Сучёныш

Дмитрий сидел в своём новом кабинете. Этот кабинет уже почти неделя как принадлежал ему. Лёгкая эйфория, возникшая после вполне ожидаемой победы на выборах, постепенно сходила на нет. Напомнила о достигнутом недавно прошедшая инаугурация, но сильной радости не прибавила. В торжественной церемонии Дмитрий видел лишь ненужный пафос и наигранность. Впрочем, именно после дня инаугурации он полноправно почувствовал себя президентом. Чувство удовлетворения приятной тяжестью сидело глубоко внутри и заставляло его время от времени сдержанно улыбаться. Зато и так большие мешки под глазами ощутимо стали больше. Расслабив галстук, Дмитрий осмотрел небольшую стопку документов и решил послать всё к чёрту, отложив на завтра. Посмотрев на наручные часы, он ещё больше убедился в правильности своего решения. Слишком поздно, президенту нельзя было так много работать: надорвётся, и на кого тогда страна останется? Конечно, ничего страшного бы не случилось, без руководства государство не будет, но приятно было чувствовать себя на вершине всей этой системы, думать о своей незаменимости. Дмитрий уже привстал со своего места, как в дверь постучали. Случайным посетителям не предоставлялась возможность вот так запросто стучать президенту в дверь, значит, пришёл кто-то особенный. Гость, не дожидаясь разрешения, уже открыл дверь. Дмитрий бросил на него уставший взгляд. Молодой человек, не оборачиваясь, прикрыл дверь и уверенным шагом, будто чувствуя себя здесь хозяином, подошёл к столу. Дмитрий расправил плечи, возмущаясь такому поведению гостя: в конце концов, хозяином здесь был он. — Здравствуйте, Дмитрий Анатольевич! Дмитрий поморщился. Таким наглым посетителям, как этот, не стоило хотя бы улыбаться так лучезарно, чтобы не взбесить начальство ещё больше. Мысленно Дмитрий открыл папочку с досье этого человека. Не то досье с официальной информацией, а то, которое он составлял лично для себя, накапливая любопытную и полезную информацию обо всех, кто его окружал. Тёмно-зеленая папка была довольно толстой, но Дмитрию хватило и того, что было написано на первом же после обложки листе: «Щенок Путина. Сидит, лежит, даёт лапу и выполняет любую другую команду по одному лишь взмаху ресниц Владимира». — Добрый вечер. Чем обязан, Алексей Анатольевич? — Поздравить вас пришёл с новой должностью, — добродушно выпалил Алексей. Дмитрий сканировал его взглядом и думал о том, какова была вероятность того, что его послал Путин. Выходило, что вероятность была девяносто девяти процентная. Оставалось только понять, зачем это было сделано. Неужели Путин послал свою шавку следить за ним? Маловероятно. Можно было найти кого-то более подходящего, чем Алексей, кого-то, уже приближенного к новому президенту. — Поздновато, конечно, — продолжил Алексей, — но как смог. — Спасибо, — просто ответил Дмитрий, продолжая думать о своём. — Вы устало выглядите. «Заботливым казаться пытается, тварь, — пронеслось в голове Дмитрия. — Только что ж тебе нужно?» — Много работы было. Дмитрий смотрел в серые глаза и видел в них только безграничную наивность и искренность. Если Алексей играл, то делал это очень талантливо, Путину можно было только позавидовать с таким полезным приобретением. Алексей всё стоял, перекатываясь с пятки на носок, улыбался и совсем не думал уходить. Дмитрий вздохнул, поражаясь такой глупости, снял со спинки стула пиджак, быстро надел его. Бросил ещё один взгляд на гостя. Но даже такой очевидный жест, как явные сборы, не подействовал. Алексей как будто ждал, что его тут чаем напоят. Дмитрий снова вздохнул, проклиная непонятливость гостя. Алексей продолжал добродушно улыбаться. Дмитрий сделал последнюю попытку намекнуть на то, что аудиенция окончена, и стал медленно двигаться к выходу. Он сделал два шага, а Алексей только повернулся корпусом в его сторону, никак не желая понимать посылаемые ему из последних сил невербальные знаки. «Идиот, — мысленно поставил диагноз Дмитрий. — Или всё-таки притворяется?» Это однозначно нельзя было оставлять просто так. Нужно было разобраться как можно быстрее, избавиться от головной боли в виде подозрительно улыбающегося парня, подозреваемого в шпионаже, пока эта головная боль не превратилась в преследующую на каждом шагу мигрень. Дмитрий развернулся и подошёл к столу. — Чай, кофе? Алексей заметно оживился, без задней мысли пододвинул стоящий рядом стул к себе, плюхнулся на него и, подняв глаза, с глубоким удовлетворением произнёс: — Чай. На ночь кофе нельзя. «Вот именно, что на ночь. Шёл бы ты спать и мне не мешал». Через несколько минут на столе уже стояли две кружки чая и — не забыть поблагодарить (или устроить выговор: ещё не решил) секретаршу за инициативность — маленькие кексы. — А у фас тут фсё изменифось, — протолкнул через резво схваченный и уже активно пережёвываемый кекс Алексей. — Фроде ничего не поменяфось, но… Теплее стало, что ли. И пахнет по-другому. «Ну конечно. Привык, что твой хозяин тут сидит. Пахнет ему, видите ли, по-другому. А чем пахло раньше? Подачками?» Дмитрий смотрел, как кексы с космической скоростью скрывались во рту парня. «Не кормят его, что ли?» — осторожно, чтобы владелец не выгнал, забралась в мозг жалость. Сам Дмитрий только пил чай и с тоской думал, что мог бы уже давно ехать домой, к жене. Он хотел посмотреть на часы, но одёрнул себя: проклятое воспитание! Вместо этого, чтобы скрыть порыв, неловко подёрнул плечом, что не осталось незамеченным. — Я говорил, что выглядите уставшим? Хотите, массаж сделаю? А что? Я умею. «Какой нахер массаж?!» — Дмитрий не знал, чего в нём было больше: возмущения или паники от такого неожиданного наглого предложения. «Может, Владимир мне массажиста, а не шпиона прислал?» — новая идея заставила истерично улыбнуться. Алексей по-своему оценил это и поднялся со своего места. — Вы не бойтесь, — пробормотал невнятно он, становясь у президента за спиной, чем априори можно было вызвать напряжение. — Я всё сделаю. Дмитрий на секунду напрягся, а потом почувствовал прикосновение сильных пальцев. Сначала хотелось инстинктивно поёжиться, уйти от контакта, но Дмитрий сдержался, стараясь выкинуть из головы все мысли. И уже в следующее мгновение почувствовал, какое расслабляющее воздействие на него оказывали пальцы Алексея. — Тебя Путин прислал? — в лоб задал вопрос Дмитрий, потому что сил и желания делать всё каким-то хитроумным способом не было. — Нет, — ответил Алексей с явным удивлением в голосе, даже руками двигать перестал. — А если бы да, ты всё равно не признался бы. Так? Дмитрий вслушивался в тишину, ждал ответа. За спиной было тихо. Для Дмитрия тишину нарушало только глухо отдающееся в ушах сердцебиение. Не дождавшись ответа, он сосредоточился на массаже. В какой-то момент, когда Алексей надавил где-то в области основания ключицы, Дмитрий едва сдержал довольное мычание, выдав себя, впрочем, слишком длинным и сильным выдохом. — Нравится? А вы сомневались. Самодовольный тон и читаемая даже спиной радостная улыбка привели Дмитрия в чувство. — Так, хватит, — он вскочил на ноги. — Поздно уже. По домам пора. «Охуенно ты всё выяснил, Дима. Быстрее разобраться — шпион или нет… Идиот. Растёкся под руками этого щенка, расслабился. Гнать его к чёрту и держать как можно дальше от себя». На этот раз Алексей без вопросов попрощался и вышел из кабинета. Дмитрий, собравшись, тоже ушёл. В зелёной папке на первой странице прямо над словом «щенок» появилась приписка: «Особо опасен, тёмная лошадка». А внизу мелким неразборчивым почерком появилось одно-единственное слово: «Массажист».

***

Началось лето. Дмитрий, сняв пиджак и оставшись в рубашке с коротким рукавом, сидел у себя в кабинете. От жары плавился мозг, поэтому он отложил ручку и повернулся лицом в сторону открытого окна. Наблюдая за медленно темнеющим небом, Дмитрий, размышляя о чём-то отвлечённом, как бы случайно наткнулся на мысль о том, что Алексея было не видно уже полтора месяца. Подозрения о его шпионаже в пользу Путина рассеивались с каждым днем. Краем глаза Дмитрий уловил короткую вспышку между серыми облаками: где-то там летел самолёт. Мысли Дмитрия перескочили на этот самолет и на людей, которые в нём летели куда-то. Интересно, куда? Самолёт скрылся за облаком и больше не показывался. Дмитрий отвернулся от окна, борясь с желанием его закрыть. Мысли снова вернулись к Алексею. Через несколько секунд Дмитрий окончательно и бесповоротно решил, что Алексея теперь уж точно можно было списать со счетов. От такого решения стало немного обидно. Если окажется, что Алексей действительно пришёл тогда к нему по собственному желанию, а не по чьей-то указке, а других наблюдающих за собой Дмитрий не замечал, то выходило, что он был абсолютно не интересен Путину. Он не стоил того, чтобы вести за ним слежку. Хоть подходи сам к Путину и говори: «Где, блядь, вражеские шпионы, которые должны окружать меня на каждом шагу? Президент я или кто?» Дело со слежкой обстояло крайне тухло до тех пор, пока не наступило четырнадцатое сентября. В 09.01 Дмитрию на телефон пришло краткое, абсолютно неинформативное поздравление с днём рождения с незнакомого номера. «Дал этой сволочи мой номер», — скрывая удовлетворение за возмущением, подумал Дмитрий, имея в виду, конечно, Путина, который, очевидно, всё-таки решил заняться делом и вновь пустить в ход способность Алексея располагать к себе людей и его непосредственность. То, что это был именно он, Дмитрий и не сомневался. Во-первых, интуиция подсказывала, что так и было. Во-вторых, только Алексей мог вот так поздравить его: тремя словами и без подписи. Ну и в-третьих, Дмитрию просто хотелось, чтобы это был он, потому что видеть на месте Алексея кого-то другого было уже странно и дико, несмотря на то, что у них была всего-то одна встреча. Спустя полторы недели в конце дня, когда доносившийся сквозь приоткрытое окно ветерок напоминал о лете и гнал прочь рабочее настроение, в дверь снова раздался стук. Нет, стук в эту дверь раздавался часто, с особо завидной регулярностью вечерами — именно тогда, когда нестерпимо хотелось закрыть дверь и улечься спать прямо на небольшом диванчике, а когда совсем всё было плохо — выбросить незадачливого посетителя в окно. А заодно и проверить, мог ли человек разбиться, упав со второго этажа. Ну мало ли? Но сегодняшний стук заставил внутренности скрутиться в мерзкий морской узел, на развязывание которого ушло бы минут десять. Дверь аккуратно приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась голова. Тяжёлый узел внутри подлетел куда-то к горлу и там и застрял. — И снова здравствуйте! — сказал так, будто не прошло тех пяти месяцев. Этого гостя определённо хотелось не выбросить в окно, а спустить по лестнице и наблюдать, как, слетая вниз, парень будет отбивать бока о ступеньки. — А я опять с поздравлениями. Как-то так получается, что я только для этого и захожу. С прошедшим вас… Дмитрий сжал руку, разглядывая золотое кольцо. Мышцы были напряжены до предела: кулак вот-вот бы пошёл сначала вверх, а потом с силой и грохотом опустился бы на стол. Дмитрий сдерживал себя. Сдерживал и смотрел только на свою собственную чёртову руку. А потом в одно мгновение сорвался: — Расскажи, кто дал тебе мой номер? Кто дал задание поздравлять меня? Кто, блядь? Алексей хлопал глазами. Он молчал и больше не улыбался. Дмитрий вскинул руки и сжал виски. «Отлично, продемонстрируй всем вокруг, как ты не умеешь держать себя в руках. Только кричи громче, а то не все услышали». — Номер я попросил. Очень поздравить хотел, — промямлил Алексей. «Попросил! Попросил он, блядь». — А сейчас зачем пришёл? Напоздравлялся уже. — Так я лично хотел… Неужели всё-таки приставили к нему кого-то? Только очень уж жалкое зрелище представлял из себя шпион: стоял и не знал, как выпутаться. — Поздравляй! — раскинул в приглашающем жесте руки в стороны Дмитрий. — Нет-нет, без объятий, — поспешил добавить он, когда заметил, как Алексей дёрнулся в его сторону. Алексей ушёл быстро. Дверь за ним закрылась практически бесшумно. А потом раздался грохот: Дмитрий задался целью причинить как можно больший ущерб государственному имуществу. Сметая со стола бумаги и письменные принадлежности, он думал о подосланном агенте. О том, какой тот идиот. О том, как быстро ушёл. После этого Алексей зачастил в гости: заходил несколько раз в месяц. Всегда неизменно стучал — два коротких быстрых удара и один чуть позже, после заглядывал в кабинет, будто боясь, что пришёл не вовремя. Впрочем, его бы это не остановило, хоть на ключ закрывайся. Пил с Дмитрием чай и говорил о какой-то ерунде. Дмитрий со злостью замечал, как загорались глаза парня, когда в разговоре вдруг нежданным снегом в июле упоминался Путин. «Ну точно на него работает, — неслось мысленной бегущей строкой. — Послать его в следующий раз к чертям, не церемониться. Сказать, что лимит выпитого чая вышел». Тёплая улыбка Алексея освещала кабинет, а Дмитрий ёжился от холода, пытаясь согреть ледяные пальцы хотя бы о горячую кружку.

***

Алексей снова пришёл к Дмитрию. Сколько таких встреч уже было за три года? Сам Дмитрий уже сбился со счёта. Да и считать-то было незачем. В визитах Алексея не было никакой системы, он приходил, казалось, когда хотел, но о самовольно возложенной на себя обязанности посещать президента никогда не забывал больше, чем на месяц. Иногда он пропадал, и, когда время его отсутствия с момента последней встречи близилось к месяцу, Дмитрий начинал ощутимо беспокоиться. Но Алексей приходил. Всегда. Рано или поздно, когда Дмитрий совсем не ждал, он появлялся и становился глотком свежего воздуха, дающего надежду на то, что ещё не всё в этом мире было потеряно. Они сидели в президентском кабинете. Была ранняя весна, и воздух в Москве насквозь пропах грязью. Вроде город, столица, но ощущение гнили присутствовало и здесь. Алексей приоткрыл окно, и в кабинет проникал морозный ветер, заставлявший Дмитрия съёжиться в кресле. Разговор оборвался на полуслове. Дмитрий смотрел в почти опустевшую чашку, на дне которой плескалась муть, а Алексей, испытывающий чувство неловкости, пошёл закрывать окно. Сегодняшнее молчание было не таким, как всегда. Оно не напоминало даже то отвратительное молчание в день их первой встречи в этом кабинете, когда Дмитрий всеми силами хотел избавиться от Алексея. Тогда в воздухе витала почти неприкрытая неприязнь, которая, налетая бушующими волнами на искренность Алексея, разбивалась на мелкие брызги. Сейчас было что-то другое. Что-то изменилось в один неуловимый момент, изменилось абсолютно без причины, но Дмитрий вдруг почувствовал, как тонул в недоверии, которое заставляло его задыхаться, захлёбываться собой. Слова вырвались раньше, чем Дмитрий успел подумать, когда недоверие, как вода в наполненной ванне, полностью поглотило его, не дав сделать даже последний вздох перед погружением: — Путин же знает, что ты ходишь ко мне. Это не было вопросом, но это и не было утверждением. Это было просто высказанной вслух мыслью, которой Дмитрий не позволял сформироваться в голове до этого. Какие-то обрывки, ощущения, опасения крутились в голове все эти годы, но Дмитрий не подпускал их к себе, отгонял, недоверчиво поглядывая на них украдкой, потому что полностью отвлечься от них не удавалось никогда. Алексей молчал. Как и в первый раз, молчал. Он опустил голову, рассматривая дорогой паркет, словно в мире не было ничего интереснее, словно рядом не было Дмитрия, отчаянно желающего знать правду и боящегося её. Молчание не могло длиться вечно, и терпеть его становилось невозможнее с каждой секундой. Обоим было уже понятно, что ответа не будет. Не будет да и не могло быть. Это была запретная тема, тема, которой нельзя было касаться — единственное, что было под запретом на их встречах. Но слова уже были сказаны, механизм был запущен, и всё пошло под откос. Дмитрий вспылил, загорелся в одну секунду: — Сучёныш. Какой же ты сучёныш. Нахрена ты ходишь ко мне, играешь в дружбу, а потом бежишь к нему? Дмитрий бы не смог сказать, на кого он злился больше: на самого Алексея или на Путина. Он никогда не сможет решить этот вопрос для себя. Тогда рядом оказался лишь Алексей, и на него была вылита двойная доза злости и презрения. Алексей тогда не смог сказать ни слова. Не смог сказать, что он не играл, никогда не играл. И Путин был тут абсолютно не причём. Не было спецзаданий, не было приказов, не было докладов. Ничего не было, кроме интереса к Дмитрию как к человеку. Как к человеку, который понимал, который знал о нём всё, которому можно было доверять. И сейчас этот самый человек смотрел на него с ненавистью, кидал в лицо обвинения в несуществующих преступлениях и явно не хотел больше никогда видеть. Хотел вычеркнуть из памяти тот период времени, когда шавка Путина притворялась другом. Алексей подхватил слишком лёгкую для начала марта куртку, не заметив, как из кармана вывалились перчатки, и буквально выбежал из кабинета, не оборачиваясь. Дверь за ним Дмитрий закрыл сам, хлопнув ею в сердцах так, что окна задрожали. Он сам вздрогнул от этого стука и замер. В голове было пусто. Дмитрий пытался дать оценку своему поступку: правильно он сделал или нет? Ответа не было. Не было больше и Алексея — не только в этом кабинете, здесь и сейчас, — но и во всей его жизни. Дмитрий обернулся. Он тяжело дышал, а руки мелко подрагивали. Толкнув ножку стоящего рядом кресла, он, прищурившись, обратил внимание на тёмное пятно возле стола на полу. В полумраке кабинета сложно было чётко рассмотреть, что это было, и Дмитрий медленно подошёл ближе. Наклонился, поднял чёрные перчатки из тонкой кожи. Подержав несколько мгновений в руках, бросил равнодушно на стол. Помедлив несколько минут, стал собираться домой.

***

Неминуемо приближались выборы. Дмитрия они волновали мало: немногое после них изменится. Кабинет придётся поменять, но это не было большой потерей. Был конец зимы, и до выборов оставались считанные дни, когда в дверь кабинета раздался стук. Стук, ритм которого в мыслях старательно назывался забытым, давно забытым и даже никогда не имевшим значения, только вот на деле этот ритм моментально отозвался в душе едва ощутимым отголоском тепла. Дмитрий усилием воли подавил его, наступая дорогими туфлями себя на горло. Он не хотел помнить, не хотел узнавать этот стук. И человека, который так стучал, Дмитрий тоже хотел забыть. Человека, который неизменно стучал только так, будто это был их секретный шифр. Два коротких быстрых удара и один чуть позже. Дмитрий заставил себя двигаться: торопливое движение рукой — и вот он уже внимательно скользил глазами по первой попавшейся бумажке. Глаза зацепились за слово «УКАЗ», написанное шестнадцатым шрифтом. Мысли Дмитрия крутились вокруг чёртового размера шрифта, а сердце гулко билось. Дверь не открывалась. Дмитрий чувствовал, как пальцы становились влажными и бумага под ними — тоньше, и думал о том, не мог ли ему показаться этот стук. Если не показался, то почему он не заходил? А если всё же показался… Дмитрию хотелось сжать виски, но руки были заняты проклятым указом. Если не показался, то значило ли это, что его мозг до сих пор на что-то надеялся и генерировал такие недвусмысленные намёки? Кончики пальцев стали ледяными, вся кровь прилила к вискам и стучала там. Дмитрию казалось, что прошла целая вечность, на самом деле после последнего удара в дверь прошло от силы секунды две — посетителя что-то отвлекло, — и дверь наконец открылась. Дмитрий мог сколько угодно притворяться, что был заинтересован листом бумаги, но взгляд против воли пополз вверх. Секунда — быстрый выдох — это был не он. Не он пришёл под конец дня, когда его меньше всего ждали. Не он постучал три раза в особом ритме. Не он медленно прошёл по кабинету к столу и уверенно сел напротив. Не он смотрел в глаза. — Добрый вечер. — Добрый, — опомнившись, ответил Дмитрий. — По правде говоря, я… — и жалко помахал всё тем же указом. — Я тебя не задержу, — развёл руками Путин. — Давно хотел зайти, но времени не было. К тебе ходил тут один, — неторопливо начал он, — а потом что-то случилось. Так вот о том, что случилось, я узнал совсем недавно, потому что он не хотел говорить. И я хочу сказать тебе только одно: ты идиот, Дима. Глаза у Дмитрия забегали, а указ наконец-то был отложен в сторону. Дмитрий вцепился пальцами в край стола. Встал, повернулся к Путину спиной. Выровняв дыхание, Дмитрий развернулся и чётко произнёс: — Я не понимаю, о ком ты. Путин, прищурившись, наблюдал за ним. Поднёс руку к лицу, лениво почесал нос. Оглядевшись по сторонам, Путин сказал: — А ведь ты скоро покинешь этот кабинет, — он поджал губы. — Надеюсь, ты сделаешь это с мыслью, что тронул чужое. И не просто тронул, а ещё и испортил. После этих слов Путин поднялся и, пожелав хорошего вечера, вышел. «Чужое! — взбесился Дмитрий. — Ты ведь не про кабинет, да, скотина? Щенка твоего тронул, да? А ведь…» А что «ведь»? Не было никаких «ведь», способных объяснить Дмитрию его собственное поведение. Он облажался. Так облажался, что это, наверное, было уже никак не исправить. Через пару месяцев, покидая этот кабинет, чтобы передать его другому, более удачному во всех смыслах человеку, Дмитрий подошёл к высокому шкафу. На самой верхней его полке складировался всякий хлам. Без определённых усилий заглянуть на эту полку Дмитрию было проблематично, поэтому он, приподнявшись на цыпочки, пошарил рукой по поверхности полки. В следующее мгновение он наткнулся кончиками пальцев на то, что искал. Осторожно взяв в руки пару чёрных перчаток, Дмитрий развернулся к столу. Несколько минут он просто стоял, держа перчатки в руках. Целый год он хранил их у себя — да, подальше от глаз, на верхней полке, — убеждая себя, что с глаз долой, из сердца вон, а теперь и вовсе должен был уйти, оставив их здесь. Весь последний год Дмитрий надеялся, что хозяин перчаток зайдёт хотя бы для того, чтобы забрать их. Теперь надежды больше не могло быть. Резким, равным движением Дмитрий торопливо бросил перчатки на стол и вышел. Он никогда не узнает, что, как только у Кремля появился новый хозяин, Алексей снова стал появляться в этом кабинете. Дмитрий никогда не узнает, что первой же фразой в этом кабинете, в котором Алексей снова стал желанным гостем, была: «И снова всё стало как прежде». Дмитрий никогда не узнает, что на прозвучавший в ответ тихий вопрос: «Ты бы хотел, чтобы последних четырёх лет не было?», Алексей не ответил. Как и всегда, не ответил. Дмитрий никогда не узнает, что впервые ответом на вопрос, который Алексей не решился озвучить, был ответ «нет».