Клеймо Тёмной Валы.

Он всегда видел её такой. Независимой. Волевой. Непоколебимой. Её спина всегда была ровной, плечи расправлены, а подбородок вздёрнут. Эта высокая темноволосая женщина не обладала красотой, наоборот, уродливые шрамы нисколько не красили, но у неё был свой особый шарм. Она умела зачаровывать, могла околдовывать, и было в ней что-то сказочно-таинственное. В ярости она была страстна. Её высокий голос эхом отлетал от стен, заставляя дрожь властвовать над телом. Её гнев был глубок и мог испепелить. А взгляд... взгляд этих черных глаз из-под смоляных бровей был полон презрения, насмешки и какой-то своей, непонятной никому, иронии. Она была горда. Столько гордости Саурон не видел ни в одном мужчине, сколько в ней. Она была сильна, о, силы было ей не занимать, и множество раз Гортхаур испытывал на себе тяжёлые удары этих нежных рук. Нежных? Была ли в этой женщине, стремившейся к подчинению всего и вся, хоть капля нежности или заботы? И если бы любой без колебания мог сказать, что Мелькор это воплощение мужчины в женском образе, что в ней нет ничего, что даётся женщине, то Саурон лишь молча бы усмехнулся. Он видел её другой, видел её в те минуты, в которые не положено было видеть. Видел её такой, какой она себя ненавидела. Видел её женщиной. И ту женщину он возжелал всей душой. Ту женщину, которую она не показывала никому. На глазах у других она была презрительно холодна ко всем. На глазах у слуг и подчинённых она была горда, и порой гнев её не столько пугал, сколько придавал сил. Только глядя на её ярость можно было загореться душой. По крайней мере, Саурон с восхищением и ужасом наблюдал за каждым движением этой сильной женщины. Он ни на минуту не забывал о том, что его Тёмная Вала обладала не только силой и мощью, но и сердцем. О да, Мелькор была женщиной, и в ней присутствовала женская грация, женская хитрость и женская безрассудность. Саурон был её слабостью, слишком большой слабостью, и сам Гортхаур это понимал, но никогда не стремился пользоваться своим положением, боясь потерять то, что имеет. Моргот была разумной, не смотря на свою чувственность и весь пыл. Она могла бы сама убить его, если бы почувствовала что-то неладное. Она бы убила, и рука не дрогнула, и в сердце не было бы сожалений. Слишком долгий путь она прошла и не для того, чтобы собственные чувства и глупая привязанность помешали её великим планам. Мелькор поставила свою жизнь на кон и каждый день продвигалась к своей цели, не жалея ни окружающих, ни себя саму. Порой эти мысли посещали голову Саурона, в те редкие минуты, когда она вызывала его в свои личные покои. И как всегда, пока он мерил шагами пустые и холодные коридоры, эти мысли не давали ему покоя. Она имела редкую и дурную привычку вызывать к себе своего слугу поздним вечером, и это означало, что раньше утра Гортхауру не покинуть её комнаты. И это означало, что она нуждается в нём. Так думал Саурон, и эти мысли радовали его как ни что другое. Перед дверью он замялся, как робкий мальчишка. Что же сейчас в голове у Моргот? Чего же ей захочется на этот раз? Эта женщина была непредсказуема, но умела интриговать так, что хотелось кусать локти. Неуверенно постучав, Саурон замер, прислушиваясь к малейшим шорохам, сердце в груди стучало громко, отдаваясь эхом в ушах, ноги затряслись, а ладони вспотели. Неизвестность заставляла его дрожать от предвкушения. Дверь открылась тихо, с еле слышным скрипом. Её чёрные глаза смотрели холодно. Гортхаур нервно облизнул пересохшие губы. В такие моменты, когда они стояли так близко, он замечал, что она выше его на целую голову. Почему она выше? Из-за этого Саурон вечно чувствовал себя неуверенно, словно он неопытный юноша, а она умудрённая годами женщина. Хотя, всё ведь так и было. — Моя повелительница, — Гортхаур склонил голову, и его золотистые кудри соскользнули с плеч, падая на лицо. Моргот ничего не сказала, Тёмная Вала лишь повернулась к нему спиной и скрылась в своих покоях. Это было приглашение. Саурон последовал за своей госпожой, прикрывая дверь. До утра он пленник этой комнаты. Полумрак и лёгкий холод. Стоило ей только уйти в себя, и её комната становилась такой. Видимо, есть то, что тревожит её. Саурон огляделся, находя её тёмный силуэт возле окна. Мелькор стояла к нему спиной, опустив руки вдоль тела. Гортхаур неуверенно двинулся к своей госпоже, останавливаясь от неё по правую руку и не смея нарушить тишину. Она была в печали, его повелительница была опечалена и эта печаль передавалась ему. — Гор, — тихо произнесла Мелькор, и этот голос не был звучным и громким, — преклони передо мной колени. Саурон послушно опустился на колени перед Моргот. — Гор, ты предан мне? — спросила Тёмная Вала. — Я весь ваш, моя повелительница, — тут же отозвался светловолосый слуга. — Покажи мне свою преданность, Гор, — Мелькор продолжала стоять на месте, не шевелясь, смотря куда-то вдаль, в темноту. Гортхаур неуверенно дёрнулся, не зная, чего именно она от него хочет. — Можешь коснуться меня, Гор, — разрешила Моргот. Саурон робко коснулся её прохладной руки. Пылкая и горячая, сейчас она не походила на себя. Обычно, кожа Мелькор обжигала, словно в венах её текла лава, которая разогревала всю её кожу, но сейчас рука была непривычно холодна. Он бы даже не посмел спросить, что случилось. Гортхаур просто понимал, что сейчас он нужен ей, Тёмная Вала нуждалась в его преданности. Осторожно, дрожащими губами, Саурон припал к внутренней стороне её ладони, покрывая робкими поцелуями нежную кожу. Затем выше, к тонкому запястью, оставляя свои тёплые поцелуи на её бледной и холодной коже. — Я хочу, чтобы ты был предан мне до конца, Гор, — вновь заговорила Моргот, — хочу, чтобы каждый твой вздох принадлежал мне, хочу, чтобы каждый твой взгляд был направлен только на меня, хочу, чтобы каждый твой поцелуй принадлежал только моему телу. — Так и есть, моя госпожа, — Гортхаур поднялся на ноги, осторожно скользя пальцами по её позвоночнику — вверх, вниз, и вновь — вверх, вниз. — Моя жизнь принадлежит вам, я весь Ваш. Мелькор прикрыла глаза, тяжёлые веки опустились. Она чувствовала прикосновение его тёплых пальцев через лёгкую ткань. Он был рядом, преклонял перед ней колени не раз, был готов отдать за неё жизнь, но был ещё так глуп и слаб. Зато его преданность не имела границ. И возможно, на этого глупого мальчишку не стоило возлагать столько надежд, но Моргот была уверена, что он будет с ней до конца. — Я слишком устала от этой тяжёлой одежды, — на губах женщины лёгкая насмешка. Саурон сразу понимает намёк и медленно освобождает госпожу от одежды, при этом каждый раз касаясь её обнажённого тела, наслаждаясь необычной мягкостью и нежностью бледной кожи. Гортхаур знает, что госпожа желает от него, но и в этот, как и в прошлые разы, да и в будущие, она так и не позволит поцеловать своих губ. Сколько бы раз она не разрешала касаться своего тела, своих губ она не разрешала целовать никогда. И в этом было что-то обидное, детское и наивное, что не давало Саурону покоя. Словно его повелительница не вся его, когда же он весь отдаётся ей. В этом и была разница между ними. — Будь моим, до последнего вздоха, Гор, — усмехалась Мелькор, — будь только моим. — Я весь ваш, — послушно повторял Саурон, говоря искреннее, с преданностью старого пса, что не покинет свою хозяйку, даже если она умрёт. Гортхаур был готов стать преданным ей до конца своих дней. А Тёмная Вала знала это, знала и то, что не смотря на всю неопытность своего светловолосого слуги, она сделала правильный выбор. И эта ночь запомниться Саурону тем, что единственный раз, один единственный раз, она сама поцелует его в губы, оставляя в сердце отпечаток печали и тоски. Словно клеймо или проклятие, наложенное ею, что будет грызть Гора до конца его дней. Она навеки заклеймила его слугой Тёмной Валы.