Это конец

      Она не оттиралась. Она просачивалась в ковер, в мебель, в стены и пол, в воздух. И теперь полотенце тоже было пропитано. Независимо от того, сколько еще нерастраченных сил продолжать чистить имел Сынри, тем не менее, он предпочитал смотреть на эту лужу крови на ковре, чем в очередной раз избавляться он нее. По крайней мере, теперь он точно имел представление к кому относится то, на что он смотрит. Но все растворилось бы призрачной иллюзией, если бы он поднял глаза. Если бы он встретил океан безумия во взгляде другого, он утонул бы сразу, и все, что он знал, показалось бы таким неправильным. Сынри бы снова ему поверил, он всегда ему верит. Он не может больше думать об этом — слишком больно. Ему лишь нужно держаться за то, что он знал, ухватиться за тонкую ниточку здравого смысла. И прямо сейчас, только кровь была реальной. Он чистил в тишине, которая полностью отражала суть его одинокой реальности, пока она не была сломана, полностью разрушена им. — Пожалуйста, скажи что-нибудь. Сынри с силой сжимает зубы, ощущая как сводит от напряжения челюсть и сердце яростно колотится в груди. Слезы, которые он думал, больше никогда не появятся, пылающей лавой застилали глаза, в горле встал плотный ком. Нет, не отвечай. Не давай ему снова указывать тебе, что делать… Но позорные слезы уже текли. Его бледные щеки блестели от слез, и он на мгновение закрыл глаза, чтобы собраться силами. Сынри рассеянно мазнул кровавым полотенцем, пытаясь создать впечатление, что он все еще занят. Как только слезы начали останавливаться, он почувствовал, как теплые, слегка влажные пальцы коснулись его плеча мягко, с любовью, почти так же, как когда-то давно помнил Сынри, так же, как он сейчас жаждет своей душой. Он боролся с желанием взглянуть вверх через плечо, чтобы посмотреть ему в лицо, и найти эту любовь и доверие, которые он когда-то щедро дарил. Блондин точно уверен, сейчас он этого не найдет. Это лицо было бы пустым, полным искусственной, поверхностной любви, без доверия, честности. Он не мог этого больше видеть. Рука мягко сжала его плечо, тонкие кончики пальцев мягко надавливали на его хрупкую кожу. Он поджал губы, борясь с желанием увидеть его. — Сынри, поговори со мной. — Джиен… — прохрипел Сынри, его голос прозвучал надломлено и предостерегающе. Он не хотел, чтобы это начиналось снова, этот цикл они никогда не могли закончить. Но он сдался, как всегда. Его грустные, усталые глаза встретили Джиена, который казался таким прекрасным, таким свежим, таким живым. Сынри внутренне распадался на части, снова завороженный им, и казалось, что остальная часть мира исчезла, когда пропитанная кровью рука Джи коснулась его лица, такая теплая на мертвецки холодной коже Сынри. — Малыш, прости меня, — сказал Джиен, его голос был мягким и тягучим, — я не хотел, чтобы все так вышло. Я не знаю, как это произошло, — его ладонь нежно скользнула по щеке, и Сынри мог бы растаять. Ему бы очень хотелось быть беззаботным, как Джиен, чувствовать себя и выглядеть бодрым. Джи был совершенно другой, такой живой, по сравнению с блондином. Сынри всегда был прямолинейным и серьезным, в то время как Джи всегда был кокетливым, непредсказуемым и улыбающимся. Сынри отстранился и посмотрел вниз. — Я не могу этого сделать сейчас, — сказал он скорее кровавому ковру, — принеси мне новое полотенце, пожалуйста? — он рассеянно взглянул на чужие лодыжки, ожидая, когда Джи уйдет, но тот по прежнему стоял и смотрел на блондина. Его взгляд был почти осязаемым, тепло его тела все еще ощущалась на коже парня. — Пожалуйста, Джиен, — прошептал Сынри почти умоляюще, но не в отчаянии — достаточно, чтобы его послушали, — просто достань гребанное полотенце! — у него не было сил просить, но он бы умолял, если бы не был настолько опустошен. Джиен наконец ушел, оставив Сынри в его безмолвном отчаянии. Он лег на ковер, игнорируя кровь, когда она красными пятнами впиталась в белоснежные волосы, принимая в свои объятия израненную душу парня, который лежал рядом с ней, словно это он был убит. Его щека прижалась к мягкой поверхности ковра, а сложенные руки безвольно покоились перед его лицом, даже пальцы странно скривились и казались ему чуждыми. Он был похож на живой труп. Их жизнь не всегда была такой. Сынри не всегда приходил домой к мертвому телу, кровоточащему на ковре, где Джиен сидел рядом с ним, подтягивая колени к груди и пряча пистолет. Сынри инстинктивно дотронулся до полотенца. С каких пор все пошло не так? После того, как они стали честны и откровенны? После того, как они рассказали друг другу всю правду о себе? Раньше это была ложь, лишь бессмысленные кадры, сделанные для скандальной рекламы их мирового тура — не больше, чем ложка дегтя в море сладкого корейского шоу-бизнеса. Однако, все зашло намного дальше, чем могли бы сказать о них их песни. Они вдвоем становились все ближе и ближе, разделяя на двоих слишком много мерзких тайн. Почему Джи так долго? Сынри больше не мог терпеть. Он сел прямо и оглядел квартиру. Никакого движения, кругом тишина. Блондин поднялся, с неохотой передвигая затекшими ногами, чтобы добраться до комнаты. Когда он приблизился к спальне, он услышал тихое, неглубокое дыхание за приоткрытой дверью. Сынри на автомате двинулся, потянувшись к ручке двери, но его живот болезненно сжался, будто его проткнули тысячи ножей. Рука так и осталась висеть в воздухе. Нет, он слишком четко помнил этот сценарий, это то же самое, что и раньше. Его рука двинулась обратно, пальцы заледенели от страха. Он не хотел видеть эту часть. Чистить мебель от крови трупов, стены в алых разводах, менять деревянные полы — с этим он еще мог справиться, но это… это было слишком много для него. Это была пытка. Сквозь вату в ушах Сынри слышал, как захлопнулась дверь, тихий плач и неразборчиво произнесенные слова. Сынри старался не слушать, пытался повернуться и уйти. «Просто возьми еще одно полотенце и уходи. Вернись к уборке и оставь его в покое…» Но он не мог заставить себя уйти. Наконец, он медленно открыл дверь, крадясь как вор и боясь, что его заметят, но на него даже не обратили никакого внимания. Он замер, затаив дыхание и просто смотрел вперед, парализованный тем, чему он стал невольным свидетелем. Веки Сынри мгновенно потяжелели от слез, заставив прикрыть покрасневшие от недосыпа глаза. Он осторожно выдохнул через рот, затем снова открыл глаза. Джиен сидел на полу возле кровати с расслабленно расправленными ногами, на которых красовались драные джинсы из последней коллекции Saint Laurent. Разорванный кусок ткани, скорее всего, полотенца, который он достал для Сынри, был обернут и крепко привязан к его верхней части правой руки. Его правая рука сжалась в кулак, заставляя лазурные линии его вены выступать через кожу. В ладони левой руки был длинный тонкий шприц, игла которого располагалась над его правым предплечьем. Беспорядочно рассыпанные по лицу, отросшие пряди черных как смоль волос падали на лоб, скрывая соленые дорожки слез, которые бежали по точеному лицу. Кусая губу, Сынри опустился на колени и пополз к Джиену. Он нерешительно отодвинул грязные пряди волос, чтобы посмотреть на его лицо, наблюдая, как растекшаяся черной кляксой подводка течет по его щекам, смешиваясь со слезами. Дрожащая рука Сынри коснулась лица Джиена, проследив слезы, спускаясь к мягким линиям его полных губ; с другой стороны он незаметно двигался к шприцу. Блондин перехватил пальцы Джиена и осторожно вытащил иглу, кидая ее куда-то за спину. Он схватил Джи за подбородок, заставляя его посмотреть в свои глаза. Тот выглядел таким истощенным и чертовски уставшим, что с трудом мог сосредоточить на чем-то глаза. Тем не менее, за всеми очевидными признаками усталости и потери интереса к существованию, Сынри до сих пор видел яркий огонь, мощную внутреннюю силу, которая делала старшего таким притягательным для людей. Даже в таком состоянии, с черными разводами по щекам, он выглядел просто потрясающе. Сынри должен был спросить, должен был знать, нужно было выяснить… — Зачем? Джиен молча перевел взгляд на стену, его губы поджались в тонкую линию, когда он раздумывал над ответом. Наконец его рот приоткрылся, и он прошептал так тихо, что Сынри пришлось наклониться ближе, чтобы услышать. — Потому что у меня больше ничего не осталось. Брови Сынри сдвинулись в одну линию, когда он пытался переварить сказанное. Он решительно ничего не понимал. — Я жил для тебя, Сынри. Только ты. Но ты меня больше не любишь. Я стал для тебя раковой опухолью, человеком, которого ты ненавидишь… который лишь трахает тебя. И все, что у меня осталось — побег, — он посмотрел на его правое предплечье, где все еще выступающие вены были готовы принять наркотик. — Я больше тебя не люблю? — Сынри не мог поверить тому, что он услышал, — ты тот, кто разрушает наши жизни! Нас! Ты ненавидишь даже смотреть на меня, если только я не очищаю твой беспорядок! — слезы нашли свой путь на поверхность, заставив его слова перейти в хрип, — ты тот, кто скомкал и выкинул любовь как чертов мусор, но я… я никогда… — Он не мог закончить. Блондинистая макушка бессильно поникла, слезы падали на колени притихшему Джиену. Старший коснулся соленых дорожек и протер их между пальцами, подняв за подбородок лицо парня. Сынри задрожал, когда слезы текли по его ледяным щекам, скатываясь по шее: — Джи… — Тшш… — Старший положил палец на бесцветные губы блондина, — Я знаю. Я дурак, — он стащил порванный клочок полотенца с его плеча и разжал пальцы, позволив напряженным выпуклым венам расслабиться. Он заглянул в карие глаза Сынри, щеки которого были еще мокрые от слез. — Прости меня, малыш. Прости меня и полюби снова, — его губы растянулись в маленькой, умоляющей улыбке. Сынри вдруг почувствовал щемящую нежность — старший был очаровательным, решительно-робким… каким он помнит его еще раньше — он был совершенно неотразимым.  — Я никогда не переставал любить тебя, Джи. — Его слезы медленно высыхали. Темная растрепанная макушка Джиена осторожно приблизилась к лицу заплаканного парня. Сынри робко подался вперед, сокращая ненужное расстояние между ними, и их губы встретились — обжигающе горячие и мертвецки холодные. Сердце младшего бешено подскочило в груди, сделав двойной кульбит, а живот обожгло знакомым теплом. Это происходило снова. Он как всегда позволил этому начаться. Дальше все было как во сне, под плотной пеленой обманчиво-хитрых глаз, в которых он так неосмотрительно потонул. Такие родные, но в тоже время чужие руки были везде, прекрасные губы кровожадно поедали нежную бледную кожу, оставляя за собой алые отпечатки — как клеймо, доказательство того, что Сынри опять подчинился этому человеку, вновь позволил запуститься ужасному калейдоскопу событий. Он не помнит, как он кончил, как его заполнила теплая вязкая жидкость, как оргазм прошибал его электрическими волнами. Он был уверен лишь в том, что видел в глазах старшего потрясающе скрываемую ложь, когда тот слабо контролировал себя от удовольствия. Последний поцелуй в пересохшие губы — теперь уже с маской полного обожания, фальшивой радости. Он совсем забыл, с кем имеет дело. Сынри резко отстранился. Он крепко прикусил губу, напрасно веря в то, что боль поможет отогнать отвращение. Боже, как приятно было чувствовать его пылающее тело, снова целовать его, как будто ничего не случилось. Но он так больше не мог. Он не мог просто целовать его и притвориться, что все в порядке. Это было неправильно. Джиен вопросительно посмотрел на блондина: — Что случилось? Младший встал и посмотрел на свои пальцы: — Я… я не хочу чтобы все так было, — он снова почувствовал, как его желудок пронзило болью, посылая желчь в горлу. Он знал, что ему будет больно. Младший быстро вышел из комнаты, проскочив в ванную. Когда Сынри упал на колени перед унитазом, он увидел, как Джиен проходит через дверной проем. Сынри кинул хмурый взгляд на старшего. Боже! На этом лице было так много «подлинных» эмоций. Он почувствовал, как тонкие мягкие пальцы зарываются в волосы на затылке, почесывая за ухом как долбанного питомца. Когда его вырвало, прикосновения только усугубили мерзкое чувство. Усталый и слабый, Сынри положил голову на предплечья. Запах был непреодолимо ужасным, но он не мог больше двигаться. Он чувствовал, как пальцы Джиена играли с его волосами, любовно пропуская мягкие пряди. Блондин вздохнул и, возможно, рассмеялся бы над всей этой ситуацией — рвота, а затем перепачканная в ней рубашка вряд ли сделали его еще привлекательнее для его любимого человека. — Почему ты делаешь это с собой, малыш? — Спросил Джи, лениво скручивая одну прядь. — Что я сделал с собой, боюсь спросить? — Сынри слабо рыкнул, его мрачный голос эхом отскочил от стен туалета.  — Ты заставляешь нас сомневаться друг в друге, — ответил он просто, как будто он читал статью из газеты, — ты виноват во всем этом, ему не обязательно быть здесь, а ты привел его. Мне не нравится стрелять, но ты меня заставляешь, — его голос был мягким и ясным, как будто он объясняет маленькому ребенку очевидную вещь. Сынри был ошеломлен: — Я не приводил его сюда, я даже его не знаю. — Да, да! — огрызнулся старший, внезапно схватив блондинистые волосы, с силой потянув на себя перепачканные пряди, чтобы встретить чужие полные боли глаза, — Помнишь, малыш? Помнишь Токио? Помнишь свинцовые пули? Помнишь свой шрам? Сынри оскалился и возразил: — Это не моя вина, что ты параноик! У тебя что-то возникло в голове, а потом ты ушел и твои люди обстреляли весь парк развлечений! Ты убил кучу людей, и кто должен был убираться после тебя? Я! Даже тогда я убирал твой беспорядок! — Мой беспорядок?! Мой беспорядок?! Ты был тем, кто разбирался с каким-то смазливым ублюдком! Вы тогда очень мило ворковали на лавочке! — Ты сумасшедший! Я просто встретился с коллегой для обсуждения совместного проекта! — Судя по всему, ты был не прочь потрахаться с ним после! — Джи, послушай. Ты меня знаешь! Я когда-нибудь делал что-то такое? Я тебе изменял? — В горле встал ком, а глаза предательски защипало, когда он это сказал. — Просто потому, что ты никогда… — Прекрати! Остановись, остановись, остановись! — Сынри больше не мог, — ты снова делаешь это, прекрати! Стоп! Джиен сердито закатил глаза, когда младший стремительно встал, едва удерживаясь, чтобы не перейти на бег: — Правильно, малыш, просто уходи. Вернись к своей уборке, сотри меня своим отбеливателем и чистящими средствами; но я всегда буду здесь, Сынри, я всегда буду жить здесь, ты не сможешь меня стереть! И я не отпущу тебя никогда! — Он яростно запускает вазу в пол, наблюдая как та разбивается на тысячи осколков, чем-то напоминая их отношения. — Ты будешь чистить вечно, Сынри, ты будешь убираться всегда, пока я здесь! Он шел за младшим по коридору, роняя острые слова, пока Сынри не вошел в спальню, где они оба остановились. Блондин не мог поднять подавленный взгляд с пола, запуская пальцы в грязные белые пряди, а Джиен стоял в дверях, продолжая что-то громко кричать. Не получив никакой реакции со стороны младшего, он подлетел к парню как безумный ураган, схватив того за волосы и заставив взглянуть на него. — Посмотри на меня, черт возьми! Сынри диким ужом извивался, пока не удалось оторваться от цепкой хватки длинных пальцев: — Просто уйди, психопат! — закричал он, — я ненавижу тебя! Лучше бы я тебя никогда не встречал! — Я думал, ты никогда не переставал любить меня? Что с этим случилось, малыш? Ты уже забыл? — Я этого не забыл! Я никогда не переставал любить тебя! Но я уже начал ненавидеть тебя! — Это невозможно. Ты не можешь чувствовать в обоих направлениях, Сынри! — Это… — Он опустился на пол, пытаясь отдышаться, слезы снова обжигали глаза и безумно хотелось закричать. Плечи и руки била крупная дрожь от безумного холода. — Я все еще люблю тебя от всего сердца…, но мое отвращение к твоим поступкам превратилось в ненависть. Я ненавижу то, что ты меня предал. Я ненавижу то, что ты делаешь. Но я люблю тебя, Джи. Я знаю, что под этой маской есть тот самый Джи, в которого я и влюбился. Он положил голову на колени: — Наверное, я просто жду его снова. Я не хочу, чтобы этот маньяк спал со мной рядом. Я хочу вернуть своего Джиена. Тишина густо заполнила комнату, повиснув плотным туманом в воздухе. Старший встал, прислонившись к стене и нечитаемым взглядом уставился в пол; Сынри молча сидел, съежившись на полу. Наконец, движение блондина пронзило жуткую тишину, когда он встал и направился на кухню. Он нашел пару чистящих средств и еще несколько полотенец, вернувшись туда, где лежал мертвец, все еще окрашивая ковер. Он упал на колени, чтобы продолжить начатый ритуал и впервые посмотрел в лицо мужчины. Его сердце почти остановилось. — О боже… Услышав испуганный голос младшего, Джиен стремительно влетел в комнату, как раз в тот момент, когда Сынри установил связь. — Это… это тот человек, с которым ты меня видел в парке. Тот, которого ты убил, я же видел… — Он поднял голову и увидел холодный, незаинтересованный взгляд старшего. — Вот почему ты убил его; ты думал, что я обманываю тебя, — Сынри инстинктивно коснулся своей левой груди, где поселился круглый аккуратный шрам. Еще бы пару миллиметров, и его бы не удалось спасти. Но он здесь — повезло ли ему? — Я не думал, что ты его видел, — прямо ответил Джиен, — я знал, что ты его видел. Я видел тебя вместе с ним этим утром, когда ты садился к нему в машину, и когда я последовал за вами в ресторан, я увидел, как он подарил тебе кольцо. Глаза Сынри плотно закрылись, когда он пропустил одну сияющую слезу. Это? И вот это их уничтожило? — Я поехал с ним, потому что думал, что он просто назначил дружескую встречу спустя долгое время как мы не общались. Он провел на реабилитации в Японии больше трех месяцев из-за психических осложнений на головной мозг от травмы, и мне стало его жалко. Но после того, как он мне признался, я отказал ему. После этого больше мы не виделись… до сегодняшнего дня.  — Ну, а как же милое общение в ресторане, кольцо? Вы оба выглядели довольно близки! Или стали близки после того, как ты сказал ему «нет»? — Ничего не случилось после этого! Я даже после его приезда ничего не знал о нем! — Лжец! — Не называй меня лжецом! Ты лжец здесь, Джи! — Теперь слезы текли свободно, делая его глаза красными и опухшими, — Ты говоришь мне, что ты злишься и нуждаешься в воздухе, но тогда ты просто ушел?! И с кем? — с каким-то парнем, которого ты снял, и который не захотел играть по твоим правилам, решив изнасиловать и убить тебя! И снова я пришел тебе на помощь! И как ты отплатил мне? Привел сюда какого-то мерзкого извращенца, чтобы ты мог компенсировать себе испорченный вечер, и быть оттраханным волосатой горой мышц! — его заключительные слова были острыми и выпущены изо рта, как яд, — в тебе что-то было, что я однажды полюбил, но что бы это ни было, это давно умерло и заменено на… — он махнул рукой, пытаясь придумать правильное слово, но сдался, останавливая взгляд на старшем: — это. Сынри направился к их общему шкафу и достал небольшую дорожную сумку, по очереди открывая и закрывая ящики, небрежно закидывая их содержимое в сумку. — О, теперь ты уезжаешь? — насмешливо прогнусавил Джиен, зловеще скрестив руки на груди, не отводя тяжелого взгляда от спины младшего, — ты собираешься уходить ночью и в такую ​​погоду? Нет, это же не безопасно, ответственный, зрелый Сынри! Ты же ничего ничего не планировал, не рассчитывал! — Саркастично выкрикивал старший, но когда стало ясно, что Сынри не слушает его, Джиен в ярости начал разбрасывать одежду, висящую в шкафу, создавая полнейший хаос, — просто вали! Уходи! Иди, иди, убирайся, иди! — Прекрасно! — закричал младший, его бледные щеки покраснели от ярости, — хорошо, я уйду! Я ненавижу тебя, Джиен, ненавижу! — он схватил сумку, пока еще расстегнутую, и двинулся вниз по коридору, ко входной двери. Джиен в своем отчаянии продолжал кричать, не отрывая бешеного взгляда, исступленно бросая в сторону двери все, что попадалось под руку  — одежду, рамы для картин, вазы, чашки. Передняя дверь распахнулась и в нее проник дикий ледяной воздух, обдавая жутким холодом их обоих и почти сбив Сынри с ног. Но он едва заметил и напрягся, подпитываясь отчаянием покинуть их дом и Джиена. Слезы замерли на его щеках, а голые ноги сразу парализовало от холода. Тем не менее, он продолжал двигаться вперед, не заботясь о том, куда он идет; ему было все равно — куда угодно, лишь бы не видеть пронзительно острых черных глаз. — Сынри! Сынри! Я тебя… Спустя несколько часов, Енбэ найдет Сынри лицом в снегу в нескольких метрах от дома, а сам дом полностью сгоревший до основания.