Откровение

Снова скучные будни. Бесконечный замкнутый поток времени, повторяющийся из раза в раз. Утомляет. Все мое существование вновь свелось к тому, что я только и делаю, что таскаюсь за Мегатроном и выбиваю дерьмо из тех несчастных, кто посмел вякнуть слово поперек Его Величеству. В последнее время этот придурок стал еще раздражительнее, и мне прилетает тумак по каждому поводу. И, гадина, специально же бьет под ребра, знает, где больное место. Я уже устал от того, что он постоянно срывается на меня. А Саундвейву это только на руку. Ржет и усмехается, тварь. Быстро он, конечно, очухался от прошлого раза, то выражение лица шло ему гораздо лучше. А сейчас у меня так и чешутся кулаки разбить ему хлебальник. Но Мегатрон каждую мою попытку подобраться к красноглазому зарубает на корню, и я же еще потом получаю. И меня постоянно преследует ощущение, что что-то изменилось. Будто бы надо мной сгущаются тучи, а в один прекрасный момент в меня ударит молния и пойдет адский ливень. Тяжелое и неуютное чувство. Неспокойно мне. Если бы в руках был тесак, то я бы вонзил его в первого попавшегося человека. Нервы шалят. Будто бы вокруг вселенский заговор против меня. Даже Оптимус, даже с ним что-то неладно творится. Он — последний человек, от которого я такое ожидал. Что это за хитрые взгляды в мою сторону? Мне кажется, теперь я его понимаю. Действительно, неуютно сидеть сорок пять минут без движения под чьим-то насмешливым взглядом. Хочется встать и наорать на него. Но когда я чувствую, что мое терпение начинает потихоньку испаряться, я начинаю ломать карандаши. Расслабляет. И плевать, что к концу урока на моей парте куча деревянных обломков. Это ничто по сравнению с объемом моих нервов, которые они спасают. — Что происходит? — наконец спросил я, посмотрев на Мегатрона, который стоял, оперевшись о подоконник, и курил. Седовласый обратил на меня удивленный взгляд и снова отвернулся. — Ты о чем? — его спокойствие раздражает. Почему именно сегодня? Почему когда бьешь вопросом в лоб, люди пытаются извернуться? Почему об этом говорю я, который всю жизнь так делает. Почему меня это бесит больше всех? — Да не надо делать вид, что ничего не происходит. Если тебе есть что сказать, так говори. Твое молчание действует на нервы, знаешь ли, — я по обыкновению скрестил руки на груди и отвел взгляд, приготовившись к самому худшему. Такие проявления смелости просто так не сходят с рук. Хотя мне по какой-то счастливой случайности до сих пор везло, я все равно боюсь. — Не кажется ли тебе, что ты слишком много думаешь? — Мегатрон развернулся ко мне лицом, опираясь локтями о все тот же подоконник и вытаскивая сигарету изо рта, — Что за нервозность? Ты чего-то боишься? — он отходит от окна и в один шаг преодолевает расстояние между нами, наклоняясь к моему лицу. В нос сразу же ударяет запах сигарет, смешавшийся вместе с его недешевым одеколоном, а его горячее дыхание чувствуется где-то в районе виска. Я нервно сглотнул, а мое сердце забилось чаще. Стало страшно, я никогда не был так близко к нему. Рядом с ним вообще очень трудно находится, у него тяжелая аура. У любого, кто находится с ним больше десяти минут, начинает болеть голова. А всякие отбросы вообще потихоньку щемятся по стеночке, лишь бы он их не заметил. Чем же я заслужил такое счастье? Он наклонился к моему уху и вкрадчиво прошептал: — Что же ты скрываешь, а, Старскрим? — я вздрогнул от звука его голоса и отшатнулся назад. На секунду я растерялся, но у меня тут же получилось взять себя в руки. — С чего ты взял, что я что-то скрываю? Если это из-за прошлого раза, то… — я не успел договорить, как он подался вперед и впился поцелуем в мои губы, грубо пропихивая свой язык в мой рот. Я протестующее замычал, пытаясь оттолкнуть его, но седовласый крепко вцепился в мои запястья, делая все мои попытки выбраться бесполезными. Когда я уже стал задыхаться, только тогда он отстранился. Пошло облизываясь и стирая слюну с подбородка. Как только я более менее отдышался, Мегатрон схватил за руку и потащил куда-то по коридору. „Что происходит?“ — думал я, оглядываясь по сторонам и пытаясь осознать ситуацию. Это нехорошо. Все это очень плохо. Мегатрон просто так ничего не делает. И на этот раз мне кажется, что он задумал что-то очень мерзкое. Он вышел через восточный ход, и в голове промелькнула мысль о том, что он минут десять назад сказал Саундвейву собрать всех на заднем дворе. Страх отдался слабостью во всем теле, а в горле застрял ком. Но поделать я уже ничего не смог. Вырываться сейчас уже не имеет смысла, придется разруливать ситуацию на месте. — Эй, что случилось? Куда ты меня тащишь? — он обернулся и усмехнулся. — Узнаешь, — с этого момента все происходящее дальше стало чистой воды безумием. На пустыре за школой как всегда собрались все „Десептиконы“. Мегатрон затащил меня в самый центр толпы и швырнул на землю. Я упал на колени и закашлялся из-за поднявшейся пыли. — Итак, кто-то поднял тему насчет того, что будет с тем, кто свяжется с „Автоботами“. Так я вам сейчас это продемонстрирую, — сказал Мегатрон и подозвал Брейкдауна. «Что значит „продемонстрирует“?» — я посмотрел на брюнета глазами, полными ужаса. Он подошел и, резко схватив меня за руки, потянул на себя, заставляя встать на ноги и наклониться вперед. В лице все та же бесстрастность, которая меня дико пугала. Хотя, куда уж страшнее? Когда я почувствовал, как сзади ко мне прижался Мегатрон, когда я спиной почувствовал его вздымающуюся грудную клетку, меня чуть не хватил инфаркт. Я вздрогнул, пытаясь вырваться из цепкой хватки брюнета, колени подогнулись, но упасть мне не дали — седовласый одной рукой придержал меня за талию, прижимая к себе. Мозг отчаянно пытался проанализировать сложившуюся ситуацию, но паника, охватившая меня, никак не давала мне мыслить ясно, застилая мысли какой-то дымкой. А Мегатрон тем временем расстегнул мой ремень и одним резким движением стянул с меня джинсы вместе с нижним бельем. Толпа присвистнула и наполнилась гоготом, сообщая о том, что полк идиотов готов к созерцанию греющего их мерзкую душу зрелища. Я густо покраснел, потому что к такому жизнь меня еще не готовила — появляться перед публикой голым по пояс. Но о чем я вообще думаю? Судя по лицам этих наглых ублюдков, с моей задницей ничего хорошего не случится. Теперь я в полной мере понимаю значение выражения „искать приключения на свою задницу“. Я их искал — я их нашел. — Эй, Старскрим! А у тебя клевый зад! — крикнул знакомый голос, полный ехидства. Я повернул голову в сторону, и увидел его обладателя — Саундвейв. Он усмехнулся, и сказал: — Я бы сам тебе вдул, но боюсь, место уже занято, — окружавшие его „Десептиконы“ заржали, а я опустил голову вниз, уставившись на кроссовки Брейкдауна. Значит, они все-таки узнали. Странно, что до меня дошло только сейчас. И что Мегатрон собирается делать? Он собирается изнасиловать меня при всех? Здорово. Почему-то я даже не удивлен. Я резко обернулся и встретился глазами с насмешливым взглядом седовласого. Он усмехнулся и плотоядно облизнулся, большим пальцем расчерчивая неведомые узоры у меня на пояснице. Казалось, он задумался, и мне это очень не нравилось. Мало ли что сейчас может прийти ему в голову. Но это нечто все же пришло. Ибо по его знаку Брейкдаун отпустил мои запястья, и я упал на колени, упираясь руками в землю. — Знаешь, я передумал. — Я с нескрываемой надеждой посмотрел ему в лицо, на что он расплылся в ядовитой усмешке, — Для начала ты отсосешь мне. — Мои глаза расширились от ужаса, а насмешки и улюлюканья в толпе стали громче. Загребая пальцами землю, я смотрел, как Мегатрон расстегивает свои брюки, медленно, чтобы поиграть на моих и без того расшатанных нервах. Когда он обнажил свое немаленьких размеров хозяйство, я сглотнул и отодвинулся назад. Но этого сделать мне не дали. Мощный пинок в спину — я прогнулся от боли в позвоночнике и упал лицом на землю. „Нет, нет, нет!“ — единственная мысль, которая долбилась в мозгу. — „Я не хочу этого, не хочу!“. Тут же меня схватили за волосы и резко дернули вверх. — Тебе лучше сделать то, что тебе велят, шлюха, если не хочешь, чтобы все стало еще хуже, — зло прошипел Мегатрон сквозь зубы. Я сделал глубокий вдох и кивнул, готовясь к самому худшему. Он отпустил мои волосы и распрямился, наблюдая, как я, стоя на коленях, со спущенными штанами, и чуть ли не плача, беру его член в руку и начинаю потихоньку ему надрачивать, оттягивая сам момент минета. Честно говоря, мне становится худо от одной мысли, что я буду отсасывать Мегатрону, но раз уж на то пошло, то мне хочется вцепиться в его член зубами и отодрать от него приличный кусок, чтобы этот урод больше никогда не смог плодиться. Еще меня немного пугает то, что у меня в этом опыта ноль, и ему может не понравится. Я все еще надеюсь, что после того, как я ему отсосу, он меня наконец-то отпустит, что маловероятно. А если я его не удовлетворю, то шанс моего счастливого спасения автоматически сведется к нулю, что меня как-то мало радует. Мегатрону видимо надоело наблюдать за моими душевными терзаниями, и он нетерпеливо уткнулся членом мне в лицо. Я понял, чего он хочет и, собрав остатки мужества, взял в рот его напряженную плоть. Сказать, что это было ужасно — значит не сказать ничего. Это было просто отвратительно — чувствовать что-то, побывавшее не в одной заднице, у себя во рту. Я с трудом подавил рвотный рефлекс и комок слез, подкативших к горлу, начав медленно двигать головой вдоль ствола. Мегатрон сверху вниз наблюдал за моими действиями, удовлетворенно хмыкая. Толпа замерла, видимо, зрелище действительно было увлекательное. А я мысленно благодарил Бога за то, что никто не догадался взять с собой камеру. И тут мне в голову пришла светлая идея. Я посмотрел в глаза Мегатрона, не выпуская изо рта его член, и изо всех сил постарался представить лицо Оптимуса. Ведь если бы это был он, это не было бы так неприятно. Я вспомнил все до мельчайших подробностей: его лицо, волосы, его голос. Стараясь составить его образ в своей голове, я старательно водил языком по члену Мегатрона, вылизывал покрасневшую головку, помогая себе рукой. Мне даже стало это нравиться, когда я стал представлять Оптимуса вместо Мегатрона, и я решил, что если ударять в грязь лицом, то делать это надо со всем своим достоинством. Вскоре седовласый снова схватил меня за волосы и заставил двигаться так, как ему хочется, толкаясь глубоко в мою глотку. Рвотные позывы стали сильнее, и я с трудом удерживался от того, чтобы не заблевать его джинсы. Я умолял Бога, чтобы он быстрее кончил, ибо моему терпению медленно, но верно подходит конец. И небо видимо услышало мои мольбы, ибо Мегатрон толкнулся в мой рот в последний раз, его лицо исказило мученическое выражение, и он кончил мне на лицо, потому что вопреки всем тычкам со стороны Брейкдауна, я все равно отодвинулся назад. Я закрыл глаза, чувствуя, как по лицу с волос стекает что-то липкое и противное. Не успел я и дернуться, как меня снова поставили в исходное положение, добавляя к синякам на запястьях новые. Вот теперь я точно охренел от происходящего. Я, конечно, не ожидал, что меня так быстро отпустят, но, каюсь, такая грешная мысль проскользнула в моем мозгу. Толпа все еще находилась в прострации от увиденного, и мне было несказанно легче от этого факта. Но то, что меня собираются лишить девственности, причем анальной, нехило так напрягало. Несмотря на всю свою хваленую крутость, у меня ни разу не было девушки. Я никогда особо ими не интересовался, всю жизнь считая их бестолковыми курицами. И поэтому, наверное, и втюхался в парня. А теперь вот расплачиваюсь за несчастную любовь. Я открыл глаза и посмотрел на Брейкдауна. Он презрительно скривился и отвернулся. Возникло такое ощущение, что ему противно даже прикасаться ко мне. Ну еще бы, кому же было бы приятно смотреть в лицо человека, который только что, как шлюха, отсасывал кому-то да еще и кайфовал от этого. Я горько усмехнулся и опустил глаза. Ну давай же, Мегатрон, проучи меня основательно, раздави окончательно. Он будто услышал мои мысли: его руки до этого беспорядочно блуждавшие по моим бедрам, резко вцепились в них, и он вошел в меня на всю длину. Я говорил, что у него извращенные методы воспитания? Забудьте. То, что я видел до этого, просто цветочки, по сравнению с тем, что он делает со мной сейчас. Я распахнул глаза и открыл рот в немом крике. Толпа охнула, и я почувствовал себя героем дешевого порнофильма, да вот только ситуация далека от той, что на экране. Боль была просто адская, такое ощущение, будто в меня запихнули раскаленное железо. По щекам потекли слезы, которые я больше не в силах сдерживать, и я начал нервно кусать губу. Мегатрон же, напротив, выжимал из ситуации максимум выгоды, впрочем, как и всегда. Он начал двигаться во мне, не давая привыкнуть. Ну конечно, а чего я ждал, что кто-то со мной будет ласков в такой ситуации? Я сотрясался от беззвучных рыданий и толчков, пронзавших меня насквозь, и неосознанно цеплялся за запястья Брейкдауна. Тот почему-то ничего не сделал, даже не пытался меня оттолкнуть, хотя еще пару минут назад его лицо выражало отвращение. Постепенно ритм Мегатрона сошел на бешеный — он начал с остервенением вколачиваться в меня и с силой сжимать мои бедра, отпечатки его пальцев грозили потом превратиться в синяки. Я терпел эту боль, стиснув зубы и глотая слезы, бесконечным потоком стекавшие по моим щекам. За несколько секунд страх сменило безразличие, я почувствовал, что начинаю медленно разваливаться по кускам. Мда, далеко не таким я представлял свой первый раз. А окружавшие нас „Десептиконы“ перешли к активным комментариям происходящего. Насмешки, окрики, смех, боль и чувство тошноты — все это росло и умножалось, порождая огромную зияющую дыру внутри меня. Но каково же было мое удивление, когда, из последних сил подняв глаза, я столкнулся с полным жалости и боли взглядом Брейкдауна. Он смотрел на меня и будто внутренне разрывался: дать ли мне еще один пинок или отпустить мои руки и уйти. Я опустил голову, потому что не мог больше смотреть ему в лицо. Мегатрон тем временем вошел в меня в последний раз и, рыкнув, кончил в меня же. Они с Брейкдауном одновременно отпустили меня, и я, рухнув на колени, упал на бок, остекленевшим взглядом смотря в пространство перед собой. Мегатрон усмехнулся, застегивая ширинку, толпа продолжала полниться насмешками в мой адрес, а Брейкдаун, то ли с ужасом, то ли с отвращением, смотрел на меня, униженного и разбитого. Наконец, он не выдержал и, буркнув что-то типа „Сборище клоунов“, пошел прочь с пустыря. Мегатрон же, бросив на меня последний взгляд, пошел за ним, а за ними и все остальные. Они проходили мимо: кто-то смотрел с насмешкой, кто-то с отвращением, но сочувствия или жалости не было ни в одном взгляде. Да и нужны ли они мне сейчас? — Эй, ты жив? — Саундвейв склонился надо мной и помахал ладонью перед моими глазами. Я никак не отреагировал, за что получил пинок в живот. Он посмотрел на меня с презрением в ярко-красных глазах и плюнул мне в лицо „Предатель“ - то, что другие не смогли озвучить. Толпа медленно разошлась, оставляя меня в одиночестве. А чего я собственно ожидал? Что меня погладят по головке и скажут „Молодец“? Никогда. Не в этой компании. И мне не на что жаловаться, я знал, на что шел, когда вступал в этот гадюшник. Собрав остатки своих сил, и душевных, и физических, и цикая от боли, я сел, а затем встал, натягивая нижнее белье и джинсы. И джинсы как назло были светлые, все будет безбожно перепачкано. Застегнув ширинку, я на ватных ногах поплелся в школу, надеясь не встретиться там ни с кем из наших, а по возможности, вообще ни с кем. Не хотелось бы, чтобы меня видели в таком виде. Боль значительно снижала скорость передвижения: поясницу ломило, адски болел зад, на запястьях и бедрах образовались лиловые пятна. „Дойти хотя бы до туалета, “ — думал я, едва сдерживая тошноту. Да-да, желание блевать никуда не исчезло, а напротив, стало только сильнее. Кое-как доковыляв до школы, я попытался вспомнить, где находится ближайший туалет, и, если память мне не изменяла, то до него нужно было пройти два коридора. Простонав, я схватился одной рукой за живот, а другой оперся о стену. Немного отдышавшись и сжав зубы, я потихоньку, шаг за шагом, добрался до туалета. Ввалившись туда, я ринулся к первой кабинке и, упав на колени, склонился над унитазом. Меня вывернуло наизнанку. Через пару минут я вышел и направился прямиком к раковине. Посмотрев на себя в зеркало, я лишь усмехнулся: все лицо было в грязи и сперме, на щеках были грязные разводы от слез. Я намочил край футболки под краном и вытер всю грязь с лица. Затем я стянул с себя футболку, оставаясь по пояс голым, и, бросив ее в раковину, открыл кран на полную. Оперевшись руками о край раковины и слушая шум воды, я обдумывал все случившееся сегодня. На шею будто повесили камень. Было противно и горько, я снова заплакал, закрыв глаза ладонью. А затем на меня снова накатил рвотный порыв. Я спохватился и снова рванул к унитазу. Пока я справлял свои нужды, в туалет кто-то зашел. Я тревожно поднял голову, откидывая мокрую и грязную челку с лица и вслушиваясь в голоса. Стоило мне узнать их обладателей, как сердце забилось в бешеном темпе. „Нет, только не он!“ — я схватился за крышку унитаза, закрывая рот ладонью. — Нет, ты не понимаешь! — раздраженно произнес Оптимус, — Это… — он замолк, будто оглядываясь. Кто-то присвистнул, и Рэтчет сказал: — Видимо, мы не одни. Ладно, расскажешь потом. — Нет, погоди, — „Черт!“ — мысленно выругался я, — „Убирайтесь отсюда!“ — сейчас мне меньше всего хотелось, чтобы меня таким видел Оптимус. Я и так уже показал себя с „хорошей“ стороны перед ним. Но судьба распорядилась иначе. Ибо рядом со мной послышались шаги, а затем моя кабинка открылась. Мы уставились друг на друга, а затем он рассмеялся: — Старскрим, у тебя токсикоз, что ли? Или месячные? — он указал на мои джинсы, и я соскочил, но тут же упал на колени и согнулся пополам от боли. Улыбка сползла с его лица, и, склонившись надо мной, он спросил уже с тревогой в голосе: — Старскрим, что с тобой? — я посмотрел на него заплаканными глазами и, вцепившись пальцами в его футболку, зарыдал у него на плече. За его спиной на нас непонимающе смотрел Рэтчет. Оптимус махнул ему рукой, чтобы он ушел, и тот, кивнув, поспешил убраться. А он сам, осторожно прижав меня к груди и поглаживая мои дрожащие плечи, ласково спросил: — Ну-ну, Старскрим, что случилось? — я помотал головой, продолжая заливать слезами его футболку, и он, вздохнув, сказал: — Ладно, вставай, пойдем, — он помог мне подняться, придерживая за талию, а я никак не мог выпустить его футболку из рук. Такое проявление доброты показалось мне чем-то необычным после всего случившегося, и я схватился за него, как утопающий за соломинку. Уже буквально через час мы были у Оптимуса дома. Я лежал поперек ванной, развалившись на бортике и закинув ноги на стену, выложенную голубым кафелем. Этот цвет почему-то был мне отвратителен и до боли напоминал Саундвейва. Гаденыш. Я не сомневаюсь, что во всем, что со мной сделали, виноват только он. Мне стоило быть умнее и не говорить ему того, чего не нужно. Оптимус молча натирал мне спину, сидя на полу. Он же первый и прервал тишину, повисшую между нами: — Может, расскажешь, что произошло? — я вздохнул и запрокинул голову назад, встретившись взглядом с синими глазами. — Подумай своей головой, Оптимус Прайм, — я постучал пальцем ему по лбу. Он опустил голову, кусая губы и комкая в руках намыленную мочалку. Я усмехнулся и посмотрел на кафельную стену. — Так это Мегатрон с тобой, да? — зло спросил Оптимус. Я вновь посмотрел на него с нескрываемым удивлением. Он стиснул зубы, и мочалка в его руках говорила о том, что будь это шея Мегатрона, Оптимус бы его не пожалел. — Не парься. Это мои проблемы, сам решу, — взмахнув рукой, я поднял волну брызг. Оптимус поморщился и продолжил тереть мою спину. На пару минут между нами вновь воцарилась тишина, пока красноволосый не начал с остервенением шоркать об меня мочалку, так что моя спина начала гореть. — Эй, больно же! — вскрикнул я, хватаясь за лопатки и оборачиваясь. — Да что с тобой?! — Оптимус растерянно смотрел то на меня, то на мочалку в своих руках. А потом, вздохнув, закрыл лицо рукой и ответил: — Я не знаю. Почему-то меня жутко все это бесит, — он поднял на меня свои ярко-синие глаза и спросил: — Старскрим, тебе больно? — я посмотрел на него несколько ошарашено, его вопрос совершенно сбил меня с толку. К чему спрашивать такое сейчас? — Ты просто знай, если тебе захочется выговориться, то я выслушаю тебя, — тихо произнес он, глядя мне прямо в глаза. Я вцепился в бортик ванной, и у меня возникло одно жгучее желание: послать его ко всем чертям с его гребаной жалостью. Но я поступил с точностью, да наоборот. Кусая губы и сдерживая подкатившие к горлу слезы, я не выдержал и, схватив его за ворот футболки, притянул к себе. Уткнувшись ему в шею, я зарыдал, заливая его футболку и пол вокруг водой. Я высказал ему все, что было у меня в душе, все, что накипело, и он лишь ласково гладил меня по мокрым волосам и шептал какие-то слова утешения. Они были невероятно просты и банальны, но на душе становилось легче. Будто камень, тянувший тебя ко дну много лет, упал куда-то вниз, а ты остался на берегу, наслаждаясь свежим воздухом. Но с другой стороны, это было странно. Я ждал другой реакции. Обычно, когда ты показываешь себя, как черствого и надменного человека, все окружающие думают, что ты должен быть таким и внутри. Но когда из твоей твердой оболочки выползает нечто склизкое и противное, по виду больше напоминающее амебу, окружающие начинают закатываться в приступе истеричного смеха, ведь совсем не такого они от тебя ожидали. Но Оптимус так не поступил. Он из того типа чудесных людей, которые всех принимают такими, какие они есть. Я ненавижу таких людей. Всех, кроме Оптимуса. Я ему благодарен, просто за то, что он есть в этой грязной дыре под названием мир. Когда я более менее успокоился, находясь в его объятиях, он встал и, улыбнувшись, сказал: — Вылазь, а я пока принесу тебе полотенце, — он скрылся за дверью ванной, а я, вытерев слезы тыльной стороной ладони, выдернул затычку, смывая воду, и вылез из ванной, ступив на махровый коврик. Я поежился от резкой смены температур и стал неловко переминаться с ноги на ногу. Тут дверь открылась, и вошел Оптимус, протягивая мне полотенце. Я принял его и стал быстро обтираться, не потому что я замерз, а потому что мне было жутко неудобно под его насмешливым взглядом. Он видел, как я наскоро обтер плечи и живот и тут же обмотал полотенце вокруг бедер, заливаясь краской. — Ну что, мы еще долго будем тут стоять? — недовольно спросил я, скрестив руки на груди и стараясь не смотреть ему в глаза. Он усмехнулся, но как-то по-доброму, и, отлепившись от дверного косяка, вышел, хватая меня за руку и утаскивая за собой. — Кстати, я постирал твою одежду, но она нескоро высохнет, так как сушилка для белья у нас не работает. Я могу дать тебе свою одежду, но она будет велика, — он остановился и окинул меня оценивающим взглядом. — Тебе придется остаться на ночь. — Пожав плечами, он повел меня дальше по коридору. Я ошарашено смотрел в его широкую спину, а потом спросил: — Мое мнение не спрашивается, да? — Оптимус хитро на меня зыркнул и отрицательно покачал головой. „Мда, ночка обещает быть веселой…“ — подумал я, глядя на улыбающегося во все тридцать два парня. Спорить с ним мне сейчас совсем не хотелось.