Kiss cam

Гарри не был уверен, что было громче – гул трибун, свистящий в ушах ветер или стучащая в висках кровь, но одно он знал точно – он должен победить. Нет, он просто обязан поймать этот долбанный снитч, даже если это станет последним, что он сделает в своей жизни. Второй жизни. Шел последний, решающий матч Гриффиндор-Слизерин в битве за кубок Школы. И последним он был не из-за подходящего к концу учебного года, – это был вообще последний матч, в котором участвовал Гарри Поттер как студент Хогвартса – восьмой курс неумолимо двигался к своему закату, и в стены этого учреждения, ставшего для Гарри домом, он вернется уже не скоро, – лишь когда закончит Университет Магии по профилю Защиты от Темных искусств. Когда-то он пообещал, что снимет проклятье с этой должности, а от своих слов Гарри отказываться не привык. Гарри стрелой взвился в небо и замер, тщетно уговаривая бушующее в груди сердце успокоиться. Под ним проходила не игра, но схватка: Охотники и Вратари бились не на жизнь, а на смерть. Это прекрасно было видно по табло, как в насмешку показывающее неизменное 150/150. Матч шел уже несколько часов, но золотой, победный мячик словно издевался – ни он, ни Малфой не видели и отблеска палящего солнца на трепещущих крылышках. Гарри уже не раз прикидывал, не зачаровали ли его, но разводящая руками Гермиона, прилежно сидящая вместе с остальными с самого начала матча, была гарантом соблюдения правил, так что все, что оставалось Ловцам, это материться, облетать знакомое поле бесчисленными кругами и уворачиваться от бладжеров. Гарри, еще раз окинув поле цепким взглядом, позволил себе на пару секунд расслабиться. К его собственному сожалению, когда Гарри расслаблялся, он всегда делал одно и то же – искал Малфоя. Глазами – чтобы удостовериться, что тот не занимается ничем противозаконным, руками – чтобы набить противному Хорьку его надменную морду, да даже носом – почему-то он все чаще стал улавливать назойливый древесный одеколон и мятный гель для волос как на занятиях, так и в коридорах. Точнее, так он все объяснял Рону, который его всячески поддерживал. Невилл лишь по-дружески хлопал по плечу, и только Гермиона понимающе закусывала губу и сочувственно обнимала каждый раз, когда Гарри стучал в ее спальню, не найдя в себе сил досмотреть очередной постыдный сон с участием пусть и свергнутого с престола, но все же Слизеринского Принца. Вот и сейчас светлая макушка, вторым Солнцем сияющая в нескольких метрах Юго-Западнее, будто сама подставилась под взгляд. Короткие пряди трепал ветер, полы зеленого с черным плаща красиво развевались по обеим сторонам метлы, длинные пальцы крепко держали черенок, а серые глаза за специальными очками наверняка цепко просматривали каждый миллиметр поля. Гарри даже мог поклясться, что по острой скуле медленно ползет строптивая капля пота, чтобы, скользнув по нервному горлу, скрыться под воротником. Он, конечно, не мог видеть этого наверняка, но поклясться мог – таков уж был Гарри Поттер. – И… Забини забивает очередной мяч! Рональд Уизли смог бы защитить кольца Гриффиндора, смотри он не на Загонщика Слизерина, а на мяч в его руках! – звенел голос диктора-второкурсника, и Гарри судорожно выдохнул, встряхнув головой. – 160/160, счет снова сравнялся! Вместе с оглушительными овациями трибун послышался новый звук – запущенный в небо кем-то с преподавательских трибун луч вспыхнул зеленой вспышкой и осыпался красными искрами, останавливая матч. Из-под тени навеса под солнце вышел профессор – а ныне директор – Снейп, жестом руки успокаивая загалдевших учеников. – Думаю, игрокам следует передохнуть, – преумноженный Сонорусом баритон обволакивал, волей-неволей даруя покой и пробуждая в душе какое-то смирение перед его обладателем. Лениво взмахнув палочкой, Северус послал в небо Темпус, который завис посреди поля огромными золотистыми часами. – У вас есть полчаса, чтобы восстановить силы и обсудить стратегию, – кивнув пикирующим к газону Слизеринцам, Снейп обвел взглядом заметно погрустневших зрителей. – Остальных же попрошу поприветствовать профессора Флитвика и мисс Торес, что приготовили для вас особенное развлечение, – на слове «развлечение» Снейпа так перекосило, будто его не представить коллег попросили, а как минимум поцеловать жабу Лонгботтома. Картинно взмахнув мантией, директор вернулся под навес, попутно кивая мисс Торес – новому преподавателю Магловедения, и опускаясь на свое уже ставшее привычным место – рядом с Люциусом Малфоем, который мало того, что умудрился избежать Азкабана (не без помощи Гарри и самого Снейпа, разумеется), но и согласился вести в Хогвартсе курс Окклюменции, на выделении которой в самостоятельную дисциплину настоял Снейп. Мисс Джессика Торес с профессором Флитвиком смотрелись как нельзя комично – малютка профессор то и дело оборачивался к вышагивающей позади женщине, чтобы уточнить что-то, и вечно утыкался носом туда, куда приличным мужчинам пристало утыкаться исключительно в приватной обстановке. Жертва таких поползновений лишь залихватски смеялась, являя миру милейшие ямочки на смуглых щеках, и гладила смущенного донельзя Флитвика по жёстким и поредевшим седым волосам. Наконец эта странная парочка достигла середины поля. – Мои дорогие, – послышался веселый, преумноженный магией, голос мисс Торес. – Кто я, все знают, и я рада видеть всех вас на этом поистине интересном и захватывающем матче! – трибуны радостно зашумели. – Мы с Филиусом пришли к вам не с пустыми руками, а с диковинкой мира маглов, – мисс Торес аж подпрыгивала на месте, пока в нетерпении выуживала что-то из джинсовой сумочки. Наконец, подняв над головой четыре небольших черных шара, зажатых в ладони, женщина снова приставила палочку к горлу. – Это так называемые видеокамеры – специальные приспособления, призванные записывать и впоследствии показывать маглам отрывки значимых, или не очень, событий, – чистокровные волшебники, ни разу не встречающиеся с подобной экзотикой обратились в слух, силясь рассмотреть эти чуднЫе камеры в омнинокли. – Однако маглы нашли этим малышкам применения куда интереснее, включая особенные камеры в такие вот вынужденные перерывы в соревнованиях. Так почему бы не попробовать и нам? Хотите? – болельщики, в которых еще бушевал адреналин от квидича, согласно засвистели. – Ну, что же. Профессор Флитвик, профессор МакГонагалл, – кивнув обоим, женщина сняла Сонорус, подкидывая шары в воздух. Флитвик, проковыляв за ее спину, начал нараспев читать неизвестные заклинания. «Никак разрабатывал специально с Торес», – завистливо подумала Гермиона, наблюдая, как разноцветные нити чар переплетаются, творя тончайший экран прямо посреди воздуха, а сама Торес нашептывала что-то почти в сами камеры. Прошло не больше минуты, а приготовления уже были завершены, и профессора под гром аплодисментов вернулись на свои места. Теперь наступала очередь профессора МакГонагалл. – Итак, уважаемые ученики, – послышался как всегда торжественный голос пожилой дамы. – Из-за усиленной подготовки к Т.Р.И.Т.О.Н. и С.О.В. мы отменили праздник, которого ждали многие из вас – день Святого Валентина, – по полю разнесся печальный женский вздох. Осчастливленные же этим фактом парни ликовать на этот раз не решились. – Потому представляем вашему вниманию магическую версию Камеры Поцелуев! – по взмаху палочек Торес и Флитвика экран зарябил, а камеры залетали, по скорости не уступая снитчу. – Направленные магией, эти камеры явят нам пары, заключая с ними незримый магический контракт. Исполнить его весьма просто – необходимо лишь поцеловать своего партнера, которого покажет вторая камера. Тех же, кто выполнять предписанное откажутся, лишатся магии ровно на сутки. Стадион взволнованно зашумел, а Минерва, воспользовавшись заминкой, проговорила что-то вроде «Да начнется веселье», – и поспешила присесть, пока в нее не прилетело какое особенное хитровыдуманное проклятье. Камеры приветственно замигали зелеными огоньками, мечась среди взволнованных школьников, а затем экран проговорил голосом профессора Торес: – Первой будет та пара, любовь которой прошла и огонь, и воду, и тьму, и свет, но сохранила былую страсть назло врагам и на радость влюбленных! Камеры радостно взвились в воздух, а затем одна из них ухнула вниз, к трибунам Когтеврана. Спустя какое-то мгновение на экране крупным планом мелькали лицо – широко улыбающееся Седрика Диггори и багрово-красное, до смерти смущенное, но счастливое – Чжоу Чанг. Под аплодисменты толпы и рыдания особенно тронутых пуффендуйцев, влюбленные прижались к губам друг друга, на автомате закрываясь ладонями от камер. Экран зарябил, и, видимо, удовлетворенная содеянным камера улетела к своим сестрам. – Второй будет пара, в отношениях которой наметился разлад, но чьи чувства пылают даже под корочкой льда! На этот раз к трибунам рвануло целых два черных шарика, один – к Слизерину, а другой – к Гриффиндору. Экран вспыхнул зловещим черным цветом, а после все желающие могли увидеть насупленное лицо Панси Паркинсон и непривычно грустное – будто витающей в облаках не этого мира Полумны Лавгуд. Трибуны все еще гудели, но уже несколько неуверенно. И лишь когда волшебники по губам решительно поднявшейся и зашагавшей в сторону трибун Гриффиндора Паркинсон прочли «И правда, какого черта?», они поощряюще засвистели и свистели до тех пор, пока изображение скромного, почти целомудренного поцелуя девушек не пропало с экрана. – Третья пара – та, чья любовь прочней и долговечней, чем любовь многих их сверстников! Камеры заметались по полю, как кто-то из Гриффиндора в шутку крикнул «Уизли!», – но камеры, видимо, приняли этот выкрик за ценную установку: на экране показались разукрашенные в красный и желтый цвета радостные одинаковые лица. – Вы можете не целоваться! – пропищал было Флитвик, но было уже поздно. – Чувства, нашедшие отклик в четвертой паре, кипят, как яд гидры, разжигают костры Адского пламени и туманят голову молодым людям, будто хрустальные шары! – снова вещал экран, на котором калейдоскопом сменялись лица учеников, пока картинка не показала смущенную улыбку Невилла Долгопупса и шокированно округлившиеся глаза сидящей рядом Джинни Уизли. Те, однако, играли в святых совсем недолго, и слились в таком поцелуе, что покраснел даже широко известный в узких кругах ловелас и герой-любовник Забини, а Снейп в тени навеса еще сильнее побледнел. У Гарри от широкой улыбки сводило скулы, а ладони уже устали от аплодисментов. С одной стороны, он действительно был рад за своих добрых друзей – как ни крути, а парой они были и правда интересной и такой… живой. Но с другой стороны, впервые в жизни он чувствовал такую пожирающую, уничтожающую, разъедающую сердце и душу зависть. Он завидовал им скрытно, белой завистью, разумеется, но все же завидовал. Какое же это, должно быть, удовольствие – держать любимого за руку, смотреть в его глаза и целовать его губы, не боясь заклятий, сглазов и простого, старого и доброго, человеческого удара в челюсть. Гарри вздохнул, оборачиваясь и смотря на того, о ком одни мечты и то отдавали во рту привкусом крови. Как оказалось, Малфой почему-то сам буравил его взглядом. Лишь когда серые глаза встретились с зелеными, Малфой, премило порозовев скулами, надменно вскинул подбородок и отвернулся к Паркинсон, которая ему ожесточенно о чем-то жестикулировала одной рукой, держа в другой ладонь Луны. Малфой на ее пламенные речи лишь тяжело вздыхал и отрицательно мотал головой, бурча что-то под нос. – И, наконец, последняя пара, в которой любят оба, любят самой чистой любовью, готовые защищать друг друга и в горе, и в радости, и лишь Мордред знает, почему ни один из них не нашел в себе силы признаться первым! Трибуны зачарованно молчали. Каждая пара глаз жадно вперилась в камеры, гадая, кого же покажет мудрый экран. Тот же, словно издеваясь, перещелкивал лица одно за другим, будто сам не знал, на кого указать, и пытался поймать выигрышную комбинацию. С матового стекла то краснела Кэти Белл, то зеленел Нотт, махал руками Криви и подмигивал (умудряясь и это делать пошло) Забини. И лишь когда камера, облетавшая игроков, зависла перед Малфоем, являя всем его лицо, а экран, собиравшийся было мигнуть снова, вдруг замер, Гарри почувствовал, как разбивается его сердце. Малфой был влюблен. Драко Малфой любил кого-то. И этот кто-то при всем этом любил Драко, его Драко, Драко Гарри Поттера, в ответ. Взаимно. Мир стремительно закружился, а в глазах резко потемнело – лишь благодаря отточенной годами сноровке Гарри умудрился удержаться на метле. Чтобы скрыть боль, грозящую пролиться позорными слезами, он направил метлу туда, где влага на щеках будет не видна – к часам, светящимся золотым магическим светом. За ярким свечением и собственными тяжелыми думами Гарри и не заметил, как к нему подлетел, преследуемый камерой, Малфой. – Поттер, – тихо прошипел он, толком не размыкая челюсти. Гарри очень некстати подумал, что вот такой – растрепанный, с алеющими кончиками ушей, скулами и почему-то носом, со сжатыми зубами, которые оголяли приоткрытые губы – Малфой был еще краше, чем обычно. – Ты ни о чем сказать не хочешь? Гарри вздрогнул. Люциус его, что, помимо школьной программы учил и Легилеменции? В конце концов, так и не нащупав бреши в собственном блоке, он устало выдохнул и потер переносицу под очками. – Думаю, сейчас громче меня говорят камеры. Я в словах не силен, – Гарри пожал плечами. Он сказал правду, а Малфой пусть как хочет, так и понимает. Малфой же ощутимо вздрогнул, и взгляд из ожесточенно-недоверчивого стал растерянным и озадаченным. – Камера… громче? – заторможенно повторил он, закусывая губу. А черный шарик, будто только и ждал, когда его позовут, развернулся к Гарри. Да так и замер. Трибуны умолкли в рекордные сроки. Кажется, такой тишины не было, даже когда мертвого Гарри несли на развалины Хогвартса. На экране замерли изображения парящих рядом друг с другом Малфоя и Поттера. – Так что, Поттер, – срывающимся голосом, с таким несвойственным ему подрагиванием, позвал Малфой, пока Гарри стремительно мимикрировал из мерлиновой бороды в помидор и обратно. – Точно не хочешь ничего сказать? Сам? Гарри бросил быстрый взгляд на трибуны, на Рона, хватавшего ртом воздух, на смуглые пальцы, которые Гермиона на эмоциях запустила в собственные кудри, даже на МакГонагалл, которая также ошалело смотрела в ответ… А потом пришло озарение. И, в конце концов, он же, черт побери, Гарри Джеймс Поттер, а когда Гарри Джеймс Поттер бежал от проблем? А от Хорька? Вот именно. Потому, сжав бедрами метлу так, чтобы колени перестали дрожать, и, прочистив горло, Гарри вскинул на Малфой упрямый взгляд: – Камера куда красноречивей меня. – Соплохвост и тот красноречивей тебя, – хмыкнул тот, но никакая колкость не могла скрыть счастливо горящих глаз и проступающей на искусанных губах улыбки. Кто первый к кому подлетел – не известно, да и не важно это было. Первым ли Драко обнял широкую спину, или это руки Гарри сперва скользнули по тонкой шее Драко, тоже отошло на второй план. На первом были лишь губы, двигающиеся в унисон, робкие касания языка к чужому, такому горячему и желанному, отрывистый бессвязный шепот в те короткие мгновения, когда они пытались урвать хотя бы глоток воздуха, чтобы успокоить горящие легкие. – А ты, Драко, – надсадно шептал Гарри между поцелуями, скользя подушечками пальцев по выступающим позвонкам шеи. – Ты ничего не хочешь мне сказать? Драко, нехотя оторвавшись от припухших губ в который раз, прищурено взглянул в чужие глаза и зарылся лицом в чужую шею. – Возможно, маглы не так уж и плохи, как я о них думал, – послышалось тихое ворчание, и Гарри счастливо улыбнулся в глазок камеры. Улыбнулся и снова попытался разобрать, что же все-таки было громче – гул толпы, свист ветра или собственное счастливо бьющееся сердце?..

***

Золотые часы, отщелкав последние секунды, отведенные на отдых, вспыхнули особенно ярко, и массивные стрелки вдруг рассыпались в пыль, заново сплетающуюся в надпись «Счастливого Дня Всех Влюбленных!». Люциус тихонько прыснул в кулак, а МакГонагалл порывисто похлопала директора по напряженной спине. Снейп это стоически стерпел, лишь втянув шею и пряча улыбку за высоким воротником. – Северус, я твой должник, – почти промурчал Люциус Малфой, довольно поглядывая на что-то жадно шепчущих друг другу парней. Заиметь в зятья Героя Магического мира – дверь в новый, достойный Малфоев, мир, а раз это сделает его сына счастливым, то, можно сказать, в выигрыше оставались все. – Разумеется, – холодно кивнул Снейп, морщась скорее по привычке, нежели от отвращения. – А теперь, будь добр, позволь этому беспределу закончиться. Лорд Малфой понятливо закивал и жестом заправского фокусника вытащил из-под своего кресла крошечную клетку, о прутья которой в немой мольбе бился золотой снитч.