Утро

Тесей знал, что не должен был так поступать. Он понимал это прошлой ночью, когда целовал Ньюта в губы, а тот крепко обнимал его за шею, он понимал это теперь, искоса рассматривая спящего Ньюта, он понимал... Да что теперь толку. Исправлять то, что сделано, было поздно. Голова болела от выпитого и от бьющего в глаза летнего солнца. Кажется, Тесей не был так уж сильно пьян вчера, и на самоконтроль никогда прежде не жаловался, но с самого начала все пошло не так. Ньют, от которого два месяца не было никаких вестей, некстати объявился в его доме. Тесей же устал на службе и выпил достаточно, чтобы не скрывать свое раздражение. Разумеется, они поссорились, так уже не раз бывало. Ньют ненавидел контроль, Тесей ненавидел, когда его не слушаются. Зачем они по-прежнему поддерживали отношения, было неясно. У Тесея, впрочем, имелись кое-какие догадки относительно своих мотивов, но он старался не думать об этом. Обычно у него получалось, а вот вчера не вышло. На плечах Ньюта золотились веснушки, и Тесей с трудом удержался, чтобы не поцеловать их снова, как прошлой ночью. Во рту пересохло, сердце заколотилось чаще. Тесей отвел взгляд. За окном было первое послевоенное лето, и мир вокруг казался прозрачным и хрупким, а все эмоции — острыми, разящими насквозь. Тесей никак не мог поверить в то, что он жив, что он вернулся, как и Ньют. Иногда ему казалось, что он счастлив, как никогда прежде, а иногда — что холод под ребрами не пройдет до самой смерти. Возможно, Ньют испытывал то же самое, но они это не обсуждали. Разговаривать у них всегда получалось куда хуже, чем кричать друг на друга. Тесей не помнил, в чем именно они обвиняли друг друга вчера. Он помнил только, что в какой-то момент взгляд у Ньюта вдруг стал беспомощным, как будто он совсем отчаялся объяснить нечто очень важное. Тесей хотел было пройтись и на этот счет, но Ньют резко поднялся со стула, подошел — почти подбежал — к нему и крепко поцеловал в губы, обхватив лицо руками. Тесей понимал, что должен оттолкнуть его, но отчего-то даже не попытался. Поцелуй вышел горячим и сухим. Именно таким, как и мечталось. — Вот, — сказал Ньют, прервавшись. — Прости. Прости, что пропал, что не писал. Мне это сложно... Общаться сложно, понимаешь? Прости меня. Тесей не знал, что ответить. Ньют, скрытный, погруженный в себя, непонятный, вечно раздражал, и временами казалось, будто тот делает все нарочно. В детстве Ньют время от времени прятал вещи Тесея, чтобы посмотреть, как тот будет искать и злиться. Когда ты сердишься, тебе не все равно, так он сказал тогда. Повзрослев, Ньют научился прятать себя. Он исчезал на месяцы, не отвечал на письма, и, очевидно, находил некое удовольствие в том, что Тесей беспокоится. В том, что ему не все равно. За это, за собственное мучительное неравнодушие, Ньюта хотелось ударить. — Мне жаль, — глаза у него были совсем грустными. — Я не хочу, чтобы тебе было больно. Иногда Тесей думал об ужасных, неправильных вещах: что если бы Ньют не вернулся, если бы погиб, ему было бы легче. Не за кем стало бы следить, некем дорожить, некого любить. — Ты не должен был меня целовать, — тихо сказал Тесей. — Это неправильно. Он был пьян и возбужден, и это было неправильнее, чем любые поцелуи. — Знаю, — Ньют обнял его за шею. — Но мне очень хотелось, чтобы ты меня простил. — Я простил, — Тесей медленно сглотнул. — Я просто... Просто иди и ляг спать, хорошо? Однако, вопреки своим разумным, правильным словам, он прижал Ньюта к себе одной рукой, а другую запустил ему в волосы и немного оттянул их. Наверное, однажды это должно было произойти. Все это взаимное раздражение, вся эта нежность и больная, изуродованная войной привязанность толкали их друг к другу, и не было способа спастись и не оступиться. Они поднялись по лестнице, шатаясь, хватаясь за перила и за друг друга и целуясь. Тесей помнил, что в его спальне бардак, но сейчас это не имело значения. Ньют был рядом, он не убегал и не прятался, и можно было забыть о том, что все происходящее — отвратительная грязь, за которую с утра обоим будет стыдно. — Я не хочу делать тебе больно, — прошептал Тесей, когда они оба наконец-то разделись. — Останови меня, если я сделаю что-то не так, ладно? В ответ Ньют улыбнулся. От его волос пахло травами и летом. — Я тоже не хочу делать тебе больно. Никогда. Они поцеловались снова, и Тесей впервые за месяцы почувствовал себя абсолютно счастливым. Он не знал, что нравится Ньюту, и это было взаимное незнание, — но они быстро догадались, как сделать приятно друг другу. Ньют лег на бок, позволяя одновременно тереться о ягодицы и ласкать себя. Тесей кусал его за плечи и наслаждался негромкими стонами и прерывистым дыханием. Возможно, если бы на месте Ньюта был бы другой, он попытался бы взять его грубее; Тесей не льстил себе, он знал, что любовник из него не самый внимательный. Но с Ньютом хватало малого: просто прижиматься и касаться руками, просто целовать. Этого было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя мерзавцем, и одновременно страшно, головокружительно влюбленным. После довольно быстрой разрядки они долго лежали в темноте, слушая дыхание друг друга. Затем Тесей потянулся за палочкой, наложил очищающие заклинания и шепнул: — Давай спать. — Давай, — отозвался Ньют, зевнув. Тесей уснул почти сразу. На границе яви ему померещилось, будто Ньют внимательно смотрит на него и гладит по плечу. За окном громко пели птицы. Ньют проснулся в момент, когда Тесей снова решился посмотреть на него. Потянувшись, он распахнул глаза и улыбнулся. Призрак прошедшей ночи словно бы вовсе не тревожил его. — Доброе утро, — сказал Ньют и легко поцеловал Тесея в губы. — Я боялся, что мне все это приснилось. — Боялся? — повторил тот. — Да, — Ньют кивнул. — Боялся. Я знаю... Знаю, что это неправильно, если что. Мы забудем все, если захочешь. Тесей внимательно посмотрел на него. Первым порывом было сказать: «Да, давай забудем». Вторым — поцеловать крепче, так, чтобы не осталось никаких сомнений в его темных, грязных желаниях. Однако и то и другое было не совсем тем, чего Тесей по-настоящему хотел. — И тебе доброе утро, — сказал он и крепко обнял Ньюта за плечи. Теперь все было правильно.