Моя Комацу

      У Комацу тонкая талия, большие глазищи и вечно напуганно-заинтригованный взгляд.       Как это у неё получается, Торико не понимает. Только хмурится и слабо верит, что эта пигалица хоть как-то поможет ему собирать ингредиенты.       Комацу маленькая, тонюсенькая. Запястья её, что спички. Чуть сожмёшь сильнее чем надо – переломятся. Да что там. Её всю обними чуть крепче, чем положено слабому старику и всё.       Не будет больше Комацу. Умрёт от недостатка воздуха.       … а она ведь не умирает…       Что странно вдвойне, что наводит на мысль, но всё равно…       Торико не верил. Торико не думал. Торико не знал.       Что Комацу сильная и идейная. Что повар преотменный, что просто человек хороший. Просто немного не такой.       Она не сильная. По сравнению со всеми знакомыми ему женщинами – блоха. Что ростом, что силой. Не такая красивая, не такая рельефная, не такая женственная. Если улыбается, то широко, если удивляется, то искреннее. Не прихорашивается, не прикидывается, не флиртует, не заигрывает. Живёт, смеётся и радуется, и несёт на раскрытых ладошках отзвуки тысяч ингредиентов. Сплошное «не» и только.       Но Торико почему-то на это плевать.       Она повар, друг и напарник. Она улыбчиво-хмурая, пугливо-храбрая. Маленькая, робкая, с тихим чуть пищащим в минуты отчаянного страха голосом. Говорит ровно и мягко, и аккуратно, почти невесомо кладет свою тонюсенькую кисть на его широченную ладонь, так наивно заглядывая в чужие глаза.       Поражение…       Торико делает два шага назад. Улыбается. И сбегает немногим дольше чем на неделю. Привыкать. К себе, к пониманию и внезапному осознанию, что вот. Здрасти-приехали. Комацу ведь Жен-щи-на. И ведь так, по слогам да с большой буквы. Другая, непохожая, воздушная, лёгкая. И прежде всего желанная. Хотя бы для него самого.       Она женщина-повар, женщина-друг, женщина-напарник. Женщина, которую хочется защищать, особенно пока она только девушка. Ранимая, мягкая и такая хрупко-хрустальная. Которую хочется целовать, хочется брать, хочется жить только с ней, запираясь на ключ в глубоком подвале, и не давая всем «лишним» пройти.       Хочется! Но Торико… не дурак. Не зверь, не садист, не еще черти кто.       Он собственник.       И мельком рычит на Санни не просто так, и от Зебры прячет подругу на заданиях тоже, и уж тем более матерно-мысленно посылает Коко с его вежливостью и манерами.       Торико терпит.       Терпит Санни и его вечное «Масик, Прелестно!» в сторону резко краснеющей девушки. Терпит Зебру и его «Пошли в напарники» выраженное более грубо да подтверждённое делом. Терпит и Коко с его светски-деловыми беседами. Терпит-терпит-терпит и… неизменно сдаётся, едва тонкая ручка ерошит его совершенно не мягкие волосы, а тихий голос произносит «Не злитесь, Торико-сан» с неизменным суффиксом и теплотой, полностью капитулируя, когда нежно-робко улыбка касается девичьего лица.       Комацу не дура, а Торико кретин полный. И с этим поделать ничего нельзя.       Она видит и понимает больше чем следовало бы, улыбается ярче чем нужно и просто живёт ради них: его и ингредиентов. Она повар, друг напарник и девушка.       «Теперь уже точно моя».       Торико тихо рычит, жмурится, щурится, пряча нос в вечно растрёпанных волосах и обнимает Комацу так нежно, что у той на глазах выступают слёзы.       Она ведь влюбилась в него уж очень давно. Ещё стой первой официально-курьёзной встречи, поняв и приняв чувства после возвращения домой с тем «сводником крокодилом». Она улыбалась, смеялась, жила и тянулась к нему. Этому дорогому оболтусу и идиоту.       И Торико теперь это знает. И держит крепко, и улыбается солнечно, и целует. В нос, в лоб и губы. В основание шеи, и где-то в районе ключиц. Накрывает своей лапищей ладошку и четко отвечает миру «моя».       Девушка, друг и напарник.       Моя Комацу.