убийства кого-нибудь из Сияющих Клинков». Кэнах был глубоко оскорблен самой мыслью, что он позволил бы личным переживаниям повлиять на его работу, но спорить об этом с Анис означало только получить дополнительное задание по возвращению из своего маленького путешествия. Кэнах призвал на помощь всю свою находчивость, пытаясь придумать веское оправдание или мало-мальски значимый аргумент, но так и не смог найти никакой достойной причины для отказа. Изначально Кэнах планировал ровно один раз подойти к мемориалу, кинуть взгляд на эту проклятую статую, и тем самым покончить с неприятной обязанностью. Зато после можно было бы спокойно заниматься своими делами целую неделю, а потом вернуться к Анис, и доложить ей, что выполнил приказ. Но все его планы пошли прахом, как только он увидел знакомые мягкие сине-зеленые огни погруженной в сумерки Рощи. Кэнах был в Роще всего дважды за прошлый год, и оба раза строго по делу. Эти визиты были короткими и срочными, и у него не было тогда даже минутки, чтобы толком осмотреться в родном городе. Теперь же, когда у него внезапно оказалось так много времени и так мало дел, Кэнах вдруг обнаружил, что упивается и Рощей, и тем чувством дома, которое так долго от себя гнал. Сколько бы он не говорил, что это больше не его родина, было почти невозможно сопротивляться чувству безопасности и поглощающей сопричастности. Даже изгнанник вроде него все равно оставался сильвари, и теперь в этом городе, который был ему домом в первые годы после пробуждения, на него нахлынуло так много воспоминаний. В основном хороших, и их оказалось на удивление много: Кэнах уже давно сомневался в том, что в его жизни было хоть что-то хорошее. Он бессмысленно и бесцельно блуждал по Роще, ив конце концов обнаружил себя около летающего стручка, который перевозил пассажиров в верхние палаты, где проводила время Мать. Он совсем не хотел туда идти: ни один ответ, который Древо сможет предложить ему, не подавит сомнения и страхи в его голове. Нахмурившись, он повернулся, чтобы уйти, но замер на половине шага. Мгновение он стоял так, и его разум разрывался между «Я ничего не хочу знать» и «Но что, если...». С раздраженным вздохом Кэнах развернулся и забрался в стручок. Он был абсолютно уверен, что пожалеет об этом. Несмотря на свою всезнающую природу, Аватар Древа казалась искренне удивленной появлением Кэнаха. Его это ужасно раздражало: Бледное Древо всегда знало, где находятся ее дети, так что его присутствие никак не могло стать сюрпризом. Она знала о его приходе задолго до того, как он забрался в транспортный стручок. — О, какой неожиданный визит, — тепло сказала Мать, — что привело тебя сюда, Кэнах? Кэнах был сердит с того самого момента, как он внезапно решил подняться в верхние палаты, и это недовольство никуда не делось. Он скрестил руки на груди, демонстрируя, что ему очень все это не нравится, однако если уж он решился подняться сюда, то был готов добиваться ответов, даже если ему придётся для этого кричать и топать ногами. — Мне нужно поговорить с тобой. Мне нужны ответы. — Как и большинству, — сказала Мать, взмахом руки отсылая свою свиту. Она все ещё была слаба, и ее помощники колебались (тем более что у них, как и у прочих, были причины не доверять Кэнаху), но Мать все же настояла на том, что за несколько минут с ней ничего не случится, и они могут ненадолго расслабиться. Наверняка ее свите нечасто выпадала возможность передохнуть, особенно в последнее время, и Кэнах был уверен, что они не будут сильно переживать. Когда помощники ушли, Мать снова повернулась к Кэнаху. — Что тебя тревожит? — О, да практически все, — хмыкнул Кэнах, — драконы, люди, асуры, норны. Вообще-то, у меня есть целый список. Почему-то раздражение Кэнаха вызвало у Аватара Древа улыбку: — Сомневаюсь, что ты пришёл только для того, чтобы поговорить со мной о норнах. Ее слова попали точно в цель, но Кэнах мог с этим справиться. — Почему ты отдаёшь предпочтение Перворожденным? Этот вопрос, казалось, смутил Древо. — Что ты имеешь в виду? Конечно, я люблю Перворожденных, но я так же люблю всех остальных сильвари. У некоторых из них весьма непростые задачи, а некоторые проводят много времени со мной, но это всего лишь вопрос обстоятельств. Я одинаково люблю всех моих детей. — Но с Перворожденными все иначе, — настойчиво сказал Кэнах, — ты отдаёшь им предпочтение, даже если в них нет ровным счетом ничего особенного. Ты даруешь им великие цели, Дикую Охоту, о которой половина сильвари может только мечтать. И что бы ни произошло, ты всегда, всегда обращаешься именно к ним. Почему? — Дитя моё, это не «предпочтение», — спокойно сказала Мать, хотя на ее лице все ещё читалось лёгкое замешательство, — просто из всех вас, у них больше всего опыта. Они самые старшие и самые мудрые. Все они — мои первые ростки, и время от времени даже я прибегаю к их опыту. Но я не ограничиваюсь только Перворожденными. Разве ты не заметил, что я призвала твоего младшего брата? Она не называла имен, но Кэнах и без этого сразу понял, о ком говорит Древо. — Это другое, — кисло сказал он, — Коммандер сам заслужил своё уважение. А Перворожденые получили его только потому, что им повезло пробудиться раньше остальных. — Перворожденные также несут бремя своего долга, но мне начинает казаться, что дело не только в них. Мать пристально взглянула на Кэнаха. Ему стало немного неуютно, но этот взгляд приглушил поднимающуюся в нем волну гнева. Она всегда знала, как свести на нет потенциальную перебранку. — О чем же ты на самом деле спрашиваешь? Кэнах очень хотел соврать. Сказать что-нибудь другое, вообще что угодно. Правда была... постыдной, как он неожиданно понял. Он был так зол, и настолько подавлен всем произошедшим с ним, что теперь ему было стыдно за разгорающиеся в нем чувства. Кэнаху казалось, что все его лицо залила бы краска, если бы его не выручала тёмная кора. Но он так не нашёл, что соврать, так что ему осталась только неудобная правда. Правда, которую он и высказать-то мог только потому, что слышать его сейчас могла только Мать. Кэнах был уверен: она уже знает, что он хочет сказать. Что заставить его произнести это вслух — наверняка часть ее грандиозного плана, чтобы вынудить его осознать какую-нибудь дурацкую истину. — Ты даруешь Дикую Охоту некоторым из своих детей, но далеко не всем. Ты благоволишь многим, но многие же не получают ничего. Большинство сильвари готовы принять то, что кто-то создан, чтобы стать твоим Героем, кто-то — для великих целей, а все остальные — для обычного, посредственного существования. Для того, чтобы быть всего лишь фоном для героев, жить — и ничего не достигнуть. И у тебя хватает жестокости требовать, чтобы все мы были довольны такой лишенной смысла жизнью! Сначала его голос был ровным, но чем больше он говорил, и чем больше кипящих в его сердце чувств изливалось на Мать, тем больше он терял над собой контроль. Его почти перестало волновать то, как все это выглядело. Кэнах вдруг понял, что ему больно. И в этом была правда, от которой он бежал многие годы: он мог сколько угодно повторять, что «никому не кланяется», но самым ранящим было то, что на деле у него никогда не было даже шанса отвергнуть своё высокое призвание. И эта мучительная правда каким-то образом сделала его меньше, чем личностью. Меньше, чем сильвари. Вторым сортом. Второрожденным. — Почему? — наконец спросил он, и его голос подрагивал, как никогда раньше, — почему ты поступаешь так с теми, о ком ты, вроде бы, должна заботиться? Мать долго молчала, намного дольше, чем хотел бы Кэнах. Воцарившаяся тишина была совершенно оглушительной, и заставляла его думать о том, что на этот раз он перешёл все возможные границы, и сейчас здесь наверняка появится свита Древа, чтобы выкинуть его из верхних палат. Но никто не пришёл, и по-прежнему оставались только он и его Мать, застывшие в неуютной тишине. Через долгое время Мать протянула к Кэнаху руку, и по ее движению было понятно, что она предлагает ему взять ее ладонь. Но он не собирался этого делать, поэтому плотно скрестил руки на груди и даже зарылся пальцами под наплечники, но в какой-то момент его вызывающая поза превратилась в что-то более личное, словно он пытался успокоить сам себя... если бы не тот печальный факт, что это абсолютно его не успокаивало. Он снова ощутил прилив стыда, и почувствовал, как горят его щеки. Мать опустила вытянутую руку, убедившись, что Кэнах не собирается к ней прикасаться. Вместо этого она сказала: — Кэнах, ты в самом деле так думаешь? Что я не дала твоей жизни никакой цели? Кэнах не смог найти слов, чтобы выразить своё разочарование от ее вопроса, поэтому просто коротко кивнул. На лице Аватара Древа отразилась печаль. — Ты прав: я не дала тебе великой цели. Тебе не суждено очистить Орр, или спасать народы, или сражаться с древними драконами. Я не пророчила тебе защищать яйцо дракона, или вести за собой армии, или даже спасать болото от порчи. Ты не Герой, Кэнах. Ты не был рождён для великих дел. На мгновение Кэнах ощутил тяжёлую, давящую боль в груди, такую, что ему показалось, будто его сердце разорвалось на две части. Это было именно то, почему он не хотел приходить сюда: он не хотел, чтобы его страхи подтвердились. Он всегда подозревал, что его жизнь не имеет смысла, что его существование бесцельно, но теперь, когда все это оказалось правдой... это было уже чересчур для него. Он мог держать лицо, он был сильным, но внутри у него все оборвалось. Но Мать продолжала: — Но это же не значит, что вся твоя жизнь бессмысленна. Это далеко не так. У тебя нет цели, мой дорогой, потому что я не дала ее тебе. Этого оказалось достаточно, чтобы прервать метания Кэнаха между ненавистью к себе и отвращением и заставить взглянуть на Аватар Древа. Он в самом деле внимательно посмотрел на неё, пытаясь понять, что она имеет в виду. — Цели Перворождённых были связаны со мной, — сказала она, — они должны были помочь мне вырасти, защищать меня, держать на расстоянии наших врагов, и прочие подобные вещи. У многих из второрожденных были такие же цели. Я все ещё слишком молода, насколько это вообще возможно для Древа, и многого не могу сделать сама. Мне нужна была помощь, и я призвала моих детей помочь мне. Но мои Герои, исключая тех, кто стал Безмолвным или присоединился к Двору Кошмаров, подчиняются беспрекословно. Они не спрашивают «зачем», а просто делают то, что должно. Очень немногие из остающихся со мной детей интересуются, что означают их действия и насколько они на самом деле оправданы. Твой Коммандер один из них, — она слегка улыбнулась, — хотя, я думаю, ты и сам знаешь, что он особенный. Ее улыбка растаяла так же внезапно, как и появилась. — Но некоторые исключения не меняют правило, а оно в том, что Герои всегда действуют во имя меня. Но мне не нужны слепо повинующиеся слуги, и именно из-за этого я восстала против Мордремота: свобода прекрасна, и я хотела бы, чтобы все мои дети были свободны. Но многие из моих детей, пусть будут благословенны их сердца, не понимают этого. Они хотят помогать мне, чтобы я была счастлива, и я подозреваю, что это следствие нашей общей связи через Сон. И сколько бы я не пыталась повлиять на это, и сделать так, чтобы никто из вас не мог стать мордримом, все идёт совсем не так, как я хотела бы. Мать на мгновение замолчала, и по-настоящему, широко улыбнулась Кэнаху. — Свобода, Кэнах. Это был мой дар тебе. Я не дала тебе никакой цели, именно для того, чтобы ты мог выбрать ее себе сам. В этом ты был первым, и ты мог бы стать примером для всех: счастье не в служении, а в возможности выбирать. Кэнах не смог удержаться от громкого смеха. Это было уже чересчур. Дарованная ему свобода? Чтобы он мог управлять своей жизнью? — Я прямо-таки превосходный пример, — с горечью сказал он, — два десятка грязных делишек, которые в итоге привели меня в тюремную камеру. Вся жизнь в ошибке на ошибке, сосредоточенных в неуправляемом существе, совершенно не понимающем этот мир. Прекрасное использование свободы, как тебе кажется? — Да, именно так, — сказала Мать, — потому что эти ошибки целиком твои. Этим и прекрасна настоящая свобода: у тебя есть право на собственные ошибки. Ты не появляешься на свет «хорошим» или «плохим», но ты можешь сам решать, каким ты станешь. И какой пример может быть лучше, чем тот, кто ошибается, но может сделать сознательный выбор и все исправить? Какой пример может быть лучше для твоих младших братьев и сестёр, которые пытаются разобраться во всех сложностях «правильного» и «неправильного», чем тот, кто содержит в себе и то, и другое? Кэнах очень не хотел в этом сознаваться, но ее слова успокаивали. Мать опрокинула его с пьедестала высокомерия, а теперь всего за несколько минут помогла ему прийти в себя. Это было невероятно, но теперь он обрел для себя смысл. Это объясняло большую часть его жизни, хотя он и предпочёл бы получить эти объяснения несколько раньше, желательно до того, как он выставил себя таким дураком. Но все равно это было... успокаивающе. Его жизненной целью был выбор, и он должен показать остальным, что это значит. Пожалуй, он сумел бы с этим справиться. Много часов спустя, на исходе ночи, когда тонкая полоска зари повисла над горизонтом, Кэнах проснулся. Он нашёл удобную ветвь вверху кроны Бледного Древа: не совсем на верхушке, но достаточно высоко, чтобы видеть восходящее солнце и разгорающийся над лесом рассвет. Обычно он не растрачивал попусту время на подобную легкомысленную ерунду, но сейчас ему казалось, что это неплохой способ встретить и поприветствовать свою изменившуюся жизнь. — Я смотрю, ты рано встал. Кэнах обернулся, и увидел Коммандера, который опустился на ветвь рядом с ним. Он заметил и новый двуручный меч, висящий за его спиной. Меч чем-то напоминал Каладболг, сломанный меч Трахёрна, но выглядел немного иначе. Было ли это результатом его долгих поисков потерянных частей? — Ты был занят, — лениво сказал Кэнах, все ещё в упор глядя на меч. Коммандер с удивлением посмотрел через своё плечо, а потом засмеялся и снова повернулся к Кэнаху. — Точно. Но, похоже, никакая сложная задача не обходится без награды. — Вот сейчас я бы подумал, что ты никак не можешь решиться принять на себя роль Трахёрна. — Это не... — начал Коммандер и раздраженно вздохнул, — это не так. Изначально я хотел починить его для Матери, чтобы она потом могла выбрать нового достойного владельца меча, но, судя по всему, меч сам успел меня выбрать. Он посмотрел мимо Кэнаха, куда-то вниз, на далёкую землю, и слегка нахмурился. — Я никогда не смог бы заменить Трахёрна, но даже если и мог бы, то я все равно этого не хочу. Я не хочу быть вторым Трахёрном, я хочу быть самим собой. — Хочешь сам выбирать своё будущее, — сказал Кэнах, внимательно глядя на Коммандера. Коммандер кивнул. — Я знаю, это может показаться странным, — с усмешкой сказал он, — большинство не понимает, когда я пытаюсь объяснить, что имею в виду. Но... несмотря на все, что со мной произошло, мне нравится думать, что это случилось в результате моего выбора, а не потому, что это было мне предначертано. — Даже ужасные события? «Вроде смерти Трахёрна», добавил он про себя, не решившись произнести это вслух. Не так скоро после его гибели. — Особенно ужасные события, — сказал Коммандер и серьёзно взглянул на Кэнаха, — потому что если что-то случилось из-за моего выбора, то я буду знать, что это была моя ошибка. Ошибка, на которой я смогу учиться. А если то, что случилось, было все-таки предначертано, то как я смогу исправить это в следующий раз? Должно быть, именно это имела в виду Мать, когда сказала, что хотела бы, чтобы остальные смогли учиться на его примере. Коммандер был одним из немногих, кто смог бы его понять, но перед Кэнахом лежало ещё много лет жизни. У него было достаточно времени, чтобы в полной мере испробовать свою свободу, и показать то хорошее и плохое, что заключается в ней и ее возможностях. Остальные научатся этому в своё время, но это был неплохой первый шаг. Приглушенно засмеявшись, он вложил ладонь в руку Коммандера, и они переплели пальцы. И это был ещё один выбор, который он сделал сам — и который хотел продолжать так долго, как только будет возможно. — Коммандер, — сказал он, слегка покачав головой, и в его голосе мелькнула улыбка, — ты не представляешь, насколько хорошо я тебя понимаю.