марселин, милая марселин

      В какой-то момент смиряешься, что проще пойти и нарыть чего-нибудь пожевать в пустом холодильнике, чем выжать из себя еще хотя бы строчку; в какой-то момент начинаешь переписываться со своей же второй страницей в двух браузерах, потому как только там будет равный по депрессивности и степени задроства мудак.       На кухне гребаная ядерная зима, ведь единственный жилец питерской однушки забыл закрыть форточку. Окоченевшие ноги липнут к грязному линолеуму. Костя почти не чувствует ступней, но слышит мерзкий звук, с которым они отрываются от пола. И даже это по звучанию приятнее его последних треков, думает он. В третий раз написал одно и то же, только другими словами, в третий раз наорался в микрофон до того, что ближайшие пару суток будет максимум хрипеть или шептать. Если соединить три получившихся трека в одну композицию, то мало кто из непрошаренных обнаружит склейку, наверное.       На третьем десятке лет лишние килограммы и синяки под глазами (в случае Кости скорее похожие на прилипшую к векам бурую грязь), наползают на человека от любого незначительного стресса. Стрессов, соответственно, с каждым годом все больше, поэтому тот, кто совсем недавно дразнил людей за их полноту и возраст, сам выглядит как сорокалетний бомж, кормящийся исключительно в баках за Макдоналдсом.       На днях Лопатин разодрал в мясо кутикулу на большом пальце, потому что этот процесс показался интереснее просмотра свежей серии «Южного Парка», и продолжает раскапывать не успевающую поджить рану, когда не знает чем занять руки, то есть все время, пока не ест, спит или отливает. Мыть посуду и так занятие не из любимых, а когда чистящее средство разъедает раскуроченную до пятого слоя кожу так, словно попутал и опустил руки в кислоту — и вовсе увольте. Как следствие, Эверест из использованных тарелок в раковине и ее округе плюс нехилая подкормка для тех, что таятся в тени и терпеливо ждут новой порции объедков.       Да, тараканов в помещении два на два столько, что все не влезут даже в котелок Кости; столько, что реальнее самому уже сдохнуть от удушья «Раптором», чем вытравить их. Ненасытные мрази подбираются к холодильнику, облепливают резиновые складочки между корпусом и дверцей, чтобы проникнуть внутрь, если не приметишь их сразу и откроешь. Иногда Лопатин всерьез задумывается о том, чтобы добровольно сдать им квартиру и спастись бегством, иногда чувствует фантомные лапки на коже. Надеется, что фантомные. Понятия не имеет, чем им так приглянулась его раскаленная кастрюля и почему они выбирают местом суицида его только что сваренные макароны.       После редких вылазок в магазин Костя старается как можно дольше не менять уличное на шорты и майку-алкоголичку, надеясь посидеть еще хоть немного над сырым текстом, прежде чем вырубиться. Он знает: переоденешься в домашнее — и ты расслаблен, ленив и потерян как творческая личность.       После двадцати волей-неволей задумываешься о семье, рисуешь в воображении образ подходящего человека, лепя из своих индивидуальных фетишей эталон; но когда ты Костя Лопатин — вместо размытых очертаний более-менее приемлемой девушки видишь смоляную бурю волос и глаза тысячелетней выдержки. Костя выстрадал песню о ней и выложил в сеть. Ее песни он напевает, не уходя в, а наворачивая круги по запою. Марселин, милая Марселин.       Маменька, когда предупреждала его, что девчонки порой могут быть недоступными и холодными, что не стоит сдаваться, если она правда запала тебе в душу, никак не предполагала, что сына поймет все буквально и выберет предметом воздыхания вымышленную девочку-вампирку. Смешно, но Лопатин следует совету и действительно не сдается.       Если задумываться, каким именно образом поднимаешься по лестнице — обязательно запнешься, как и собьешь себе дыхание, если вспомнишь о том, что дышишь, вот и Костя старается не считать количество слогов на строку и забивает болт на ритмику, иначе и вовсе перестанет выдавать хоть что-то. Он хочет сравнить себя с геранью в подвальном помещении без окон, с губкой, брошенной в лужу мочи, но рифма ни в какую не идет, и позитивные заметки остаются лишь в его голове.       Звонок и быстрая очередь ударов во входную. Это, должно быть, полиция жизнерадостности, откопали, наконец, Костин адрес и сейчас загребут на двойное пожизненное. Вон, как настойчиво в дверь ломятся. Да он, в принципе, не против. Целиком и полностью признает приговор.       С порога Костю встречают озорные зенки-угольки (почти как у нее); выглядывающие из-под задранной в улыбке верхней губы зубы — вылезшие вразнобой, крупные, острые (почти как у нее); копна волос, не сравнимая с растекшейся в озере нефтью, но (почти как у нее) густая и беспокойная; болтающаяся на тощем подростковом тельце (как у нее) задрипанная рубашка и узкие джинсы (точно как у нее). Не-Она вместо приветствия говорит, перевешивая маленький черный футляр со спины на плечо:       — Дашь мне урок на укулеле?       И Костя, впуская в свое обиталище нежданную не-Марселин, но нечто, по сути, аналогичное, испытывает что-то среднее между радостью от находки мятой сотенки в сезонной куртке и тоской по потраченному на пустое самоедство времени.